По мнению Северини, было совершенно ясно, что стрелявший сидел или стоял на колене.

Но у сидящего человека не было бы хорошей видимости цели.

А на колене?

Если здесь был бы очень маленький человек, допустим карлик, это могло бы объяснить многое. Например, ту легкость, с которой стрелявший затерялся в толпе после покушения на большой площади. И даже то, что он так просто исчез из этого отеля.

Карлик?

Ребенок?

– Нет-нет, – упорно повторял Муччи, – в отеле нет никакого ребенка, синьор. Никто из служащих не говорил о ребенке. Я уверен, если бы кто-нибудь его видел, мне бы доложили. – Он преданно смотрел в глаза Роджеру и пожимал своими широкими плечами. У него были очень черные волосы, и он казался на голову ниже Роджера. Нет, не карлик, конечно, но ростом мал. – Люди синьора Северини все время нас допрашивают, моим людям некогда работать… – Он не стал добавлять: «Надеюсь, вы не начнете».

– Ну ладно, – оборвал его Роджер, – забудьте про все.

– Мне кажется, это лучше всего, синьор. – Глаза Муччи были очень черные, с припухшими веками. – Можете мне сказать что-нибудь о бедной мисс Пеглер? Это большая травма для нее.

– Она, видимо, не придет в себя сегодня, – ответил Роджер.

Муччи, казалось, просветлел:

– Нет? Такой удар для нее?

– Это укол, который ей сделал полицейский врач.

Не было никаких сомнений, что Муччи явно приободрился.

– Ей будет полезно поспать, – сказал он и быстро добавил: – Теперь, синьор, вам пора отправиться вниз поужинать. Сегодня у нас нечто особенное…

Роджер заканчивал ужин фруктовым салатом в сиропе из далматских вишен, когда получил весточку из комнаты девушки, доставленную одним из полицейских.

Энн Пеглер не спала.

Двадцать минут спустя Роджер, не спеша, поднимался наверх. В этом отеле он испытывал постоянное предчувствие чего-то дурного, словно все время находился под чьим-то пристальным наблюдением. Он увидел распахнутую дверь напротив комнаты Энн, и ему показалось, что там кто-то стоит. Чувство постоянной опасности, нависшей над Энн Пеглер, не проходило.

Он вошел.

Сиделка, склонившись над девушкой, поправляла подушку. Тусклого света ночника было достаточно, чтобы видеть лихорадочно блестевшие глаза Энн. Сиделка причесала ее и протерла лицо. Девушка была очень бледна, на щеках, что называется, не было ни кровинки, только губы были чуть розовыми.

– Синьор. – Сиделка принесла стул.

– Грацие. – Роджер сел, чувствуя на себе лихорадочный взгляд Энн. Он знал, что, если задаст не тот вопрос или вообще скажет что-нибудь не то, может вызвать у нее приступ истерики. – Ну, здравствуйте, мисс Пеглер, – начал он. – Я пришел помочь вам. Я приехал из Англии вместе со своей женой. – Она смотрела на него и молчала. – И я очень рад, что нам удалось доказать одну вещь. Мы теперь точно знаем, что на Джима Барнетта было совершено нападение на улице в тот вечер.

Энн умоляюще протянула руку.

– Это правда? Вы можете это доказать? – Она задыхалась. – Вы можете заставить Северини поверить этому?

– Он уже поверил этому, – заверил ее Роджер. – Вам не следует больше беспокоиться. Скоро вы получите свой паспорт обратно. Через несколько дней моя жена и я поедем обратно в Англию; может быть, и вы поедете с нами?

– Я хочу убраться отсюда, как можно скорее. Я ненавижу Италию, я не могу находиться здесь!

– Как только вы сможете, мы отправимся, – пообещал Роджер и взял ее горячую, дрожащую руку. Он верил, что, если ему удастся найти подходящие слова, он сможет добиться от нее правды. Ее страх был порожден не только тем, что произошло, и не полицией. Была еще какая-то более глубокая причина; девушка могла стать главным свидетелем в этом деле.

Лежало ли что-нибудь на ее совести? Или она просто напугана? Безусловно, она боялась Муччи.

