И села.

Так что королеву Марго не запомнить было невозможно.

— Как же мне звать тебя, — обратилась я к копошащейся на задней парте девочке, — Марго, Рита или Маргарита?

— Марго меня зовет только мама. А вы можете звать Маргаритой, — ответила девочка. — Я знаете, зачем осталась?

— Нет, не знаю.

— Я вашу крысу хочу посмотреть. А то все облепили клетку, толком не разглядишь ничего.

— А тебе разве не надо домой торопиться… или на продленку?

— На продленку я не хожу, я к маме на работу хожу, но торопиться мне не надо, мама не будет волноваться, — сказала Маргарита.

Она подошла к клетке, не спросив разрешения, открыла ее и достала Мартина. Мартин, измученный целым днем шума и гама, тут же попытался залезть к ней между плечом и ухом, спрятаться в густых рыжих кудрях.

— Знаете, я раньше жила в деревне, там тоже были крысы. Только их никто в клетках не держал, а наоборот, все ненавидели и травили. Ядом. Яд такой был — как красненькие ягодки, нам все время говорили, чтоб мы его не ели.

— Кому — вам?

— Нам… с сестрой, — ответила Маргарита. — В деревне крысы были противные, я никогда не держала крысу в руках. А ваш Мартин, он хорошенький, почти как котеночек!

— Я его очень люблю. Жалко, что живут крысы недолго.

— Да? — огорченно спросила Маргарита. — А сколько?

— Обычно года два, редко кто больше.

— А Мартину сколько?

— Ему годик.

— Середина жизни, — вздохнула Маргарита. — Значит, он еще поживет, целый год — это же очень много.

Я молча улыбнулась. Надо было, наверное, завести собаку — они живут лет пятнадцать. Я думала, что, когда Мартин будет старичок, эти дети будут заканчивать четвертый класс, и вдруг представила себе тот день, когда я приду в свой — уже любимый — класс заплаканная и расскажу, что Мартин умер. И они будут меня утешать, вот эти сегодняшние дети.

Когда Маргарита ушла, я занялась тем, с чего, будь мое вступление в должность учителя не столь скоропостижным, надо было начинать знакомство с классом: читать личные дела.

Маргарита Новак.

Костя Березин.

Сережа Курочкин.

Витя Егоров.

Четверо детей из моего 3 «б» были детдомовцами. Надо же, я ничего такого не заметила днем. Маргарита вообще сказала — мама у нее медсестра.

Потом я поглубже залезла в документы и поняла. В случае проблем с мальчиками следовало звонить директору детдома, а вот у Маргариты и правда была мама — патронатный воспитатель. Что это такое, я не знала, но очень надеялась разобраться на ближайшем родительском собрании.

Я люблю октябрь. Еще не так темно, как в ноябре, и обычно не холодно, а стоит самая настоящая осень: листья летят, дожди идут, иногда солнце пригревает, напоминая, что лето было совсем недавно.

Родительское собрание в начале октября у нас было внеплановое. Обычно их проводят в начале года и перед каникулами, но раз у детей сменился учитель — и мне надо познакомиться с мамами-папами, и им любопытно посмотреть на меня, чтобы понять, с чем меня едят. Тут уже Мартина на подмогу не призовешь, так что я снова не спала полночи, репетировала речь перед родителями, а когда уснула, провалилась в кошмар: снилось мне, что собрание началось, а я на него опаздываю, а потом, что началось, а я не могу сказать ни слова, а потом опять — что началось, а никто не пришел и я стою одна в пустом классе и плачу.

К утру я пережила все ужасы, которые только могли со мной случиться, и проснулась настолько измученная, что реально бояться у меня уже не было сил.

Родители отнеслись ко мне вполне приветливо. Они больше хотели узнать, какие у меня будут требования к классу да сколько собирать на новые занавески и туалетную бумагу.

При перекличке, когда я назвала имя Вити Егорова, поднялась невысокая женщина и отрекомендовалась «воспитателем третьей группы»:

— Все они трое у нас в группе, так что я за троих тут, — улыбнулась она.

А на фамилию Новак поднялась высокая дородная женщина с внушительной прической и широкими плечами.

Она не стала ничего уточнять, просто кивнула и села на место.

Уточнить решила я. После собрания.

