Он сделал паузу. Воцарилась гробовая тишина. Небо темнело: приближалась ночь.
– Девятеро из вас останутся в живых. Расстрелян будет только один.
Заключенные, не удержавшись, подняли глаза и стали переглядываться. Моше встретился взглядом с Яном. На кого пал выбор, на этого старика? Или на Аристарха? Или на старосту блока? Или на его помощника? А может, на Моше? Нет, комендант ведь наверняка знал, какую важную «работу» он, Моше, выполняет в лагере. Немало ценностей, которых в «Канаде» накапливались целые горы, перекочевывало оттуда в частные руки – главным образом руки эсэсовцев – во многом благодаря ему, Моше…
Комендант снова начал говорить и говорил, чередуя фразы с длинными паузами, – по-видимому, для того, чтобы насладиться производимым эффектом.
– Но кто из вас будет казнен, я еще не решил…
Моше вдруг засомневался, подумав, что чего-то сейчас не понял. И все же произнесенное комендантом слово nicht [34]определенно означало, что комендант еще не выбрал, кого прикажет расстрелять.
Брайтнер улыбнулся:
– Вы решите это сами.
Моше на мгновение показалось, что обершарфюрер, услышав эти слова, разинул от удивления рот. Впрочем, эсэсовец тут же взял себя в руки. Хотя ему очень хотелось спросить у своего начальника, правильно ли он, обершарфюрер, его понял, он предпочел промолчать. Брайтнер же повернулся к нему и тихо сказал:
– Пусть они оденутся, а затем заприте их в прачечной – вон в той. И не давайте возможности ни с кем общаться. Они должны быть изолированы от внешнего мира. Понятно?
– Jawohl, Herr Kommandant. [35]
Брайтнер повернулся к заключенным.
– Вас запрут в прачечной, – сказал он, указывая пальцем на большой деревянный барак, находившийся прямо перед блоком 11. – Вы будете находиться там, внутри… – он посмотрел на часы, – скажем, до восьми часов завтрашнего утра. К этому сроку вы должны будете сообщить ваш вердикт. В вашем распоряжении имеется четырнадцать часов, чтобы решить, кто будет расстрелян. Меня не интересует, по какому критерию вы выберете жертву – самого молодого, самого старого, самого бесполезного или самого противного… Поступайте так, как сочтете нужным. В данном вопросе вы абсолютно свободны.
Брайтнер улыбнулся: он наслаждался иронией своих слов.
– Я всего лишь хочу, чтобы завтра утром вы мне назвали одно имя. Остальные девятеро вернутся к своей обычной жизни в лагере.
Заключенные знали, что они не имеют права обращаться с вопросами к эсэсовцам, а уж тем более к коменданту лагеря… Это считалось проступком, в наказание за который виновного могли тут же убить. Брайтнер поочередно оглядел всех заключенных, упиваясь охватившим их замешательством.
– Ну что ж, надеюсь, я объяснил вам все вполне доходчиво. Спокойной ночи, meine Herren! [36]
Он развернулся на каблуках и зашагал было своей особой полувоенной походкой прочь, но, сделав несколько шагов, вдруг остановился и обернулся. Его губы расплылись в улыбке, от которой Моше стало не по себе.
– Да, кстати, чуть не забыл. Если завтра утром вы не скажете мне, кого вы выбрали, вас расстреляют всех десятерых. Так что уж давайте, потрудитесь.
Комендант сидел на стуле в мансардной комнате. Уже стемнело, и караульные вышки стали почти неразличимы. Брайтнер скрестил пальцы и, выворачивая ладони наружу, вытянул руки вперед. Их суставы слегка хрустнули.
В дверь кто-то тихонько постучал.
– Да?
Из-за приоткрывшейся двери – на уровне дверной ручки – показалось детское личико.
– Папа, мне можно войти?
Лицо Брайтнера расплылось в улыбке.
– Ну конечно, Феликс, заходи!
Ребенок подбежал к отцу, и тот, не поднимаясь со стула, заключил его в объятия. От мальчика пахло мылом. Он был одет в шерстяные штанишки до колен, белую рубашку и курточку с тремя пуговицами, а обут в блестящие черные ботинки.
– Ну, и как у тебя сегодня дела?
– Herr Professor [37]Кройц не приходил. Ему нездоровится.
– То есть у тебя не было занятий?
– Нет, были. Мама заставила меня решить несколько задач. Затем я прочел книгу.
– Какую книгу?
