У меня вспыхнула мысль, что надо всем вместе уговорить его остаться, но мы будто онемели. Будто у нас разом отказали голосовые связки. Папа развернулся и вскоре исчез за углом дома. Праздник закончился.

Я пошла во второй класс, волосы почти не отросли. Мама старалась придать моей голове пристойный вид. Однажды она призналась:

— Когда мне было столько же, сколько тебе, Руби устроила тот же фокус с моими волосами. Зараза.

В первом классе никаких проблем с учебой не возникало, миссис Линди сквозь пальцы смотрела на мои частые прогулы, надо было помогать маме, она уставала от Энди, которому требовалось все больше внимания.

У меня была сигарная коробка, туда я положила мелки, бутылочку с густым клеем, ножницы, карандаши, ластики. Мне нравилось ее открывать и нюхать. Еще мама купила мне клетчатый джемпер, белую блузку, белые носки и туфли с застежками-ремешками. Все новое, жесткое, неудобное.

Первую неделю мама делала мне два хвостика, закрепляла их махровыми резинками. Ну а потом я ходила с торчащими во все стороны волосами. Мама всегда поначалу очень старалась, но ей быстро надоедало.

Жара сменилась прохладой, зарделись листья клена, да и другие деревья, почти все, сменили цвета. Училась я в охотку. Особенно мне нравились уроки чтения. Мика оказался провидцем: мне нравилось все, кроме учительницы. Миссис Пендерпаст была ужасной злюкой, и было ей лет двести, не меньше. Она кричала на нас, обзывала неучами, вякнешь что-то без спросу, поставит на час рядом с партой. Сразу после Хеллоуина миссис Пендерпаст скончалась. Поднялась со стула и умерла, прямо в школе.

Был у нас в классе Эдсель, верзила, но увалень. Эта ведьма на глазах у всех приказывала Эдселю наклонить голову, и пониже, чтобы она смогла огреть его указкой. Я всегда зажмуривалась.

Бедолага Эдсель. Над ним смеялись, жирдяй с кривыми зубами, к тому же туповатый. На площадке для игр он держался в сторонке, бродил в углу, то почесывая зад, то ковыряясь в носу. От него часто пованивало, поэтому его даже не били, мальчишкам не хотелось нюхать запах мочи и отрыжку после гамбургеров с луком. Мне было его жаль, но все же я сообразила, что с ним лучше не водиться, еще подцепишь вшей.

За день до своей кончины миссис Пендерпаст здорово отхлестала его указкой, забыл домашнюю тетрадь. Эдсель только пыхтел и хлюпал носом, я вдруг представила себя на его месте. И сразу захотелось вырвать указку из руки миссис Пендерпаст, пусть бы это она подставила голову, мне. До того разозлилась, что у меня запылали щеки. Когда училка проходила мимо моей парты, я не удержалась:

— Миссис Пендерпаст, больше не бейте Эдселя.

Она вылупила на меня глаза.

— Что ты сказала? — Она взмахнула указкой, приготовившись поучить и меня.

Эдсель посмотрел на меня то ли с обожанием, то ли с благодарностью.

— Другим он все равно не станет. — У меня так стучало сердце, что на груди слегка подрагивала блузка.

— У-ух ты, — выдохнула девочка, сидевшая сзади.

— Весь класс наказан. Я напишу записки вашим родителям, слышите?

Обхватив голову руками, она уселась за стол и сделала несколько глубоких вдохов. Потом снова встала и подошла ко мне:

— А с вами, мисс Язычок-без-костей, я разберусь отдельно.

Меня мой язык вполне устраивал, и я тут же снова им воспользовалась:

— Вы такая же, как моя тетя. Любите наказывать, будто вы Господь Бог, только потому, что вам это можно.

Кем была миссис Пендерпаст, баптисткой, католичкой или пресвитерианкой, этого я не знаю. Но какую бы веру она ни исповедовала, мои откровения ей точно не понравились.

— Ах ты, безграмотная пигалица! Еще и богохульствуешь! — Она указала пальцем на дверь. — Убирайтесь отсюда, все. Вон! Я сказала — вон! — Она погрозила мне: — А тобой я займусь, Вирджиния Кейт, попозже. Мне тут выскочки ни к чему.

Мы гуськом выходили из класса. Одноклассники смотрели на меня как на ненормальную. Эдсель шел сзади, я чувствовала на шее его горячее дыхание, по-моему, он сказал «я люблю тебя, Вирджиния Кейт», но я надеялась, что мне только показалось.

Я тряслась от страха, пытаясь представить, что же училка решила со мной сделать. Мы выстроились на тротуаре, ждали, что теперь будет. Явился директор Такер. Посмотрев на нас, скорбно вскинул брови и прошел в класс, но буквально через несколько секунд оттуда вышел.

— Дети, за мной. — Он повел нас в кафетерий, работницы налили всем молока. Хорошие были женщины, от них можно было услышать много интересного. Про то, что вытворяют учителя, когда думают, что их никто не видит. Или про то, как директор заигрывал в баре с девушкой из Огайо.

Через неделю у нас появилась новая учительница, мисс Боуэн. Милая и добрая, она Эдселя никогда не била. А мне часто выдавала за успехи серебряные звездочки, их можно наклеивать в альбом. Миссис Пендерпаст похоронили и забыли. Но я ее помнила. Я забрала домой фотографию с указкой, которую она всегда держала на столе. На обороте надпись: «Приятный Пустяк Педерпаст. Мой лучший друг» Как все это грустно.

Странно было осознавать, что папа не придет домой и я не смогу показать ему мои звездочки. Мика почти все время торчал в своей комнате, рисовал или убегал к Басторам. Энди бродил по дому, спрашивал:

— А папа? Мама, а где папа?

Мама, не выдержав, кричала, чтобы он замолчал. Энди начинал реветь, тогда мама обнимала его, успокаивала.

Папа однажды позвонил и сказал, что у него для нас Важная Новость, и он заедет. В ожидании папы я села делать уроки. Серебряных звездочек к тому моменту набралось на целый альбом, но мне все было мало.

Мама готовила грандиозный ужин. Ради папы. Цыплята, картошка, белая отварная фасоль, домашние булочки. А на десерт любимый папин яблочный пирог, посыпанный сдобной крошкой. Мама надела чудесное голубое платье с широким пояском, облегавшим ее девически тонкую талию. Лиф на бретельках, завязанных на шее, спина голая. Волосы мама собрала на затылке в красивый валик, она вся благоухала «Шалимаром».

Папа ровно в шесть постучался в дверь. Едва он вошел, Энди с криком «Папа! Папа!» обнял его за ноги. Я застыла с тетрадкой в руках. Мика рисовал, сидя на диване. Он даже не обернулся, когда папа сказал:

— Приветствую тебя, Мика Ван Гог. Чем удивишь?

Но я-то видела глаза Мики, когда папа только вошел. По его взгляду было ясно, как сильно он соскучился и как он рад, что папа тут.

В гостиную вошла мама, вытирая руки посудным полотенцем.

— Здравствуй, Фредерик. Скоро можно уже кушать… Я хотела сказать, ужин почти готов.

— Ну зачем ты так беспокоилась…

— Никакого беспокойства. Садись, я сделаю тебе коктейль.

Мы смотрели на них, будто на пришельцев из космоса.

Папа сел рядом с Микой, тот отодвинулся. Я села рядом с папой, уткнувшись лицом в его рубашку, вдыхая родной запах. Энди забрался ему на колени.

Когда мама позвала за стол, мы с Энди схватили папу за руки и потащили в кухню. Мама достала тарелки и прочие предметы из свадебного сервиза, то, что не успели разбить. Посерединке стола стояли две красивых свечи, уже зажженные. Была постелена скатерть, над которой клубились восхитительные ароматы.

— Ну, Кэти, ты искусница. — Он наложил себе полную тарелку, ел и ел, будто голодал целую неделю.

Мы тоже набрали полные тарелки. А у мамы тарелка оставалась пустой.

— Да ладно тебе. — Мама потягивала из стакана, оттопырив мизинец.

Я попыталась так же изящно обхватить стакан с молоком, но мой мизинец оттопыриваться не желал.

Мы поели, мама подала пирог с ванильным мороженым. Мика умял свою порцию в два укуса. Энди попытался повторить это чудо, в результате почти все оказалось на скатерти. Но мама совсем не рассердилась. Она расхохоталась и положила ему другой кусок.

После десерта все вместе пошли в гостиную к телевизору, совсем как раньше. Вот тут папа и высказался. Зря я радовалась мороженому и пирогу. Зря Мика наконец улыбнулся папе. Зря мама встрепенулась и расцвела от счастья. Все оказалось напрасным.