Без него не решался на заводе ни один финансовый, кадровый или организационный вопрос. На всех служащих у него имелись осведомительские досье. Почти в открытую Гартхен занимался и вне завода такого рода делами, вникать в которые честные инженеры и служащие боялись, хотя и видели, как день за днем снуют по стране под видом инспекторов отдела технического контроля, юристов или специалистов по рекламациям молчаливые личности или такие темные типы, как «дипкурьер» Верхайло и похожий на лисицу юркий Бублеев.
Знал об этих занятиях мистера Гартхена и Круминг, но помешать им не мог, хотя его, как не раз говорил он жене, все чаще мутило. И теперь, с трудом сохраняя прежнюю подчеркнуто спокойную медлительность, он только сказал в ответ на реплику Гартхена:
— Завод — это бизнес. Кто же из деловых людей откажется от хорошего бизнеса? В данном случае — от «ударного» заказа? Деятельное кровообращение необходимо для каждого организма. А кроме того, как я уже говорил не однажды, не только для нас, живущих в России не первый год, а в современных условиях в особенности, но и для компании, интересы которой мы представляем, необходимо время от времени проявлять хотя бы внешнюю лояльность по отношению к контрагенту. Это укрепляет доверие, помогает взаимному пониманию и, следовательно, полезно для дела. Однако, — прервал он себя, — позвольте вернуться к главному разговору. Суть его всем известна: чтобы завод и в дальнейшем смог производить обусловленную соглашениями продукцию, необходимо систематическое и полное снабжение его деталями. Насколько я понял, мистер Гартхен считает, что отсутствие этого в настоящий момент даже неплохо, поскольку Россия-де опять находится сейчас в критическом состоянии и, следовательно, в случае переворота — все обернется в пользу компании…
— Да, совершенно очевидно, что развязка наконец- то наступает! — с удовольствием подтвердил мистер Гартхен. — Наши надежды на крах Советов сбываются…
Круминг некоторое время молча глядел на злорадно усмехающегося, худого, желчного мистера Гартхена.
— Если вы действительно имеете в виду реставрацию старых порядков в России, то вы, я думаю, ошибаетесь, — заметил он в той же манере спокойного, почти вялого раздумья, в стиле которого он начал свой разговор.
— Полагаю, что нет!
— Но факты говорят несколько иное. В самом деле: внешние силы «наведения порядка» в лице известных вам государств, при всем их превосходстве, оказались бессильными сделать это военным путем и отступили. Осталась одна Япония, да и та, мне кажется, вот-вот должна будет покинуть русские территории на Востоке. Что касается сил внутреннего противодействия Советам, которые, конечно, есть, — то сами по себе они уже вряд ли способны сделать больше того, что пытались сделать не раз в более благоприятных для них обстоятельствах. Даже тогда их усилия не увенчались успехом…
— Ваша странная симпатия к Советам давно известна, — не без злорадства заметил мистер Гартхен. — И теперь она особенно неуместна! — почти с угрозой добавил он.
— Дело не в симпатии, а в реальном положении дел, — стараясь не обращать внимания на колкости своего постоянного оппонента, спокойно сказал директор. — И когда я говорю о новом критическом положении в России, то лично я имею в виду не столько судьбу Советов. В конце концов это не наше дело. Для меня важны интересы фирмы прежде всего. При этом, господа, для нас главное заключается в том, что создавшаяся в России не столько политическая, сколько хозяйственная весьма критическая ситуация может поставить и наш завод на грань катастрофы, а значит, нанести компании невосполнимый, весьма ощутимый материальный ущерб, если мы с вами поддадимся чувству того ожесточения, которое, к сожалению, очень мешает господину Гартхену, например, спокойно и до конца разобраться в реальных фактах. Как вы знаете, чикагская компания по договору с Советами, заключенному три года назад в Петрограде, обязалась бесперебойно снабжать предприятие запасными частями и сырьем и столь же бесперебойно поставлять готовую продукцию русскому Совету Народного Хозяйства. Сейчас мы оказались в таком положении, какого не испытывали за все три сложных года: снабжение завода из США сократилось до минимума, вот-вот прекратится совсем. Таким образом, наши с вами производственные перспективы на ближайший год внушают серьезное беспокойство…
— В этом не наша вина! — опять вмешался в разговор Гартхен.
— Вы правы: это вина не наша, — легко согласился директор. — Но и не Москвы. Когда армия генерала Гревса была на русском Востоке, в сущности, хозяином положения, завод получал детали бесперебойно. Теперь положение изменилось. Основные силы Соединенных Штатов вернулись домой, а те организации и лица, которые должны обеспечивать в Сибири и на Дальнем Востоке интересы компании, не в состоянии пресечь коварство Японии и разных безответственных офицерских групп из внутренней контрреволюции, которые справедливее было бы назвать по-русски просто бандами..
