В это время Дамоклес услышал музыку. Звучал финальный дуэт из оперы «Беатриче и Бенедикт» Берлиоза, прерывая поток мыслей хозяина и направляя их в новое русло, что было и странно, и мучительно. Дамоклесу вдруг захотелось выключить свою любимую оперу. Триумфальные финальные такты, прославляющие коронацию двух любящих людей, казалось, воплощали в себе любовный восторг его соперника. Фраза «L'amour est un flambeau» как будто ослепила его, и измученное ревностью воображение услужливо предоставило картину страстных объятий Наны и Димитриса.

— Ах, если бы можно было навсегда убрать flambeau! [8]К черту любовь! Пусть земля покроется льдом!

Он бы с радостью принес в жертву свою любовь, если бы это значило свободу от проклятого flambeau, — естественно, понимая, что Димитрис поступил бы точно так же. Но с жизнью не поспоришь. Вот и его ненавистный соперник славит песней свой любовный восторг.

— Наш дуэт превратился в трио! Фу! Отвратительно! Моя любимая опера — презренная опера, — я навсегда выброшу ее из моей коллекции. Но как спастись от жизни? Заклеить окна? Тогда я пропаду от жары.

Он набрал номер телефона Димитриса:

— Димитрис, веселишься, как ранняя пташка?

— Веселюсь? Да. Как ранняя пташка — нет, — ответил бодрый голос. — Уже половина первого.

У Дамоклеса было твердое убеждение, что еще восемь часов. До чего же быстро летит время, когда отдаешься во власть беды.

— Знаешь, вчера приходила Нана, и мы немножко, скажем так, расшалились, — с самодовольным хохотком сообщил сосед.

— Если не возражаешь, Димитрис, я бы попросил немного потише. Я тут занимаюсь налогами, и, если сделаю ошибку, будет очень неприятно. Мне надо сосредоточиться. И прости, но твой музыкальный вкус кажется мне никуда не годным! — проговорил он, браня свой любимый дуэт.

— Как угодно, — отозвался Димитрис. — Когда закончишь с налогами, позвони, и я специально для тебя поставлю Стратоса Дионисиу [9].

У Дамоклеса непроизвольно открылся рот, но он ничего не сказал и положил трубку. «Ну и наглец, еще оскорбляет! Да как ему только в голову пришло, что я — я! — слушаю низкопробные песенки? Ну подожди, ты еще дорого заплатишь мне за это! Как, позвольте спросить, воспринимать «мы немножко расшалились»? Что прикажете думать?»

В свете этих последних размышлений Дамоклес, усевшись за стол, принялся разрабатывать новый план действий, но так как он был не в себе, то выпил четыре чашки кофе, одну за другой.

— Положим, я рогоносец, — произнес он вслух, — но и ее муж, и Димитрис тоже рогоносцы. Ничем я не хуже их. Просто Димитрис пока еще наслаждается своим незнанием. Счастливым незнанием. А я просвещу его — понемногу, осторожно буду делать ему больно. Побью его в его же игре. Мне не станет лучше, если я сделаю вид, будто всем доволен и мне наплевать на ее вранье. Сегодня буду неотразимым! И ужин будет как никогда! Вот она удивится! Сегодня будет лучшая в ее жизни магирица— этого она уж точно не ждет: пасхальный суп в середине лета! Ей не устоять. Самый верный путь к сердцу Наны лежит через ее желудок. Еда станет моей козырной картой. Конечно, Димитрис тоже готовит для нее, но держу пари, со мной ему не сравниться. Я закормлю ее самыми сложными, самыми вкусными блюдами, и в конце концов она не сможет обходиться без них, она станет гурманкой, рабой изысканной пищи. Сегодня — пасхальный суп. Завтра кролик — а la что? Не знаю. С луной и звездами! Правильно! Признаюсь, я не могу жить без Наны. И ручаюсь, она тоже не может без меня жить. Или без моих соусов. Без соусов Эроса, которые поднимают великие бури! Пока я не уверюсь в своей победе, не подобрею. Но Нана не почувствует моей горечи на своем нежном язычке, нет, для нее у меня будет бархатистый яично-лимонный соус. Ничего нельзя упустить в дуэли с Димитрисом. Но я уж точно не покинуполе боя, оставив его наслаждаться победой! Меня ему не победить! Я не сдамся. Или она будет принадлежать мне одному, или (если суждено случиться худшему) мне придется делить ее с соперником. Но даже если (пусть этого никогда не будет) мне придется делить ее с соперником, я должен получить львиную долю, хотя бы 51/49. И (Господь свидетель?) я никогда не предам свои музыкальные пристрастия в угоду ему. Пусть он меняет свой вкус. Пусть слушает «Беатриче и Бенедикта», пока она не станет у него поперек горла! Я заставлю еговозненавидеть Берлиоза. Правильно! Предложить — мне — Стратоса Дионисиу!

Вскоре Дамоклес уже был в кухне и в ритме Берлиоза рубил баранью требуху. А так как мелодия в «Беатриче и Бенедикте» подчиняется определенному ритму, то и Дамоклес двигался не торопясь, раскованно, аккуратно и был занят до самого вечера.

К пасхальному супу полагается подавать салат ромэн.

Нана могла прийти в любую минуту. Но так как Дамоклес едва начал готовить свой амбициозный ужин, то, естественно, понятия не имел, каким образом успеет все сделать к ее приходу, то есть сделать то, что станет ключом к их общему будущему. Стремительно натирая лук на терке, Дамоклес порезал палец. Однако вид крови не остановил его. Скрипнув зубами, он продолжал работать, с каждым движением усиливая давление на лук и на палец.

«Я проливаю кровь ради Наны! Какое значение имеет то, что она лживая, бессердечная и неблагодарная? То, что она предала меня? То, что она изменила мне? Ох, Нана!»

Спешка и волнение под звуки Берлиозовой оперы, включенной на всю мощь, разжигали в Дамоклесе страсть.

«О, пожалуйста, пусть она опоздает! Мне надо закончить с готовкой и накрыть на стол, чтобы не показаться ей на глаза в столь жалком виде, окровавленным и в слезах». И вправду, луковые слезы двумя потоками текли по его щекам, да и палец кровоточил весьма ощутимо. Почему она опаздывает? Что помешало ей прийти вовремя? Бессердечной Нане неплохо было бы уже появиться и посмотреть, как Дамоклес проливает ради нее кровь и слезы.

Совсем сбитый с толку неприятными и противоречивыми мыслями, Дамоклес вступил на путь кулинарного мученичества. Нана опаздывала уже на полчаса. На час. На полтора часа. Дамоклесу хватило времени приготовить ужин и накрыть богатый стол; он даже нашел время еще раз порезаться, на сей раз бреясь, содрать мочалкой кожу в душе и едва не задушить себя галстуком.