– Разве все милиционеры – разбойники?

– Нет, конечно. Наоборот. Но этот был исключением.

– И что?

– Как что? – удивился Митя. – Плохо, вот что. Три дня не ел и не пил прекрасный Фильдеперс, и у него заболел живот.

– Живот? Почему?

– Надо сказать, у Фильдеперса был гастрит, и врачи строго-настрого запретили ему голодать. Но Фильдеперс был безутешен и ни за что на свете не – хотел есть, пока не увидит прекрасную Глафиру. – Добрый Полкан не мог спокойно смотреть, как страдает его друг, и он решил ему помочь.

– Как?

– Вот именно, как? Три дня и три ночи добрый Полкан не находил себе места. Наконец он взял немного еды и заперся в высокой башне. Десять дней и десять ночей добрый Полкан думал, как помочь другу. На десятый день он вышел из башни и сказал: «Прекрасный Фильдеперс, не кручинься. Я знаю, как помочь твоему горю». «Как?»– обрадовался Фильдеперс. И тогда Полкан сказал: «Мы построим новый мост». «Ура!»– воскликнул прекрасный Фильдеперс. И они с Полканом отправились строить мост. Вот, кажется, и все. Ты еще НЕ спишь?

– А как же Глафира? Она встретил сь с Фильдеперсом?

– Конечно. Полкан помог Фильдеперсу построить новый мост, они переправились на другой берег, а там их ждала прекрасная Глафира.

– Ты же говорил, это сказка про маленькую девочку?

– Разве я сказал, что Глафира была старой?

– Нет. А сколько ей было лет?

– Если я не путаю, четырнадцать. Да, четырнадцать, точно.

– Как мне?

– Как тебе, – сказал Митя. – Именно так. Ровно четырнадцать лет.

18

– Митя.

– Что?

– Ты любишь стихи?

Было около семи часов. Генриетта Амаровна еще не вернулась. Юли тоже пока не было.

– Стихи? Да, наверное.

– А Поля Элюара? Ты читал его стихи?

- Нет.

– Хочешь, я тебе почитаю? – Марина открыла книгу.

– Конечно хочу.

– Только я без выражения, – сказала Марина.

– Ладно?

На столе тикали часы. Листая книгу, Марина искала стихотворение, которое читала утром. Митя слышал, как шелестят страницы.

– Что это? – спросила Марина.

– Что?

– Свет погас.

– Может, лампочка перегорела?

– Нет. В коридоре тоже.

Митя молчал. Он чувствовал себя беспомощным, как ребенок. Ему было не по себе.

– Митя, ты здесь?

Он часто задавал этот вопрос другим, но в устах Марины это звучало странно.

– Митя, где ты?

Так бывает. В доме погас свет, и Марина испугалась. Просто в доме погас свет. Но Митя не заметил перемены. Ему хотелось плакать и звать на помощь, ему хотелось закричать, потому что он не понимал, что это значит.

– Странно, – сказал Митя и, чтобы успокоиться, встал, но, сделав несколько шагов, вернулся на прежнее место. – Может, пробки?

Летом он был с родителями в деревне. В доме часто гас свет, и тогда, встав из-за стола, отец говорил: «Наверное, пробки. Я посмотрю». Свет часто гаснет. Но Митя не понимал, что это значит. Какой свет? Зачем?

– Митя, – сказала Марина. - Я боюсь темноты.

Она была спокойна – спокойна, как человек, замурованный в колодце. Она была спокойна, как человек, которого ведут на расстрел. Марина была спокойна.

– Я боюсь темноты, – сказала она. – Митя, ты слышишь?

- А?

Темноты? Так она сказала? Марина боится темноты. Да, это бывает. Боится… чего? Она боится темноты. Темноты? Это что? Ах да, темнота. Это когда нет света. Когда нет… чего?

Митя чувствовал, как земля уходит у него из-под ног, как рушится мир, который минуту назад казался ему таким прочным, – мир, где живут Глафира и Фильдеперс, его мир. Что случилось? Ничего. – Просто погас свет.

Скоро стало ясно, что у соседей тоже нет света. Из-за двери доносились возмущенные голоса.

– У вас тоже? Опять двадцать пять. Нет, это просто безобразие.

– Митя, я боюсь. – Марина села, на ощупь отыскав тапочки, и взяла Митю за руку.

