Люсия поинтересовалась, не спрашивал ли кто-нибудь из девочек о ней, и Элизабет ответила честно. Да, и Барбара, и Джейн — обе спрашивали.

Временами их одолевало любопытство, они забрасывали гувернантку вопросами, но в общем уже привыкли к тому, что мать за границей и что они не могут пока получать от нее писем. На самом деле, заверила ее Элизабет, когда дети заняты, они вполне довольны и счастливы.

Люсию эти слова сразили в очередной раз. Она долго отказывалась верить, что и Барбара, и даже ее любимица Джейн постепенно свыкнутся с ее отсутствием и перестанут по ней скучать, но теперь сомнений не оставалось. И ради их блага она должна была этому радоваться. Получалось, что она, их мать, страдает отчаяннее всех, больше всех тяготится разлукой и жадно ждет вестей.

Теперь, когда обе дочери начнут учиться в школе-интернате в Истбурне, у нее почти совсем не будет от них известий. Элизабет собиралась погостить у своей тетки в Йоркшире, а к девочкам приехать сможет только в середине семестра, так что в течение полутора месяцев Люсия будет оставаться в полном неведении, разве что гувернантка черкнет ей пару строк, ведь Барбара и Джейн непременно будут писать своей Либби.

Гай, по словам Элизабет, вообще не упоминал имени жены. Он хотел избавиться от всего, что могло напомнить о ней. Ее портрет, написанный несколько лет назад и занимавший почетное место в столовой, отнесли на чердак. Все ее фотографии были убраны, даже из детской. Кое-какие книги, картины и драгоценности, которые она оставила дочерям, Гай велел уложить и отправить на адрес ее матери в Лондоне. Казалось, он стремился уничтожить все свидетельства того, что она когда-то жила с ним, полностью вычеркнуть ее из своей жизни.

— Да, он совсем не похож на своего кузена Мартина Абботта, — горько заметила Люсия, садясь пить чай с Элизабет. — Мартин, тот, наоборот, поблагодарил Бетти за годы, которые она ему отдала, согласился на развод без судебного разбирательства и оставил сыновей. И почему Бетти так легко все обошлось? Она была для Мартина не такой хорошей женой, как я Гаю. Да что там, намного хуже. Настоящая транжира, вечно в долгах, а для Джина и Робина она была совсем не такой заботливой матерью, как я для Джейн и Барбары. Все это так несправедливо, просто ужас!

Но потом она поняла всю бессмысленность подобных упреков. Они нисколько не приближали ее к детям и не могли заставить Гая проявить к ней больше милосердия. Недели шли, и Люсия все больше убеждалась в том, что Гай никогда не любил ее. Ни один мужчина, любящий женщину, не станет мстить ей за счет родных детей, как делал Гай.

Каждый раз, проходя мимо какого-нибудь магазина и мимоходом обращая внимание на симпатичное платье или что-то другое, что можно было подарить девочке, Люсия умирала от желания купить это и послать Барбаре или Джейн. Но до сих пор ей удавалось замаскировать свои тревоги и внутреннюю боль, так что Чарльз считал, будто она совершенно довольна своей нынешней жизнью, как и он сам. У него была любимая женщина, интересная работа, о большем он и не мечтал, и никакие призраки прошлого не смущали его, не бередили сердечных ран.

И только когда они с Люсией оставили Британские острова далеко позади и приехали на юг Франции, Чарльз осознал всю глубину нервного напряжения возлюбленной. Он понял, через что ей пришлось пройти.

Оба были рады покинуть на время Англию. Оба испытывали облегчение и ту особенную легкость на сердце, от которой блаженно замирают все отпускники — ступая на чужую землю, они понимают, что теперь свободны, могут распоряжаться собой, ехать куда пожелают, делать, что угодно и хотя бы на время отбросить мысли о службе и домашних обязанностях.

Для Чарльза это означало конец рабочей суете и три недели безмятежного восхитительного отдыха со своей избранницей. Для Люсии это тоже была долгожданная перемена обстановки, она тоже была охвачена восторгом в предвкушении медового месяца. В таком расположении духа пребывали они оба, проезжая на машине по дорогам Южной Франции в сторону Лазурного Берега.

