ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

— Комиссар Бингем на это не пойдёт.

Малвани был мрачным и угрюмым. Он сидел за своим столом, скрестив недовольно руки.

Но я не отступал.

— Но ты же понимаешь, почему нам нужно с ним поговорить. Я не предлагаю вести его сюда для допроса. Мы можем просто по-дружески поговорить: либо в твоём кабинете, либо у него дома.

Малвани чуть не зарычал на меня, стукнув по столу кулаком:

— Уж дома-то точно не стоит тревожить Чарльза Фромана! Ты, кажется, не совсем понимаешь, какими связями обладает этот человек. Он находится в прекрасных отношениях и с мэром, и с комиссаром, и со многими другими. Всем нравится, какие деньги приносят городу его спектакли.

Малвани чуть успокоился и откинулся на спинку стула.

— Дело в том, что меня уволят к чертям, если я буду слишком глубоко копать в деле, которое меня попросили оставить в покое.

Мы с Малвани практически были одни в участке. Поздним вечером в субботу тут находился лишь один-единственный полицейский на первом этаже на пропускной, и он явно находился вне пределов слышимости.

Я начал расхаживать взад и вперёд перед его столом.

— Но ты же понимаешь, почему мне нужно с ним поговорить. Если в деле замешан и не Фроман лично, то уж точно один из его работников. Убийства происходят в его театрах. И то, как убийца контролирует своих жертв, очень напоминает контроль самого Фромана над актёрами.

Я развернулся лицом к Малвани.

— Возможно, я придумал способ поговорить с Фроманом неофициально, не привлекая к этому тебя. Мы же можем с ним столкнуться случайно, скажем, не вечеринке или в театре?

Не успел я закончить фразу, как Малвани громко хлопнул ладонью по столу и разразился гомерическим хохотом, мгновенно забыв о раздражении.

— Ты, Зиль?! Завсегдатай званых вечеров? И когда последний раз ты был на подобных мероприятиях?

Я усмехнулся и покачал головой.

— Ты же прекрасно знаешь, что не был вообще. Но никогда не поздно начать, верно?

Идея явно забавляла Малвани.

— Подобные вечера больше подходят твоему профессору. Кстати, где он сегодня?

— Повёл Изабеллу слушать симфонию.

После ужина, они отправились в Карнеги-Холл на выступление Нью-Йоркского филармонического оркестра. Алистер взял билеты, потому что сегодняшняя программа включала так любимые Изабеллой Бранденбургские концерты[9].

— Хм. В любом случае, у него больше возможностей получить приглашение на званый вечер среди театралов, чем у тебя.

Голос Малвани вновь стал серьёзным.

— Хотя я и не понимаю, чем тебе это поможет. Ты должен отказаться от идеи поговорить с Фроманом.

— Значит, комиссар не слишком заинтересован в поимке настоящего убийцы и скорее сделает козлом отпущения не того человека? — я опять развернулся к Малвани лицом.

Малвани посмотрел на меня со смесью разочарования и усталости.

— Идём, — произнёс он, наконец. — Ты домой на поезде? Если да, то я пойду с тобой. Сам направляюсь в сторону Центрального вокзала.

Я согласно кивнул. Мы вышли из здания участка, и лишь в свете уличных фонарей я разглядел, что всё его лицо покрыто морщинами от усталости.

Малвани потянулся к верхней пуговице пальто, чтобы запахнуться плотнее, хотя сегодняшняя погода была значительно теплее, чем вчерашний кратковременный снегопад.

Несколько кварталов мы прошли молча, а затем Малвани заговорил:

— Как там говорят, Зиль? Будь осторожен в своих желаниях? — мужчина вздохнул. — Я всегда хотел быть капитаном участка. Но это может быть таким неблагодарным делом! Столько людей с противоположными интересами, а я должен балансировать между ними…

— Хочешь сказать, мой интерес теперь тоже противоположен другим? Вспомни, это ты попросил меня о помощи. Это было твоё дело, а не моё.

Я понимал, что был резок, напоминая ему об этом.

