Вот раз царь и царица пишут царевне: «Узнай-де от змея, кто его сильней». Стала царевна от змея допытываться — и допыталась.

— Есть, — говорит змей, — в Киеве Никита Кожемяка — тот меня сильней.

Как ушёл змей на промысел, царевна и написала к отцу, к матери записочку: «Есть-де в Киеве Никита Кожемяка, он один сильнее змея, пошлите Никиту меня из неволи выручить».

Сыскал царь Никиту и сам с царицею пришёл его просить — выручить их дочку из тяжёлой неволи. В ту пору мял Кожемяка разом двенадцать воловьих кож. Как увидал он царя — испугался; руки у Никиты задрожали — и разорвал он разом все двенадцать кож. Рассердился тут Никита, что его испугали и ему убытку наделали, и сколько ни упрашивали его царь и царица пойти выручить царевну — не пошёл.

Вот и придумал царь с царицей собрать пять тысяч малолетних сирот — осиротил их лютый змей — и послали их просить Кожемяку освободить всю русскую землю от великой беды. Сжалился Кожемяка на сиротские слёзы, сам прослезился. Взял он триста пуд пеньки, насмолил её смолою, весь пенькою обмотался и пошёл. Подходит Никита к змеиной берлоге; а змей заперся, брёвнами завалился и к нему не выходит.

— Выходи лучше на чистое поле, а не то я всю твою берлогу размечу, — сказал Кожемяка и стал уже брёвна руками разбрасывать.

Видит змей беду неминучую, некуда ему от Никиты спрятаться, вышел в чистое поле. Долго ли, коротко ли они билися, только Никита повалил змея на землю и хотел его душить. Стал тут змей молить Никиту;

— Не бей меня, Никитушка, до смерти! Сильнее нас с тобой никого на свете нет, разделим весь свет поровну: ты будешь владеть в одной половине, а я в другой.

— Хорошо, — сказал Никита, — надо же прежде межу проложить, чтобы потом спору промеж нас не было.

Сделал Никита соху в триста пуд, запряг в неё змея и стал от Киева межу прокладывать, борозду пропахивать; глубиной та борозда в две сажени с четвертью. Провёл Никита борозду от Киева до самого Чёрного моря и говорит змею:

— Землю мы разделили, теперь давай море делить, чтоб о воде промеж нас спору не вышло.

Стали воду делить — вогнал Никита змея в Чёрное море, да там его и утопил.

Сделавши святое дело, воротился Никита в Киев, стал опять кожи мять, не взял за свой труд ничего. Царевна же воротилась к отцу, к матери.

Борозда Никитина, говорят, и теперь кое-где по степи видна; стоит она валом сажени на две высотою. Кругом мужички пашут, а борозды не распахивают: оставляют её на память о Никите Кожемяке.

ОХОТНИК ДО СКАЗОК

Пересказал К. Ушинский

Жил себе старик со старухой, и был старик большой охотник до сказок и всяких россказней. Приходит зимою к старику солдат, просится ночевать.

— Пожалуй, служба, ночуй, — говорит старик, — только с уговором: всю ночь мне рассказывай; ты человек бывалый, много видел, много знаешь.

Солдат согласился.

Поужинали старик с солдатом, и легли они оба на полати рядышком, а старуха села на лавке и стала при лучине прясть.

Долго рассказывал солдат старику про своё житьё-бытьё, где был и что видел. Рассказывал до полуночи, а потом помолчал немного и спрашивает у старика:

— А что, хозяин, знаешь ли, кто. с тобой на полатях лежит?

— Как кто? — спрашивает хозяин. Вестимо, солдат.

— Ан нет, не солдат, а волк.

Поглядел мужик на солдата — и точно, волк. Испугался старик, а волк и говорит:

— Да ты, хозяин, не бойся, погляди на себя: ведь и ты медведь.

Оглянулся на себя мужик — и точно, стал он медведем.

— Слушай, хозяин, — говорит тогда волк, — не приходится нам с тобою на полатях лежать: чего доброго, придут в избу люди, так нам смерти не миновать. Убежим-ка лучше, пока целы.

Вот и побежали волк с медведем в чистое поле. Бегут, а навстречу им хозяинова лошадь. Увидел волк лошадь и говорит:

— Давай съедим!

— Нет, ведь это моя лошадь, — говорит старик.

— Ну так что ж, что твоя! Голод — не тётка.

Съели они лошадь и бегут дальше, а навстречу им старуха, старикова жена. Волк опять и говорит:

— Давай старуху съедим.

— Как есть? Да ведь это моя жена, — говорит медведь.

— Какая твоя! — отвечает волк.

Съели и старуху. Так-то пробегали медведь с волком целое лето. Настаёт зима.

— Давай, — говорит волк, — заляжем в берлогу; ты полезай дальше, а я спереди лягу. Когда найдут нас охотники, то меня первого застрелят, а ты смотри: как меня убьют да начнут шкуру сдирать, выскочи из берлоги да через шкуру мою переметнись — и станешь опять человеком.

Вот лежат медведь с волком в берлоге; набрели на них охотники, застрелили волка и стали с него шкуру снимать.

А медведь как выскочит из берлоги да кувырком через волчью шкуру… и полетел старик с полатей вниз головой.

— Ой, ой! — завопил старый. — Всю спинушку отбил!

Старуха перепугалась и вскочила:

— Что ты? Что с тобой, родимый? Отчего упал? Кажись, и пьян не был!

— Как отчего? — говорит старик. — Да ты, видно, ничего не знаешь!

И стал старик рассказывать: мы-де с солдатом зверьём были — он волком, я медведем, лето целое пробегали, лошадушку нашу съели и тебя, старуха, съели.

Взялась тут старуха за бока и ну хохотать.

— Да вы, — говорит, — оба уже с час на полатях во всю мочь храпите, а я сидела да пряла!

Больно расшибся старик. Перестал он с тех пор до полуночи сказки слушать.