— Я знаю наверняка, что казался тебе привлекательным, иначе ты не стала бы со мной спать. Но я избегал говорить о любви, мне не хотелось признавать, что любовь имеет ко мне хоть какое-то отношение. — Он поймал ее руку и поднес к губам. — Ты все еще любишь меня, Лорен?

— После всего, что ты рассказал о себе, тебя трудно любить, — ответила она бесстрастно и тут же почувствовала, как замерла его рука. Тогда она продолжила: — Может быть, ты действительно любишь меня сейчас, но через год-другой решишь, что разлюбил, и выбросишь из своей жизни, как Барбару, как всех предыдущих женщин, которые служили тебе лишь лекарством от стрессов…

— Нет, нет!.. Никто для меня не значил столько, сколько ты. Я никогда не смогу с тобой расстаться. Я боролся со своим чувством, но теперь все — оно победило. Лорен, я буду любить тебя до конца дней моих.

— Как я могу тебе верить? — спросила Лорен сердито.

— Должна поверить, — тихо ответил Соломон.

Но она встала, выдернув руку из его пальцев. Он тоже вскочил и снова попытался овладеть ее рукой.

— Не уходи, послушай меня.

— Зачем? Не хочу.

Взгляды их встретились, его — умоляющий, ее — холодный, прощальный. Он подошел поближе, но Лорен старалась держаться на расстоянии от магнетического обаяния его тела. Она чувствовала, как неудержимо ее влечет к нему.

Да, физическая сторона любви очень важна, но это всего лишь одна ее сторона. Чтобы любовь жила, нужно многое другое. А у Лорен не было уверенности в том, что Соломона толкает к ней не только физическое влечение.

— Я хотел начать всё сначала, — заговорил он снова. — Приехал сюда, потому что с ума сходил без тебя. Чесси просил меня держаться подальше отсюда, но я не мог. — Ее взгляд красноречиво сказал ему, насколько эгоистично это было с его стороны, и он молча признал ее бесспорную правоту. — Увидев, что ты совсем меня не помнишь, я решил, что у меня есть шанс начать все так, как следовало бы. Ведь если бы, когда мы впервые встретились, я признался себе, что влюбился, все отношения развивались бы иначе. Тогда бы я приехал в Оскоду, стал за тобой ухаживать и, возможно, добился взаимности. Потом мы поженились бы, и наша жизнь, наверное, сложилась совсем по-иному. Начав все сначала, я хотел, чтобы ты увидела, как я люблю тебя, надеялся заставить тебя снова меня полюбить…

Конечно, он в этом преуспел, она опять влюбилась. Стоило Лорен увидеть его, как она тут же ощутила непреодолимое влечение. Память хранила молчание, но тело неудержимо отзывалось на каждое прикосновение, каждый его поцелуй заставлял ее, как в трансе, идти к нему в объятия. Лорен вспыхнула и отвернулась, но Соломон смотрел, не отводя глаз, и вся ее защита рушилась под его взглядом.

— Подумай об этом, дорогая моя, — прошептал он ей на ухо.

Глаза Лорен сверкнули.

— Я скажу тебе, о чем сейчас думаю. О том, что лучше всего было бы нам вообще не встречаться. Ты заставил меня пережить все мыслимые и немыслимые мучения, и больше я тебя видеть не хочу. Пойми: тебе пора оставить меня в покое. Навсегда!

Лицо его побелело и замерло, губы не дрогнули, только один мускул затрепетал в уголке рта. Охвативший ее гнев уже начал проходить, она задрожала всем телом.

— Уходи, — сказала Лорен невнятно, не глядя на Соломона.

И тут он хрипло рассмеялся и как-то странно произнес:

— Сжигаю за собой последний мост.

Прежде чем она поняла, в чем дело, он поймал ее, прижал к себе и впился в губы. Этот поцелуй, жадный, требовательный, жгучий, сокрушил все ее сопротивление, обдал волной безумного желания, захлестнул с головой.

Его руки крепко держали Лорен, поцелуй становился все глубже, отнимая у нее последние силы, пока она не сникла в изнеможении. Соломон почувствовал ее слабость. Он поднял голову, заглянул в ее раскрасневшееся лицо, и глаза его блеснули.

— Спокойной ночи, дорогая моя.

