— А там, чуть подальше, развязка, где Адам сворачивает с шоссе, когда едет на работу.

— Ему далеко к работе?

В молодости Рума всегда исправляла языковые ошибки отца, раньше она бы сразу быстро сказала «Ему далеко ехать до работы?» да еще покраснела бы при этом, как будто это была ее собственная ошибка.

— Я не знаю точно. Мне кажется, что-то около сорока минут.

— Так долго? Ему приходится столько времени проводить за рулем! Почему вы не выбрали дом ближе к работе?

— Нет, баба, Адам не возражает, чтобы ездить, а мы просто влюбились в наш дом. — Сказав это, Рума испугалась, что отцу это замечание покажется слишком фривольным, но было уже поздно.

— Ну а ты? Ты нашла работу но душе в этом новом городе?

— Знаешь, сложно найти работу юриста на полставки, — слегка раздраженно заметила Рума. — Я отвожу Акаша утром в садик, но он заканчивается в двенадцать, а мне не хочется отдавать его на продленку.

— А что, тебе опять надо будет сдавать экзамен, чтобы получить работу?

— Да нет, не нужно, в этом штате мои дипломы признаются.

— Тогда почему не поискать работу?

— Потому что я еще не готова к этому, баба. — Рума так и не связалась ни с одной юридической фирмой в Сиэтле, несмотря на то что ее бывшее начальство готово было ее всячески рекомендовать. На прощание шеф даже выдал ей список адресов и посоветовал разослать туда резюме, намекнув, что будет лоббировать ее кандидатуру. Рума вдруг поняла, что не говорила отцу о том, что вообще не собирается работать, по крайней мере в обозримом будущем.

— Нам еще надо устроиться на новом месте.

— Это мне понятно. Я только спрашиваю, как скоро ты хочешь снова начать работать.

— Ну, наверное, когда младший ребенок пойдет в садик.

— Так это будет только через пять лет, не раньше! Тебе не кажется, что сейчас самое время налечь на работу, подумать о карьере?

— Я и так налегаю на работу, баба. В скором времени мне придется растить двух малышей, как когда-то делала ма.

— И это все, что тебе нужно от жизни?

Она не ответила. Ее мать одобрила бы ее решение, она всецело поддержала бы Руму, гордилась бы своей дочкой. Многие годы Рума работала по пятьдесят пять часов в неделю, зарабатывала шестизначные суммы за год, в то время как Роми кое-как перебивался случайными заработками. И Руме всегда казалось, что родители сознательно или неосознанно навязывают ей роли, которые ей вовсе не нравятся: для отца она играла роль старшего сына, для матери — младшего спутника жизни.

— Дети быстро вырастают, — продолжал отец. — Что ты будешь делать, когда их уже не надо будет опекать?

— Тогда пойду работать.

— Но тогда тебе будет уже далеко за сорок. В этом возрасте гораздо сложнее получить хорошую должность.

Рума не отрываясь глядела на дорогу и вместо ответа резко нажала клавишу радио — машину заполнил монотонный голос диктора, вещающий о местных новостях. Рума мысленно обругала себя — она никогда не умела открыто противопоставить свое мнение отцовскому, хотя с матерью могла скандалить подолгу и с удовольствием. Наверное, Рума боялась, что их с отцом непрочная связь может окончательно порваться, если они начнут выяснять отношения. Рума чувствовала, что разочаровала отца, еще в школе, когда все без исключения колледжи «Лиги плюща» ^[2], в которые она послала заявления, отказали ей. И даже сейчас, несмотря на то что Роми сидел в своей Австралии практически без гроша в кармане, Рума знала, что отец уважает его больше за то, что тот закончил Принстон, а потом сумел получить стипендию по программе Фулбрайта на поездку в Австралию. Он часто был к ней несправедлив: Рума могла перечислить по пальцам руки споры, которые она когда-то вела с отцом. В школе, например, она первая сдала на права, а он не включил ее в страховку на их семейный автомобиль, чтобы она не смогла пользоваться им. Потом, в колледже, когда пришло время выбирать специализацию, он пытался настоять, чтобы она стала биологом, хотя ей всегда больше нравилась история. А когда Рума решила стать юристом, отец пришел в ужас от стоимости обучения и отказался платить за ее обучение, и в результате ей пришлось отказаться от хорошего места и выбрать менее престижный университет, где обучение, между прочим, стоило столько же. Даже когда они с Адамом планировали свадебный банкет, отец влез со своими замечаниями: ему казалось, что совершенно незачем устраивать торжество на открытом воздухе, поскольку неизвестно, какая будет погода, — гораздо лучше отпраздновать свадьбу традиционно и тихо в ресторане. В результате они сделали так, как хотели, и погода стояла превосходная, но в течение многих месяцев Руму мучил один и тот же кошмар: белые тенты, залитые водой, промокшие и злые гости, перевернутые складные стулья и скатерти в темных разводах.