— Мне кажется, что вы…
— Не перебивайте, мистер Гартхен! У вас еще будет возможность высказать свои соображения позже. А пока повторяю: по моему глубокому убеждению, бесконтрольное хозяйничанье Японии и упомянутых мною банд вскоре закончится победой Советов. Все идет к этому…
Присутствующие хорошо знали о тайной, а теперь и все более откровенной вражде между Гартхеном и Крумингом. Знали они и о том, что мистер Гартхен, неутомимый в своей ненависти к Советам и к «розовому» директору завода, не раз уже отправлял с дипломатическим курьером и тайным шпионом Верхайло в Чикаго секретные докладные на каждого из ответственных заводских служащих, и прежде всего на мистера Круминга, который явно продался большевикам, даже дошел до того, что весьма дружелюбно принимал у себя на квартире лидера большевиков Ленина, приезжавшего сюда якобы для охоты.
Для присутствующих на собрании не было секрета и в том, что эти доносы падают в Чикаго на благоприятную для мистера Гартхена почву, поднимают его акции в глазах владельцев компании, в то время как акции господина директора падают с каждым днем…
Эти мысли легко читались теперь на их непроницаемо-замкнутых, как им казалось, но для опытного глаза вполне открытых, скованных ожиданием очередных неприятностей, чисто выбритых лицах. Один только толстенький Вайманс был, как всегда, спокоен и благодушен. Но этот не в счет: он даже здесь, в голодной, чужой ему России, сумел сохранить свой собственный стиль жизни, далекий от озабоченной напряженности остальных. Спортсмен, женолюб, человек общительный и веселый, толстяк завел себе молоденькую русскую любовницу, стал популярным в поселке тренером футбольной команды и любителей лыжного спорта. Летом каждое воскресенье пропадает среди заводских парней на футбольном поле, а зимой, облачившись в живописный (а в этом бедном поселке прямо-таки экзотический!) костюм, бегает на лыжах по заснеженным полям в окружении девиц с первого заводского двора. Только он один и доволен здесь жизнью. Только он и не принимает участия во внутризаводских интригах и в чреватых множеством сложностей отношениях американской администрации с рабочими и Москвой.
«Счастливец!» — невольно подумал теперь Круминг, продолжая излагать присутствующим на совещании соображения, к которым он после долгих раздумий пришел в эти тревожные, переломные не только для Советской России, но и для завода американской компании дни.
— По-вашему выходит, что в интересах фирмы мы теперь должны идти на поводу у большевиков? — опять подал колкую реплику Гартхен.
— Речь не о большевиках, а о нас, о судьбе завода! — с нажимом ответил Круминг. — Боюсь, что в самое ближайшее время мы не сможем выполнять принятые на себя по договору с большевиками обязательства. Кончится тем, что они национализируют предприятие. Именно это меня и волнует. Когда по просьбе компании наш завод посетил мистер Вандерлип и рассказал мне о своем грандиозном плане концессии на русском Дальнем Востоке, я было поверил, что это будет означать коренные перемены и в судьбах завода. Но надежды оказались, увы, преждевременными. Судя по всему, реализация великого плана мистера Вандерлипа потребует длительного времени и очень серьезных дополнительных усилий… если, конечно, обе стороны все же договорятся. Насколько я понимаю, пока этого не произошло. И, к сожалению, опять-таки совсем не по вине Советов… да- да! — резко повторил он в ответ на попытку Гартхена перебить его очередной репликой. — Причину возможного провала деловой миссии мистера Вандерлипа следует искать не здесь, в Москве, а в другом полушарии. При этом учтите, господа, что шефы компании нам своих потерь в России не простят. Именно поэтому, если вы не хотите, вернувшись после национализации завода домой, оказаться на улице, без работы, необходимо проявить сейчас предельную гибкость в наших взаимоотношениях с Москвой. Если же мы не проявим дальновидности, не пойдем навстречу своим контрагентам, то именно нас с вами прежде всего ждет поток серьезнейших неприятностей там, в Чикаго. Значит — гибкость и такт! Гибкость и такт, вот что нам нужнее всего сейчас, господа. Летом я выезжаю в Чикаго для прояснения дел. А пока, с учетом сложившейся ситуации, вопреки неразумным и грубым выпадам мистера Гартхена, я принял вполне обоснованное, как мне кажется, выгодное для нас предложение председателя ВСНХ — выделить Советам вместо готовых машин, которые мы обязаны были по договору произвести за лето и осень этого года, эквивалентное количество запасных частей. А именно: двести пятьдесят комплектов ножей к косилкам и жаткам, около тридцати пяти тонн (по русским мерам это около двух тысяч двухсот пудов) других приспособлений и частей…