Он мог воспользоваться этим шансом. Была опасность, что она замкнется и не станет говорить, но она могла и разговориться, чего он и хотел.

– Есть еще кое-что, о чем я хотел бы знать, – продолжал он, сжав ее руку. – Кого вы так боитесь? Это Муччи, управляющий?

Она выдохнула:

– Вы знаете.

«Начало есть!»

– Это такой субъект, который может лишить разума нормального человека, – сказал Роджер. Ничто ни в выражении его лица, ни в самом тоне не выдало чувства торжества. Всегда было одно и то же: вы можете работать днями, неделями и не добиться ничего, а потом простой случай направит вас куда надо и все встанет на свои места. Если бы повезло раньше, был бы настоящий триумф. Здесь он случайно увидел, как девушка смотрела из окна на Муччи.

– Чего я не знаю, Энн, это каким образом удалось Муччи так запугать вас, – продолжал он. – Чего он хочет от вас? – Ее начало трясти. – Вам не нужно больше бояться Муччи, – спокойно произнес Роджер. – Он попался по другому делу и не сможет больше причинить вам никакого зла. – Он говорил с полной уверенностью, что это правда. – Чего он хочет? Как удалось ему так вас запугать?

– Он… Он сказал… – начала она и задрожала еще сильней; слова она выговаривала с трудом. – Он сказал, что может заставить полицию поверить, будто это я убила Джима. Он сказал, что у него есть свидетели. Он хотел…

Она снова разразилась рыданиями. Можно было опасаться, что в таком состоянии девушка опять замолчит, но она больше не молчала.

– Вы не спешите; спешки нет никакой, – успокоил ее Роджер, хотя сам хотел все узнать как можно скорее. – Чего хотел Муччи?

– Он хотел знать все, что я могла сообщить ему о Барнетте: он подумал, что мы старые друзья. Он хотел также получить какие-то фильмы. Он чуть не свел меня с ума, выспрашивая об этих кинопленках: были ли они проявлены, не видела ли я их, не знаю ли я, где они? Они пытались выхватить камеру у него на улице, и они украли ее из отеля, но Муччи сказал, что она была пуста. Я просто ничего не знаю о фильмах. Я Джима-то знала всего несколько дней. В тот вечер он пошел с кем-то ужинать, и я не видела его до тех пор, пока все не произошло.

– Вы не знаете, почему Муччи так настойчиво хотел заполучить эту пленку? – спросил Роджер.

– Мне кажется, знаю, – задыхаясь сказала Энн Пеглер. – Я делала съемки во время покушения на принца. Должно быть, это. Джим приподнял меня, и когда я снимала, я видела все. Все, – повторила она. Теперь ее охватила такая дрожь, что сиделка подошла к изголовью и стала гладить девушку по лбу. Она посмотрела на Роджера умоляющим взглядом, и он понял – скоро его попросят отсюда.

– Я… я почти потеряла сознание. Джим привел меня обратно, но не остался обедать, ему нужно было встретиться с какими-то друзьями по бизнесу. Может быть, он им отдал фильм, – всхлипывала она, – он не сказал мне, но мог это сделать. Я просто не знаю, где находится пленка.

– А вы в самом деле видели, как стреляли? – спросил Роджер.

– Да, да! Все видела. Как смотрел принц, как другой человек упал, как все были напуганы. Там был ребенок, который казался испуганным, он не мог быстро убежать и…

Роджер дал ей все досказать самой.

Когда он закончил допрос, он все знал о «ребенке», которого она видела.

У Северини были глаза человека, который не спал много суток, а возможно, даже недель. Все, что говорил Уайттекер, было верно: копна его серебристо-седых волос, резкие черты лица, широкие плечи и тонкая талия могли быть украшением для дирижера на любой сцене мира. Кроме того, он обладал какой-то нервной манерой постоянно находиться в движении. Светло-серый костюм сидел на нем отлично, и весь его облик всегда производил сильное впечатление.

Роджер впервые посетил его офис, который находился в большом современном здании, высоком, просторном и прохладном. На одной стене офиса висела карта города с набором маленьких булавок. Красные булавки усеивали всю карту, но больше всего их было в старом городе, немного севернее кафедрального собора.