Рума свернула на парковку при бассейне. Внутри она усадила отца за стеклянную перегородку, из-за которой родители наблюдали за своими чадами, и повела Акаша в раздевалку. Когда она вернулась, отец заправлял в камеру новую кассету с пленкой.

— Смотри, вот Акаш, — сказала она, показывая на ряд малышей, сидевших у кромки бассейна, завернувшись в свои полотенца. Рума гордилась сыном — несмотря на малый возраст, он сразу начал заниматься самостоятельно и не канючил, чтобы она тоже стояла в воде рядом с ним, как это делали другие дети его возраста. В младшей группе не было мест, и Акаша взяли на пробное занятие в среднюю группу — Рума особенно порадовалась, когда Акаш бесстрашно спрыгнул с бортика прямо в руки тренерше — рыжеволосой, совсем еще молоденькой девочке.

Все последующие тридцать минут отец снимал Акаша на видеокамеру. Он запечатлел все стадии занятия — от подготовки к воде, когда детям привязали к спине по небольшому надувному кругу, до собственно тренировки — в этот раз их учили пускать под водой пузыри и осваивать движения ногами. Рума сидела на скамейке, а отец стоял рядом, прижавшись носом к стеклу. Странно, думала Рума, когда они с Роми были детьми, отец никогда не проявлял особого интереса к их успехам. Все делала мама — сидела на скамейке в бассейне, как она сейчас, ободряюще улыбалась или в ужасе прижимала платок ко рту, когда они взбегали по лесенке под самый потолок зала и, помахав ей рукой, прыгали головой вниз с пружинящей доски. Не отец научил Руму кидать бейсбольный мяч, и не он ходил с ней кататься на коньках на местный пруд, что зимой превращался в общественный каток, — по дороге к нему надо было только немного пройти через лес.

На обратном пути отец снова заговорил о работе:

— Карьера очень важна для женщины, Рума. И не только для финансовой стабильности семьи, поверь мне. Работать надо главным образом для того, чтобы крыша, как говорится, оставалась на месте. Я работал всю жизнь, начиная с шестнадцати лет.

— Но сейчас-то не работаешь!

— Ну да, я на пенсии, но дома сидеть все равно не могу. Поэтому так много и езжу по миру. Конечно, затраты достаточно высокие, но я все равно не смогу потратить все деньги, что скопил. Ты должна уметь рассчитывать только на свои силы, — помолчав, продолжал отец. — Жизнь — такая штука, знаешь, полная сюрпризов, и не всегда приятных. Сейчас ты вполне можешь положиться на Адама, его работа это позволяет. Но кто знает, что будет завтра?

На секунду Рума оторвала глаза от дороги и с возмущением уставилась на отца.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты предлагаешь мне что-то конкретное?

— Нет, не предлагаю. Наверное, меня просто беспокоит мысль о том, что ты финансово не устроена. Это не мне нужно, ты сама понимаешь. Я беспокоюсь только о тебе. Мне-то денег достаточно, вполне хватит, пока я не умер.

— Умер? Кто еще умер? — оживился на заднем сиденье Акаш.

— Никто не умер, мы просто болтаем с мамой о пустяках. О, я не видел, какой у тебя прекрасный паровоз. Он уже отошел от станции или еще принимает пассажиров? — Отец повернулся к Акашу.

Вечером после ужина все уселись на диван в гостиной, и он показал им фильм о своем последнем путешествии. Прежде всего, к восторгу Акаша, они просмотрели занятие в бассейне, а потом уже он перешел к поездкам. На экране замелькали фрески на стенах старинных церквей, взметающиеся к небу стаи голубей, затылки туристов. Большинство фильмов было снято из окна автобуса, на заднем плане слышался голос гида, описывающего проносящиеся мимо красоты. Он старался, чтобы миссис Багчи не попадала в объектив камеры, но теперь, глядя на экран, постоянно замечал ее присутствие в кадре — то смуглую руку, лежащую на подлокотнике кресла, то забытую на сиденье синюю сумочку.