— Я не это имел в виду… Видишь ли, этот комиссар… — начал Малвани, но замолчал на полуслове.

— Я знаю, у тебя сейчас стало больше проблем, — уже мягче произнёс я. — Но и ты, и я сталкивались с ними всегда. Помнишь, как мы начинали? Только выпустились, только закончили подготовку и узнали, что наш начальник…

— Брал взятки? — печально прервал меня Малвани. — Да, я помню. Ты так ему доверял, а потом узнал, что он тоже во всём замешан.

Я подстроился под широкие шаги Малвани.

— И всё это — в разгар реформ Рузвельта. Он сделал много всего, пока был шефом полиции, чтобы очистить наши ряды от коррупции, но даже он не смог положить всему конец.

Малвани усмехнулся.

— Он издал указ, благодаря которому и ты, и я смогли служить в полиции. Это многое значит.

Наш нынешний президент, Тедди Рузвельт, был шефом полиции Нью-Йорка в 1896 году, когда Малвани и я сдавали вступительный экзамен, обязательный для всех новых полицейских.

Нам повезло.

До Рузвельта в ряды полиции можно было попасть только двумя способами: либо взятки, либо хорошие связи. Либо и то, и другое.

Хотя никто из прохожих не мог нас подслушать, я всё равно понизил голос, прежде чем ответить:

— Помнишь, тогда мы решили, что единственное, что важно — сами жертвы. Что мы будем бороться против любого проявления коррупции, которая будет мешать нам добиться правосудия, которого они заслуживают. Остальное неважно.

Малвани глубокомысленно кивнул.

— Помню. Ты называл это «вопросом выбора правильного сражения».

Я стиснул зубы.

— И я выбираю этот. Потому что у нас две жертвы — Анни Жермен и Элиза Даунс— чьи интересы находятся под угрозой.

Малвани не повернулся ко мне, избегая взгляда, и я на секунду подумал, что сейчас он вновь взорвётся.

Но вместо этого он покорно взглянул на меня.

— Эх, Зиль, если бы тебе удалось закончить колледж, ты бы стал чертовски классным адвокатом. Я не могу с тобой спорить.

— Так как ты можешь оправдывать и защищать Фромана, если существует вероятность, что он или кто-то из его подчинённых замешаны в смерти двух девушек? — резко произнёс я. — Ты не можешь такое говорить.

— Сейчас я могу тебе сказать только одно, — побледнел Малвани. — Делай, что должен. И если сможешь провернуть всё так, чтобы не взбаламутить воду, то всё будет отлично.

На этом мы с ним попрощались возле здания Центрального вокзала.

Я направился к скамейке напротив девятнадцатого пути, на который через десять минут должен был прибыть мой поезд. Я правильно поступил, когда не рассказал Малвани о Тимоти По.

С этого момента я больше не буду чувствовать вину за утаивание неприятной информации о личной жизни актёра. Если бы Малвани узнал правду, то сразу бы бросился вновь арестовывать По; может даже, и не столько из-за убеждённости в его причастности к преступлению, сколько из-за того, что По в качестве козла отпущения удовлетворит любую влиятельную верхушку.

А это никому и ничего хорошего не принесёт. Особенно двум несчастным девушкам, чьи смерти мне поручено расследовать.

На часах было 21:25.

Зная, что с минуты на минуту придёт мой поезд, я поднялся со скамьи, взял шляпу, поношенный коричневый портфель и газету.

Сегодняшние заголовки были посвящены празднованию в городе дня Святого Патрика, в том числе и параду на Пятой Авеню. Я хотел почитать что-нибудь лёгкое, чтобы отвлечься от расследования убийств и тёмных мыслей, которые вызывала такая работа.

Я засунул газету в портфель.

И не заметил мужчину, стоящего всего в паре метров передо мной.

Поэтому его голос совершенно застал меня врасплох.

Но в подсознании я узнал этот хриплый, глубокий баритон ещё до того, как поднял глаза и смог подтвердить свою догадку.

Всего два слова.

«Здравствуй, сынок».