— Ну да, мамой она меня зовет, — весело рассказывала мне приемная мама Маргаритки. — Хорошая девчонка, я ее недавно к себе взяла. Но нет, я ей не мама, конечно, так-то. Да вы знаете, они ж там в детдоме всех мамами зовут, они и воспитателя любого могут мамой назвать. Матерей-то нет рядом, а им же хочется. Вон на самоподготовке то и дело: «Мам, у меня задача не получается» — и не глядит толком, кто из воспитателей сидит, чья смена — все равно мам да мам. Ну а в нашем-то случае… я не против, пусть зовет мамой, не по имени же отчеству ей обращаться.

— А что она любит, что она дома делает в свободное время? — пыталась узнать я.

— В кружок она ходит в детдоме, вышивальный, вышивает крестиком, красиво у нее получается. Да она ж аккуратистка у меня, если одну помарку или ошибку на странице сделает — все, страницу долой и реветь! А потом губу закусит и все переписывает.

— Ох, не надо от нее этого требовать, помарка — это же не страшно, — всполошилась я, представляя, сколько же часов Марго тратит на домашние задания.

— Да, Анна Николавна, миленькая, кто ж ее заставляет-то. Она ж тихая-тихая, а упрямая как я не знаю кто. А начнешь ругать — губы сожмет, замолчит и лицо делается нездешнее. Но это у них у всех, у детдомовских, такая привычка.

— Да ведь она уже не детдомовская, — робко напомнила я.

Лариса Сергеевна как-то тяжело вздохнула:

— Ну да, не детдомовская, это конечно. А все же…

Так и началась моя работа в 3 «б» классе. Маргаритка ничем не выделялась среди подруг, была тихая, аккуратная, ее тетради действительно поражали красивым почерком и безупречным оформлением. Соображала она, правда, не так блестяще, потому оценки у нее были между четверкой и тройкой. Редким пятеркам она радовалась, сияла всеми своими веснушками. Однажды, раздавая контрольные работы по математике, я положила на ее стол тетрадку с заслуженной пятеркой, и Марго просияла, увидев оценку.

— Рада? — спросила я машинально. Мне хотелось сказать что-то приветливое, я тоже радовалась ее пятерке.

— Мама обрадуется, — тихо сказала Маргаритка, ровненько укладывая тетрадку на краешек парты.

Так прошел у нас третий класс, начался четвертый. Я видела, как Маргаритка потихонечку словно успокаивается, как будто какое-то напряжение отпускает ее. Если раньше ее голоса почти не было слышно на переменах, то теперь картина начала меняться. Смеялась она все еще тихонечко, а вот ссориться научилась уже громко, и я не раз останавливала разоравшихся друг на друга девчонок, пытаясь вникнуть, кто прав, кто виноват. Чаще Маргаритка выходила победительницей, у нее было обостренное чувство справедливости.

А еще она никогда не уходила из класса с последнего урока, не сделав чего-нибудь хорошего. Конечно, у нас были дежурные, но они особенно не усердствовали: то помоют доску так, что на ней останутся разводы, то оставят таблицы неубранными в шкаф. Маргаритка обычно не спешила домой и всегда была как бы третья дежурная. Я точно знаю, что наши цветы на подоконниках без нее давно завяли бы: она взяла над ними негласное шефство.

Зимой мы начали готовиться к общерайонному конкурсу самодеятельности. И тут неожиданно остановила меня учительница музыки:

— Ты знаешь, от вашего класса надо непременно, чтоб Новак участвовала.

— А что, она петь умеет? — я была потрясена. Обычный голос Маргаритки тихий и деликатный, я представила, как она поет — негромко, под сурдинку.

— У нее прекрасный голос, — убеждала меня учительница музыки. — Только вот проблема. Она вбила себе в голову, что хочет петь какую-то свою песню. Мои даже слушать не хочет, упирается, замыкается в себе и вообще уходит от разговора.

— Ну так давайте будем петь ее песню, в чем же дело?

— А ноты?! — горестно воскликнула учительница музыки. — Я, конечно, могу подобрать по слуху, но это же Рай-он-ный Кон-курс, — весомо протянула она. — Нужны нормальные ноты. И там нужен хор, как я поняла. Хор-то мы организовали бы, но я такую песню не слышала никогда. Поговори хоть ты с ней, может, смилуется наша королева, сдастся?