Чарльз ликовал. Он никого не замечал, кроме Люсии, которая всегда, казалось, была в праздничном настроении, весела, нежна и страстно влюблена в него. Правда, он заметил, что, когда они уезжали из Англии, вид у нее был измученный и печальный. Но теперь она выглядела лет на десять моложе — загорелая, с блестящими глазами, всегда милая и любезная с ним. Никогда еще у него не было такого чудесного отпуска. Ничто не могло сравниться с радостью постоянно быть рядом с Люсией.

Как-то раз, на третий день пребывания в Антибах, они переодевались в своей комнате к ужину. И вдруг Чарльза пронзила догадка, что на самом деле Люсия не так счастлива, как хочет казаться.

Они собирались поехать вечером в Монте-Карло, поужинать в ночном клубе. Ни тот, ни другая не имели пристрастия к рулетке, хотя могли пол часика посидеть для развлечения за игорным столом. Зато оба очень любили танцевать. Переодеваясь в номере отеля, Чарльз заглянул поверх плеча Люсии в зеркало, чтобы поправить галстук, и, мимоходом поцеловав ее в шею, напомнил про Сан-Мориц.

— Я был совершенно тобой ослеплен, когда мы танцевали в первый раз, — сказал он.

Она улыбнулась его отражению в зеркале. Чарльз выглядел невероятно привлекательно, легкий загар придавал ему совсем уж головокружительный шарм. Люсия всегда замечала, как на него поглядывали женщины, когда они вдвоем шли по улице, и чувствовала дрожь восторга от того, что этот мужчина принадлежал ей.

— Я тоже была ослеплена тобой, дорогой, — ответила она.

Некоторое время Чарльз молча смотрел на нее. Она сидела в нижнем белье, собираясь надеть белое бальное платье, то самое, в котором была в Сан-Морице, его любимое. Оно было тщательно отглажено и висело на плечиках на дверце гардероба в ожидании своего часа. Чарльз знал, что в этом платье она будет стройной и грациозной. Оно подчеркивало ее высокую гибкую фигуру.

Люсия сидела перед туалетным столиком и наносила последние штрихи, доводя до совершенства макияж и прическу. Днем он купил ей букет крошечных орхидей, и сейчас она укрепляла их на своих темных кудрях.

Чарльз обожал наблюдать за этими таинствами ее туалета, любил смотреть на нее, когда она была в одном белье, таком же дорогом и красивом, как и все ее туалеты. Будучи брюнеткой, она хорошо загорала, и сейчас выглядела юной и свежей, сидя со скрещенными ногами в шелковых чулках. Он наклонился и поцеловал ее в теплое плечо, вдохнув упоительный аромат духов.

— Знаешь, милая, — шепнул он, — ты у меня такая соблазнительная, я даже удивляюсь, как это какой-нибудь шустрый молодец не увел тебя задолго до меня.

Она засмеялась и, запрокинув голову, поцеловала его в губы.

— О, многие пытались! Целые очереди выстраивались. Но я ждала тебя, любимый.

— Ангел мой! Тебе нравится наш медовый месяц?

— Безумно!

— На следующий год в июне устроим настоящий отдых, хотя трудно представить, что можно быть еще счастливее.

— Да, трудно, — задумчиво проговорила Люсия.

— А между тем мы должны себя чувствовать как пара беглых преступников, которые попрали все моральные законы. Но мы с тобой ничего такого не чувствуем, правда?

— Ни капельки.

— А ты станешь счастливее, когда мы поженимся?

— Ну, в каком-то смысле, да.

— Конечно, хотя бы ради наших близких, моей матери, например.

Тут Люсия немедленно вспомнила о детях и снова затосковала. Да, когда она станет женой Чарльза, сможет их видеть.

Они отправились на машине из Антиб в Монте-Карло по извилистой горной дороге, которая белой лентой вилась в лунном свете. Поужинали в ночном клубе, где, как всегда, было много народу. Больше всего Люсии нравилось танцевать с Чарльзом под музыку превосходного оркестра, когда сильная смуглая рука любимого крепко обнимала ее за талию. Чарльз так смотрел на нее временами, что у нее кружилась голова и ей казалось, что все выстраданное ради него стоит этих минут восторга.

— Я тебя обожаю, — прошептала она и закрыла глаза в упоительном блаженстве, танцуя с ним среди богато одетой публики.