— Как на наш диван попал Энди?

Протянув Мике пакетик с «зернышками», я рассказала как, и мы вдвоем пошли к Энди, он спал, а мы не могли на него насмотреться.

Мика вскрыл пакетик и сыпанул в рот полную горсть мелких ирисок. Батончик для Энди я положила на кофейный столик, возьмет, когда проснется. Набитым «зернышками» ртом Мика сказал:

— Мама шовшем уше таво.

«Не ври» — хотелось сказать ему. Но я промолчала.

На ужин мы ели креветок по-креольски, Энди съел две порции, Мика три, а потом все вместе смотрели уморительный фильм с Редом Скелтоном.

Зазвонил телефон, трубку взял папа, и через пару чьих-то слов губы его крепко сжались.

— Не желаю все это слушать, — сказал он, — ты должна была заранее ему сказать. — Папа побренчал мелочью в кармане. — При чем тут Харольд? Погоди-погоди. Ты обязана была зайти, обсудить все с нами. — Папа нервно постучал ногой по полу. — Он, между прочим, долго не мог успокоиться, плакал. — Уголки папиного рта скорбно опустились. — Надеюсь, вы с Харольдом будете счастливы. — Папа одним глотком осушил свой стакан. — Ха-ха. Кстати, ты получила чек от Муси-Буси? — Он произнес это развязным ехидным тоном. — Что-что? Исключено. Ты же еле ворочаешь языком, какие могут быть беседы. Всего хорошего. — Папа швырнул трубку, посмотрел на Ребекку, пожал плечами.

— Она не хотела поговорить со мной, вообще с нами?

— О господи, Ви, спустись же на землю, — вмешался Мика.

— А со мной она не хотела поговорить? — спросил Энди, в глазах снова блеснули слезы.

Ребекка погладила его по спине.

— Нет, поговорить она не хотела. Они с Харольдом на месяц уезжают во Францию. Маме нужно собираться.

Меня пронзила ненависть. Я больше не желала ее видеть, никогда.

Перед сном я пошла к Энди и Бобби, почитать им «Тома Сойера». Ребекка соорудила на полу тюфячок для Энди, пока нет кровати. Он сидел на куче одеял и покрывал, накрытых сверху простынями, рядом копошился Бобби.

— Салют, — сказала я.

— Бобби мой брат? — спросил Энди и ткнул его пальцем в пузо. Бобби рассмеялся.

— Не совсем. Он брат наполовинку.

— И на какую половинку он наш брат? Та, которая срется, мне ни к чему. — Он довольно расхохотался. Смеется, обрадовалась я. Бобби тоже весело хихикал, а потом вцепился брату в волосы. — Ух ты, сильный.

— Сильный, только вот часто болеет.

— А чего это он?

— Папа сказал, что это из-за каких-то неправильных молекул. В общем, что-то плохо срабатывает. Хочешь, я тебе почитаю, это будет кру-у-у-уто.

— He-а. Нет настроения.

Я тоже села на тюфячок.

— Не хочу, чтобы ты был таким грустным.

— Я не грустный. Я злой. Злюсь на маму. Сволочь она все-таки. — Он вскочил и топнул ногой. — Дура тупая. Тупая сволочь!

Бобби опять закатился смехом.

— Я почитаю Бобби, но ты тоже можешь слушать, если охота.

Я открыла книжку:

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Том!

Ответа нет.

— Том!

Ответа нет.

— Удивительно, куда мог деваться этот мальчишка!

Том, где ты?

Я на секунду оторвалась и посмотрела на них. Энди снова улегся, прижав к себе Бобби, и едва заметно улыбнулся. Я читала, пока у самой не стали слипаться глаза.

Моя ненависть могла бы постепенно развеяться, но я подслушала разговор папы с Ребеккой. Я стояла у дверей столовой, в синем своем платье с белым воротником по случаю окончания пятого класса.

— Ждет ребенка от Харольда, вот так номер, — сказал папа. — Своих бросила, а теперь собралась рожать от типа, который детей терпеть не может.

— Она запуталась, Фредерик. Мне ее жалко.

Папа в сердцах стукнул чашкой о блюдце.

— Харольд долго с ней не проваландается. Сбежит, найдет себе очередную сговорчивую дуру.

— Гадко, что во все это вовлечены дети.

— Я делаю все, что в моих силах.

— Я имела в виду не тебя.

— Не финти. — Он со скрежетом отодвинул стул. — Это же моя вина, целиком и полностью. Правда, Ребекка? Ты у нас святая, а я грешник. Так ведь?

