Но тут на крыльце появилась сестра и крикнула пареньку:

— Молодой человек, вернитесь на минутку!

— Ну вот, сейчас совсем откажут, — сердито заохала старушка и поднялась: — С тобой пойду, разъясню доктору наше положение.

— Да сидите вы здесь, бабушка, а то в самом деле откажут, — остановил её паренёк. — Знаете сколько у них больных!

Старушка в нерешительности остановилась, потом села на скамейку, достала из рукава телогрейки платок и опять зашмыгала носом, как маленькая обиженная девочка.

Наде стало жалко старушку и её внука. Даже за себя как-то неловко сделалось. Её-то лечат, а этому пареньку придётся обратно уезжать.

— Как ваш внук вернётся, вы обязательно к главному доктору идите, посоветовала она старушке, — он хороший, он поймёт, как вам трудно. Если хотите, и я с вами его попрошу.

— Спасибо, милая, я схожу, — решительно произнесла старушка, терять-то мне всё одно нечего, и так всё потеряли. А амбулаторию ихнюю мы не сдюжим.

Но к старушке уже скакал на одной здоровой ноге внук Саша. Ничего не говоря, он принялся тормошить и обнимать её.

— Кладут меня, бабушка, кладут! Сегодня, после обеда! Вытирай слёзы-то. Сначала в коридоре полежу, а после в палату переведут, когда кто-нибудь выпишется.

— Кладу-ут! — пропела от радости старушка и перекрестилась. — Видать, услыхал господь мои молитвы…

— Не господь, бабушка, а главный доктор. Он прочитал в медицинской карте про моё положение и велел вернуть. Я вошёл, а он спрашивает: «Есть тебе тут у кого остановиться?»

— А ты чего? — спросила старушка.

— А я говорю: «Это неважно, главное, вы лечить будете».

— А он чего? — спросила уже Надя.

— А он говорит: «Чтоб лечение впрок шло, всё важно». И распорядился в коридор меня положить. Я, бабушка, сначала буду коридорный больной, а потом уже палатный.

— Всё бы тебе шутковать, балагур! — замахала на него платком старушка. — Поди вернись к доктору, поклонись ему.

— Я уж сказал «спасибо», а поклонов всяких он, бабушка, не любит.

— Ну-ну, молодец, что «спасибо»-то не забыл сказать. И как это он в твою медицинскую справку в аккурат заглянул! Ведь уехали б мы.

— Так ты ж у меня телепат, — радостно засмеялся паренёк, — на расстоянии ему подсказала, что делать.

— Какой ещё телопат, — успокоившись засмеялась старушка и тут же всполошилась: — Рассиживаться-то некогда. Надо вещички с вокзала привезти и в коридор отнесть, а то как бы не раздумали. — И они пошли к выходу.

Надя посмотрела им вслед и подумала: нет, не только глаза могут выдать настроение человека. Эти двое уходили, и Надя видела их спины, а всё равно было ясно, что они счастливые. Должно быть, и по Надиной походке было видно, что теперь она собой довольна. И хотя она ещё нисколько не похудела, но всё равно чувствует, что ноги у неё становятся послушными и упругими.

В соседнюю палату положили новенькую. Все девочки сразу заинтересовались, что с ней.

— Такая же кривуля, какой была Надька, — объявила Галя-Цибуля. Она уже успела побывать в соседней палате.

Наде захотелось посмотреть на эту девочку. Она сползла с кровати, взяла костыли и вышла в коридор. Сегодня пятый день, как Надя ходит без посторонней помощи. В коридоре стояла незнакомая ей девочка лет девяти. Ноги у неё были кривые. Только у Нади до операции ноги были хуже. И ходила девочка лучше и быстрее Нади, хотя тоже переваливалась с боку на бок, точно гусыня. Надя проводила девочку до её палаты внимательным взглядом. Девочка почувствовала это, обернулась и показала Наде язык. Надя сразу вспомнила себя, и ей стало стыдно. Ведь ещё совсем недавно она сама ненавидела людей, которые останавливались и смотрели на неё с откровенным любопытством. Но Надя тут же решила, что она не любопытничает, а только хотела сравнить свои прежние ноги с ногами этой девочки. Сравнить? Но ведь девочка этого не знала. И Надя пошла к ней в палату. Открыла дверь и увидела: сидит новенькая на своей постели и куксится. А как посмотрела на Надю, ещё больше съёжилась, — наверное, подумала: «Вот настырная, и что ей надо?»