– У всех нет света, – сказал Митя. – Наверное, авария.

Это слово «авария»немного успокоило Марину.

И Митю тоже. Конечно, авария – так бывает. Марина испугалась – это естественно. Митя не понимал, как он должен себя вести, – и это его расстроило. Ну и что? Просто он другой. Действительно, что на него нашло?

– Тебе не кажется это странным? – сказала Марина. – Раньше у нас не гас свет, а теперь это случается едва ли не каждый день.

Митя ничего не ответил. Но он понимал, что она имеет в виду.

– Митя, это он. Наверняка он.

– Кто он?

– Колька.

Митя тоже о нем думал. Марина права: все это странно, – но света не было у всех.

– Я боюсь.– Марина крепко сжала его руку. - Как ты думаешь, это он?

Митя не знал, что сказать. Марина тоже молчала, прислушиваясь к голосам, которые доносились с лестницы.

– Это бывает. Не стоит преувеличивать.

– Да, наверное, ты прав.

Они ждали, когда дадут свет. На столе тикал будильник.

Прошло еще десять минут. Они молчали.

– Слава богу, – сказала Марина.

– Что?

– Свет.

19

Около восьми свет погас снова – и снова стало темно как в гробу. Марина хотела открыть шторы, но так и не двинулась с места – ей было страшно. Сколько она ни вглядывалась в темноту, как ни напрягала зрение, Марина ничего не видела. Никто ничего не видел. Она молчала. Ей казалось, так будет, когда она умрет: темно и тихо. Но за дверью по-прежнему были слышны голоса.

– Я позвоню маме, – сказал Митя. – Можно? С трудом отыскав в темноте телефон, Марина поставила его на пол рядом с Митей.

– Вот. Нашел?

Митя набрал первые три цифры, в коридоре три раза звякнул параллельный телефон.

– Митя.

– Что?

– Слышишь?

Митя положил трубку.

– Да, стучат. Наверное, это Юля.

– А почему она не может позвонить?

– Света нет.

Марине никогда не приходило в голову, что звонок работает от электричества, – просто она об этом не думала.

– Митя, а что, если это он?

– Может, Юля?

- Вряд ли.

– Тогда бабушка. Хочешь, я открою?

– Нет, пожалуйста. Я боюсь.

Кто-то барабанил в дверь с такой силой, что казалось, сейчас рухнет дом. Да, на Юлю это похоже. Наверное, это правда она.

– Ну что? – спросила Марина. – Открыть?

– По-моему, у нас нет другого выхода. – По его голосу Марина поняла, что Митя улыбается.

Она сама ничего смешного в этом не находила, но Митя был прав: глупо держать Юлю на лестнице. А если это бабушка?

– Ладно, – сказала Марина. – Но мы пойдем вместе, хорошо?

– Конечно, вместе. – Митя встал и, чтобы потом не споткнуться, отодвинул стул в сторону.

Он уже немного освоился у Марины. И потом, двигаться на ощупь было для него также естественно, как для Марины читать вывески на домах и разглядывать прохожих. Он был другим. Выстраивая свою картину мира, он с детства делил человечество на три типа: на зрячих людей, которых большинство, на таких, как он, и на тех, кого принято называть слабозрячими. Он не испытывал к ним зависти, но в жизни – Митя это понимал – им приходилось не так трудно. Для таких, как он, это было своего рода привилегированное сословие. Они различали свет. Они могли видеть. Митя не принадлежал к их числу.

С детских лет жизнь предъявляла к нему особые требования, и он принимал это как должное. Когда Митя родился, он видел, но в полтора года, ему удалили глаз. Операция не дала результатов, но он видел. Через год Митя потерял второй глаз, и тогда мир померк. Он не знал, как выглядят деревья и какого цвета небо, он этого не помнил. С первых лет жизни судьба то и дело испытывала его на прочность, И, уклоняясь от ее ударов, однажды Митя мог оступиться. Он был отрезан от внешнего мира и каждую минуту подвергался опасности: на улице, когда переходил дорогу, и в метро, когда ждал поезда. Он мог рассчитывать только на себя и наверное, в этом были свои плюсы. Если бы сейчас Марина осталась одна, она бы, наверное, сошла с ума. Но рядом был Митя, и с ним Марина чувствовала себя увереннее.