— Не смей разговаривать со мной в подобном тоне. Я тебе не девчонка, которая скушает все что угодно. И станет все что угодно терпеть.

— Я стараюсь, Бекки, — папа вздохнул, — правда стараюсь.

— Прошу тебя только об одном: уделять иногда внимание нашим домашним проблемам.

— Домашним проблемам? Что ты имеешь в виду?

— Мика постоянно где-то пропадает, совсем отбился от рук. Энди нужны сейчас мы оба, ведь парню надо как-то все это пережить. Вирджиния Кейт по-прежнему меня сторонится, боится, что обижу. Она живет в своем мирке, витает в облаках и в книжных историях. Как только я пытаюсь ее обнять, шарахается. У бедной девочки вся душа изранена. У них у всех. Это невыносимо. Мне ли не знать, как это тяжело, когда взрослые тебя предают, как это больно. А насчет Бобби… вдруг у него то же самое, что у моих… боже, я не переживу.

Я вжалась в стену, было такое чувство, что меня рассматривают в микроскопе, в том самом, который стоит в комнате у Мики.

— Откуда такие мрачные мысли? Ты теперь меньше торчишь на работе, детям это определенно пошло на пользу, любо-дорого на них смотреть. Но тебя вечно что-то не устраивает. Почему?

— А то ты не знаешь, Фредерик! Поначалу, когда мы только поженились, ты столько не пил. Помнишь, как тогда все было?

— Мне пора, опаздываю на занятия, — произнес папа не очень внятно, видимо, откусывал ноготь.

— Придумал хотя бы что-нибудь новенькое. Как ты можешь так наплевательски ко всему относиться? Мне нужна твоя помощь! А ты живешь в каком-то вымышленном мире, точнее, в мире, которым правит Бутылочка бурбона. Ну, давай, процитируй мне что-нибудь из Шекспира. Чтобы вмиг стало ясно, что все у нас замечательно.

Когда папа стремительно вышел из столовой, я и не подумала прятаться. Я посмотрела на него, как на врага, со жгучей ненавистью. Но когда я увидела его опрокинутое лицо, мне стало стыдно. Невыносимо.

— Прости. Очень тебя прошу, — выдавил он и двинулся дальше, к парадной двери.

А Ребекка отправилась в комнату Энди и Бобби.

Подошел Мика, встал рядом.

— Салют, сестренка Вистренка. Что у нас тут опять?

— Не понимаю, почему взрослые все время ругаются? Почему они не могут жить спокойно? —

Я пнула плинтус мыском своего школьного, с кантиками, полуботинка.

— Да ну их. Не бери в голову. — Его тщательно причесанные волосы блестели, ранец был небрежно перекинут через плечо. До чего же он походил на папу! — Ты у нас кто? Ребенок. А детей закидоны взрослых напрягать не должны. Думаю, с тебя хватит и того, что уже было.

— А что уже было?

— Не помнишь, что ли? Бродила как тень. Лучше бы уж витала в своих облаках. А то ведь полный был отпад.

Я стала разглядывать черные полоски под ногтями, оставшиеся после очередной вылазки в сад.

— А тебя их закидоны никогда не напрягают?

— He-а. Я знаю, что нужно мне. Хочу стать знаменитым. А когда стану, начну делать что хочу и когда захочу.

— Ты уже почти все время делаешь что хочешь, — усмехнулась я.

— Ха! То ли еще будет, я уже все продумал.

— Что все?

— Поеду в Нью-Йорк, поселюсь в самом центре. Там кругом огни, куда ни глянь, и вот стою я у огромного окна и рисую все, что вижу. А можно луну и звезды, это по настроению.

В глазах Мики засияли все его воображаемые огни, луна и звезды. Он широко улыбнулся.

— Понимаешь, Ви, мне пора делать ноги. — И мой бродяга брат умчался прочь.

Я пошла в кухню за чемоданчиком с ланчем. Ребекка была заботливой. Всегда клала туда термос, в холод с супом, в жару с охлажденным чаем, обязательно сэндвич и какие-нибудь фрукты. И записочки: «Хорошего дня» или «Будь умницей».

Я залезла в шкафчики. Бутылок не было. Папа куда-то их припрятал. Ничего не оставалось, как забрать чемоданчик и бежать к автобусу, дверь которого тут же захлопнулась за моей спиной, как уже многие другие двери в моей жизни.

ГЛАВА 21. Глупый шальной мальчишка