Подошла Надя к девочке и сказала:

— Посмотри-ка на мои ноги, только представь их без аппаратов. Прямые?

— Прямые, — тихо ответила она.

— А они гораздо кривее твоих были.

— Правда? — неуверенно произнесла новенькая и спросила: — А тебе очень больно было?

— Совсем нет, — ответила Надя и вспомнила слова нянечки Нины. — Во время операции ты ничего не чувствуешь, чего ж бояться.

— Я не боюсь, — с дрожью в голосе проговорила новенькая.

Надя улыбнулась и подумала: «Как верно главный доктор про всех нас сказал: «отважные трусишки». Новенькая сейчас очень похожа на такого трусишку. Говорит, ничего не боюсь, а сама трясётся, как пойманный зайчонок. И чтобы успокоить девочку, Надя наклонилась к ней и тихонько сказала:

— Наш главный доктор — волшебник. Пришёл ко мне после операции, посмотрел пристально, и я сразу на шесть сантиметров выросла.

— Ой! — коротко ойкнула новенькая. — Как же это?

— Вот так! — улыбнулась Надя. — До операции была одного роста с подружкой, а после стала на полголовы выше.

Новенькая заглянула Наде в глаза: не шутит ли? И спросила:

— А я после операции вырасту?

— Обязательно! — заверила её Надя. — Тебя как зовут?

— Майка, — ответила новенькая и в первый раз улыбнулась. Значит, Надя немножко успокоила ее.

Прошло несколько дней, и главный доктор сделал Майе операцию, точно так же, как Наде. И уже не спрашивал согласия её мамы.

«Значит, новый метод вступил в силу», — обрадовалась Надя.

Вставать Майе велели тоже на второй день после операции.

Подняли её врачи с кровати, поставили на ноги, а Майя вся как задрожит, заплачет и обратно в кровать повалилась. И кто бы к ней после ни подходил, всем кричала:

— Не могу я ходить, не могу! Мне очень больно! — Даже главному доктору сказала: — Я сама хотела встать, можете у Вероники Ивановны спросить, а мне так больно стало, что не могла вытерпеть. Теперь встану, когда больно не будет.

Кирилл Андреевич посмотрел на неё и сказал:

— Сама боль не пройдёт. Надо её прогнать. Сегодня, так и быть, полежи, а завтра поднимайся. — И ушёл. А утром на важное совещание уехал.

Обрадовалась Майя и на другой и на третий день не вставала.

Убедилась Вероника Ивановна, что никакой силой не поднять Майю и дала распоряжение пристроить к её кровати два турника с кольцами и шнурами, чтобы Майя могла разрабатывать ноги в кровати. А то залежится, и коленки перестанут сгибаться.

С грехом пополам Майя решилась разрабатывать колени, а ходить ни в какую не соглашалась.

Услышала Надя этот разговор и задумалась. Вспомнила, что ей главный доктор после операции говорил: «Если не будешь помогать себе поправляться, то осложнишь течение болезни и мне помешаешь утвердить новый метод операции». А ведь Майю так же, как меня, оперировали. Значит, и она может помешать доктору».

Пришла Надя к Майе в палату и рассказала всё про себя. А на Майю никакого впечатления не произвела. Заладила она одно, как попугай: «Не могу вставать, мне больно!» — и больше знать ничего не хочет. И мама Майи ужасно расстроилась. Даже заплакала. Тут-то Наде и пришла в голову одна мысль. Когда мама Майи пошла домой, Надя остановила её и рассказала, что придумала.

А на другой день вот что произошло: ко всем оперированным девочкам мамы пришли, а к Майе — нет.

Ждала-ждала её Майя, а как до конца посещения осталось полчаса, не выдержала и захныкала:

— Почему ко мне мама не идёт, что с ней случилось?

— Может, твоя мама живёт за рекой, — предположила чья-то бабушка, — а за последние два дня река так разлилась, что все мосты затопила. Вот она и придти не может.