Когда он после этого повернулся и ушел, она не поверила своим глазам. Он же понял, что с ней происходит. Не мог не почувствовать, с какой жадностью она отозвалась на его поцелуй, не сумев справиться с собой. И все-таки ушел…

Лорен потуже завернулась в халат, склонив беспомощно голову. Соломон — настоящий стратег, он сделал все сейчас совершенно сознательно.

Она обошла кухню, привела ее в порядок, поднялась к себе в комнату и забралась в постель. Ей не спалось и только на заре удалось забыться тяжелым, беспокойным, тревожным сном.

Проснулась она поздно, Чесси ее не будил. Когда Лорен наконец спустилась вниз, он спросил:

— Ну, как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — ответила она слишком бодро.

Чесси кивнул.

— Что ты хочешь на завтрак?

— Сделаю горячие сандвичи с салями и сыром. — И она пошла резать хлеб, потом как бы невзначай спросила: — Соломон встал?

— Он уехал, — ответил дядя.

Тут рука у нее дрогнула, нож резанул прямо по пальцу, и она слабо вскрикнула. Чесси подбежал к ней, увидев, что из ранки бежит кровь.

Что он со мной делает? — думала Лорен в тоске. Я его ненавижу! Как он мог вот так уехать, даже не попрощавшись… Чесси схватил ее руку и сунул под холодную струю.

— Очень больно? — спросил он, видя, как она побледнела.

Очень, подумала она про себя и, улыбнувшись, ответила:

— Нисколечко… — Болела ведь совсем не рука.

Она все прекрасно поняла еще прошлой ночью, когда ее тело бурно отзывалось на прикосновение его рук и губ. Она хотела его, и Соломон хорошо это знал. В его глазах был тот особенный блеск, который говорил: она вновь выдала себя. Соломон понял ее чувства — и все равно уехал!

Ненавижу, думала Лорен, я его ненавижу!

Лорен гуляла среди скал, следя за тем, что творится в небе и на воде. Ветер гнал облака, озеро металось, как в кошмарном сне, пятна света скользили по мутным волнам, когда солнце проглядывало иногда меж мчащихся туч.

Соломон блестящий музыкант, но ему была свойственна эмоциональная глухота. Не соразмеряя потребности тела и порывы сердца, он не мог установить между ними правильную связь и жил в полной самоизоляции, погруженный в свой внутренний мир, подобно глухонемому ребенку. Уроки, полученные в раннем детстве, остаются с человеком на всю жизнь. Родители учат его любить и принимать любовь, и это умение должно быть усвоено особенно глубоко, чтобы впоследствии он не остался в душевном одиночестве.

Тело Соломона узнало радость обладания женщинами, но память о властной, до мелочей руководящей его жизнью, матери заставляла сердце отвергать их. Он научился видеть жизнь в специфическом ракурсе, подобно объективу обезумевшей камеры, всегда нацеленному на один предмет — собственное желание.

Впервые встретив Лорен, он сразу ощутил единственную потребность: протянуть руку и взять, как брал все, чего ему хотелось. Теперь она поняла, что, обуздав этот порыв, Соломон уже начал любить ее. Тогда в нем произошли первые изменения, которые он сам не понимал и поэтому скрывал от нее. Его смутило и даже испугало это странное, новое чувство. Глядя на бурное озеро, Лорен признала: Соломон любил ее. И то, что он так долго сопротивлялся этой любви, говорило о силе настоящего чувства. Любовь наполнила его музыку, обогатив бездушный блеск технического мастерства глубокими эмоциями…

Соломон уехал. Почему? Почему он оставил ее так неожиданно, как раз тогда, когда она не сумела скрыть свою страсть, поддалась ему?

Она было повернула в сторону дома, почувствовав, что мерзнет. И замерла, увидев знакомую худощавую высокую фигуру. Он был в серых брюках и голубом свитере с высоким воротом. Соломон улыбнулся, глядя ей в глаза, и сказал:

— Какая ветреная погода!

Лорен не нашлась, что ответить. Вернулся! Ветер раздувал его длинные черные волосы, отчего они почти встали дыбом. Проведя по ним рукой, он попытался привести их в порядок.

— Как вас зовут?

Сначала она только смотрела в изумлении, ничего не понимая, потом покраснела и сказала неуверенно: