Грейс Ливингстон-Хилл

Свет любящего сердца

Глава 1

Дан Баррон закинул шляпу на верхнюю полку, поудобнее уселся в кресле пульмановского вагона и утомленно прикрыл глаза. Сегодняшний день являлся кульминацией двух недель тревог, боли и скорби, и дело, по которому он ехал сейчас, не обещало ему ничего приятного.

Он два года назад окончил колледж и должен был сейчас подвизаться в каком-нибудь издательстве, постигая азы профессии. Но не об этом думал он, сидя с закрытыми глазами, пока поезд быстро уносил его от знакомых с детства мест. Дан вспоминал о спокойной обстановке, о доброй заботе, многие годы окружавших его, несмотря на тяжелый труд и ежедневное испытание смирения, терпения, бескорыстия — качеств, которые прививались ему с тех пор, как он был ребенком. Теперь все переменилось. Для молодого человека началась новая глава жизни, и многое осталось позади навсегда. Чаще всего ему вспоминались последние дни жизни отца. Как сблизились они с ним, как жадно наверстывали упущенное за столько лет! И в последний раз они говорили уже не как отец с сыном, а как равные, исполненные духовной общности.

— Сынок, мы с тобой почти никогда не говорили о некоторых обстоятельствах твоей жизни. Я не мог заставить себя говорить об этом. Я лишь надеялся, что когда-нибудь ты меня поймешь. Я пытался возместить, как только мог, то, что ты рос без матери.

— Спасибо тебе, отец!

Дан почувствовал, что его сердце сжалось от горячей любви и жалости, как бывало всякий раз, когда в памяти всплывали эти слова. Он был рад, что сказал это отцу. И на всю жизнь запомнил, как благодарно вспыхнули его глаза. Бедный отец! Как он, должно быть, страдал! А всегда был с ним так терпелив, так ласков, казался таким сильным! Он всегда отлично держался — молодой, компанейский, вечно в делах… А вокруг него на самом деле царила пустота, неопределенность, одиночество, а впереди маячила смерть. Отец не сдавался даже тогда, когда понял, что конец близок и ему осталось всего несколько недель!

Какие-то люди проходили по вагону со стороны вагона-ресторана. Один из пассажиров сел напротив, через проход, а остальные двинулись дальше.

Дан не поднимал глаз. Ему не хотелось разглядывать своих попутчиков.

Но через секунду он услышал радостный возглас, знакомый голос окликнул его. И пассажир, севший напротив, уже стоял перед Даном и приятельски хлопал его по плечу.

— Вот это да! Да это же Дан Баррон! Глазам не верю! Что ты тут делаешь? Господи, как я рад тебя встретить! Вот здорово!

Дан будто очнулся, и глаза его засветились от радости.

— Брюс Карбери, это ты? А я уж думал, ты где-нибудь на полпути в Южную Африку, или Китай, или еще куда-нибудь укатил за тридевять земель. Как ты здесь очутился?

Дан подвинулся, освобождая место приятелю, Брюс радостно плюхнулся рядом, и двух прошедших лет как не бывало.

— Как видишь, я никуда не поехал! Не получилось. Сам не знаю почему, просто как-то все не заладилось — и вот я здесь. А ты куда? Ты скоро выходишь или у нас еще есть время поболтать?

— Времени навалом, — сказал Дан с чуть заметным вздохом. — Ехать еще через весь континент, в Нью-Йорк. Если ты не сойдешь раньше.

— Ну дела! Надо же, какое совпадение! Я еду туда же. Устраиваться на работу. Если мне повезет, скоро сделаюсь богачом, ну, во всяком случае, с голоду не умру. Я завел знакомство с одним довольно влиятельным человеком, который вхож в деловые круги, так что, если я сам не сваляю дурака, думаю, карьера мне обеспечена, разве что ему не понравятся мои рыжие волосы или смелость выражений. А ты, Дан, ты зачем туда направляешься? У тебя там какое-то дело, поручение? Кстати, а не стать ли нам партнерами? Как на это смотришь? Если, допустим, им мои рыжие волосы не понравятся, я скажу, что у меня есть приятель, отличный парень, и волосы у него как утренний солнечный свет. Как тебе? Они платят денежки и делают ставку на тебя. Но мне казалось, у тебя была неплохая работа. Ты ведь кажется, стажировался в каком-то издательстве? У тебя что, там ничего не вышло?

— Да нет, там все в порядке. Я и сейчас у них работаю, и работы, поверь, хватает. Я всего на несколько дней еду и не собираюсь искать там работу.

— Значит, так просто, решил прогуляться? Для моциона? — озадаченно спросил Брюс, недоверчиво глянув на приятеля. — Вид у тебя вроде бы вполне здоровый.

Тень пробежала по лицу Дана. Он отвел помрачневший взгляд, прямые брови озабоченно сдвинулись. Потом он снова поднял глаза на друга, и в них мелькнуло выражение, похожее на мольбу о помощи, будто он страшился передать словами то, что хотел сказать.

— Брюс, я еду встречаться со своей матерью! — выпалил Дан, стараясь говорить так спокойно, словно речь шла о чем-то незначительном.

Собеседник уставился на него в крайнем изумлении.

— С твоей… матерью! — повторил он, удивленно таращась на друга. — Как! А я думал, твоя мать давно умерла! Я думал, она умерла, когда ты был еще совсем маленьким…

Дан посуровел еще больше. Он выглядел очень измученным. Помолчав, он ответил:

— Разве я тебе когда-нибудь такое говорил, Брюс?

Карбери задумался.

Знаешь, приятель, честно говоря, даже не знаю. Может, я сам так решил. Но ты вроде никогда этого и не отрицал. Вернее, ты никогда не рассказывал о своей матери, поэтому я так и подумал. Знаешь, моя мать была уже очень больна, когда я поступил в колледж, я даже не знал, увижу ли ее. И она действительно умерла, когда я был на первом курсе, еще до того, как мы с тобой подружились. Я тебя тогда мало знал. Я тебе ничего про нее не рассказывал, когда вернулся после похорон. Рана была еще слишком свежа. Мне трудно было об этом говорить. Я постарался окунуться снова в студенческую жизнь и забыть обо всем.

— Да, да, помню! — кивнул Дан и сжал губы, вспомнив о своей незаживающей ране.

— Но я все равно не понимаю, старина. Твоя мама что, умерла, и отец женился на другой? Или что?

— Нет, он больше никогда не женился, — сказал Дан. — Дело не в этом.

— Ты имеешь в виду… — поразился Карбери. — Они развелись… или… о! Слушай, Дан, расскажи мне все. Но если не хочешь, не надо. Я больше не стану тебя об этом расспрашивать. Ведь мы же с тобой друзья, что бы ни случилось!

Улыбка осветила лицо Дана, глаза вспыхнули.

— Да, Брюс, я знаю. Я в этом не сомневался. Спасибо тебе! Я всегда знал, что ты настоящий друг. Конечно, я расскажу, хотя рассказывать особенно нечего. Моя мать сбежала, когда я еще был совсем маленьким, бросила нас с отцом, вот и все. С тех пор я ее не видел. Наверное, я этого стеснялся, потому никогда и не говорил.

— Но тебе нечего стыдиться. Это ей должно быть стыдно, а не тебе.

— Но, понимаешь, она ведь мне мать. У других ребят были матери, их не бросали — не важно, как они жили, хорошо или плохо, но они жили вместе! И, честно говоря, за отца мне было очень обидно. Мой прекрасный, замечательный отец! Бросить такого человека! Брюс, он благороден как князь! Я не мог смириться, что его постиг такой позор — моего родного папу! Самого чудесного, самого благородного человека на свете!

— Я его помню. Он приезжал на выпускной вечер. У него глаза и волосы точь-в-точь как у тебя. Я тогда подумал, что он скорее похож на твоего старшего брата, чем на отца.

— Да, точно, — мрачно подтвердил Дан. — Он был мне тем и другим. А мать!.. Она уехала, когда мне было два с половиной года, и я почти ее не помню. Она сбежала сразу после того, как родилась моя сестра, — уехала с ней из роддома. Я никогда не видел родной сестры!

Брюс слушал со все возрастающим удивлением.

— И после всего этого ты едешь встречаться с ней? — изумился он. — Вот бы не подумал, что ты захочешь ее видеть.

— Я и не хочу! — возразил Дан. — Мне она вообще не нужна. Но это воля отца — чтобы я поехал к ней. Он хотел, чтобы я увидел ее хотя бы раз — и сам составил о ней мнение. Он словно хотел убедиться, что не ошибся в ней. Может быть, боялся, что сам виноват в ее поступке. А может, надеялся, что спустя годы она пожалела об этом, но гордость не давала ей признаться.