– Книгу про пиратов…
– Интересная?
– Очень. В ней так много приключений! Папа, когда я вырасту, я смогу стать пиратом?
– Пираты – это преступники, Феликс.
– Но в книге они такие славные!
– Сомневаюсь, что стать пиратом – это хорошая идея.
– А как по-твоему, это трудно – стать пиратом? Для этого нужно сдавать какой-то экзамен?
– Ну, для начала нужно научиться плавать по морю на корабле… Если хочешь, можешь поступить в военно-морскую академию.
– Не-е-ет, не хочу… – Феликс недовольно поморщился. – Там ведь нужно учиться!
– Ну ладно, Феликс, мы над этим еще подумаем. Ты ведь еще, по-моему, слишком мал. Для начала я следующим летом научу тебя плавать…
Донесшийся с нижнего этажа женский голос прервал их разговор:
– Феликс!.. Феликс, ты где?
Брайтнер и сын услышали, как по лестнице кто-то поднимается, а затем в комнату вошла Фрида.
– А-а, ты здесь… Привет, Карл. Ты уже освободился?
– Я стараюсь разделаться с делами как можно быстрее. Мне хочется поужинать вместе с вами.
Брайтнер поднялся со стула и поцеловал жену в щеку.
– Тогда я начну накрывать на стол, – сказала его супруга. – Пойдем, Феликс, не мешай папе, он занят…
– Нет, мама, он уже не занят. Папа только что сказал мне, что хочет поиграть со мной в шахматы. Правда, папа? – Мальчик повернулся к отцу и украдкой ему подмигнул.
– Да, Фрида. Мы быстренько сыграем одну партию…
Женщина вопросительно посмотрела на мужа: обычно ему не нравилось, что Феликс крутится рядом, когда он работает. Тем не менее она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
– Что это с тобой случилось? – спросил Брайтнер у сына, когда они остались вдвоем. – Тебе ведь раньше не нравилось играть в шахматы…
– Так я ведь знаю, что тебехотелось в них поиграть, правда, папочка?
Комендант, улыбнувшись, достал шахматную доску и, высыпав из коробки фигуры, расставил на доске лишь несколько из них. Феликс, молча наблюдавший за его действиями, тут же спросил:
– Папа, а почему ты не поставил их все?
– Это особенная партия, Феликс. Видишь?
Брайтнер стал поочередно показывать пальцем на главные фигуры.
– Папа, но ведь у черных, кроме короля, есть только два коня, два слона, ладья и пять пешек. А у белых – всефигуры.
– Это не вся партия, Феликс. Это ее финальная часть. Ты, Феликс, будешь играть белыми, у которых все фигуры. Я же рискну сыграть черными.
– Я так не хочу, папа. Можно играть черными буду я?
– Но у них же не все фигуры, Феликс. Ты не сможешь выиграть.
– Это неважно, папа. Мне нравятся черные. Их ведь так же мало, как и пиратов. Поэтому они мне нравятся больше.
– Ну что ж, хорошо, – вздохнул комендант. – Бери себе черных, если хочешь.
Брайтнер поставил шахматную доску так, чтобы его сын играл черными.
– А теперь мы посмотрим, какой тут может быть расклад, – пробормотал он себе под нос.
Барак, в котором располагалась эсэсовская прачечная, представлял собой одноэтажное деревянное строение и занимал большую площадь – почти такую же большую, как и стандартный кирпичный Block, [38]где содержались заключенные. Сейчас внутри него было пусто. Häftlinge, [39]занимавшиеся днем стиркой, разошлись по своим блокам. В воздухе чувствовался сильный запах щелока и других моющих средств. Десятеро приговоренных зашли в прачечную под конвоем и стали настороженно оглядываться. Большинство из них еще никогда здесь не бывало. В глубине помещения виднелись паровые агрегаты, при помощи которых выполнялась санитарная обработка одежды, промышленные котлы, где осуществлялась стирка, и массивные барабаны для отжима белья. Примерно посередине барака были натянуты веревки, на которых белье сушилось, и сейчас на них висело несколько десятков комплектов эсэсовской униформы. Чуть ближе к выходу были свалены в кучу одеяла, штатские куртки и брюки, белье и головные уборы. Еще ближе к выходу находился длинный стол, а возле стола стояла пара грубо сколоченных стульев, изготовленных в столярной мастерской лагеря. С потолка прямо над столом свисала лампочка, освещавшая под собой площадь лишь в несколько квадратных метров.