Иногда ей удавалось увидеть самого Кахобера, он возвращался из школы, но был так погружен в свои мысли, что не замечал ее. Ей хотелось его окликнуть, спросить что-нибудь из курса истории, чтобы он остановился, посмотрел на нее и заговорил. Но Ира никогда не могла вовремя придумать, чем его отвлечь от мыслей, а когда придумывала, то было уже поздно: дверь подъезда гулко хлопала, и Кахобер скрывался.

А иногда она встречала его жену – высокую, светло-русую женщину. Она убирала волосы в пучок и носила длинные юбки. Наверное, она была чуть младше Кахобера Ивановича и казалась очень счастливой.

«Еще бы! – с тихой грустью думала Ира. – Любая была бы счастлива на ее месте».

Ира никогда даже краем глаза не смотрела на молодых людей, потому что ее маленькое сердце было целиком занято одним человеком, и этим человеком был Кахобер.

И однажды случилось то, о чем она давно мечтала.

Дело было на уроке истории. По другим предметам у нее были тройки, ведь Ира хотела стать художницей, и точные науки были ей ни к чему, но все задания Кахобера она выполняла старательно. А на этот раз не выучила параграф, надеясь, что он ее не вызовет. Но, по закону подлости, Кахобер открыл журнал, поводил пальцем по списку фамилий и сказал:

– Дмитриева, прошу!

От страха у Иры все внутри задрожало и сжал ось.

На подгибающихся ногах она поднялась и прошла к доске.

– Ну, расскажи нам в двух словах о Северном и Южном обществе, – сказал Кахобер. – Мы слушаем.

Ира подняла глаза к потолку, потом посмотрела на класс, ища помощи. Аня подмигнула ей и сжала две руки, как будто хотела сказать: «Держись!»

«Только бы не покраснеть, – подумала Ира, только не это!» И тут же пунцово покраснела. Никто в классе, кроме Ани и Светы, не понял, чего она так боится. Все знали, что такого доброго учителя, как Кахобер, не сыскать во всей школе. Такая оценка, как «двойка», была ему неизвестна, да и «тройки» он ставил крайне редко.

– Эти общества были созданы декабристами, – слабым голосом, запинаясь, начала Ира и замолчала.

– Это уже что-то, – подбодрил ее Кахобер. – А что еще нам известно о них? Ну, например, кто стоял во главе, какие у них были программы, где эти общества находились?

– Северное общество находилось на севере, а Южное - на юге, – упавшим голосом произнесла Ира.

Все дружно засмеялись, да и она сама поняла, что сморозила глупость. Ее ладони вспотели, кровь отлила от лица, и Ира смертельно побледнела. Кахобер заметил ее испуг, жестом попросил всех перестать смеяться и сказал:

– Правильно. Северное находилось в Петербурге, а Южное – на Украине, но в таком случае возникает вопрос…

Но какой именно вопрос возник у Кахобера, Ира уже не услышала. Ноги ее подкосились, в глазах потемнело, и на глазах у всего класса она упала в сладкий черный обморок.

«Как странно, – подумала она, погружаясь в забытье, – что это?»

Очнулась она от того, что ее качают, как в колыбели, и голос Кахобера говорит: «Ничего, девочка, сейчас все будет хорошо». Она приоткрыла глаза и сквозь ресницы увидела его лицо совсем близко, вспомнила, как упала, и поняла, что Кахобер несет ее на руках – легко и без напряжения.

Может быть, теперь она могла бы идти сама, но она не открьта глаз и не сказала ни слова. Ей было хорошо от того,. что он несет ее на руках, как маленькую, что она чувствует биение его сердца рядом со своим….

В медпункте он положил Иру на кушетку, застеленную клеенкой, и рассказал медсестре о том, что случилось. Та дала ей понюхать нашатырь, Ира вздрогнула и окончательно вышла из забытья

– Как ты меня испугала! – сказал Кахобер Иванович, садясь рядом с ней. – Ну, разве можно так шутить со старым учителем!

– Вы не старый, - с непонятным для него упрямством сказала Ира. – Вы – самый лучший.

Кахобер внимательно посмотрел на нее и рассмеялся.

– Ну, не надо грубой лести. Я тебе и так за сегодняшний ответ поставлю пятерку.

– Не надо, - замотала головой Ира. – Надо мной все смеялись, ведь так?

– Да что ты! Все ужасно испугались. Как ты теперь себя чувствуешь? -спросил он, подавая ей руку, чтобы она поднялась…

Ира крепко сжала его широкую, плотную ладонь.

– Спасибо, – она все еще не отпускала его. – Мне теперь хорошо. Не знаю, что это было.

Лежа вечером, в постели, Ира вспоминала его карие глаза, его заботу и чувствовала такую нежность, что хотелось плакать.

Осторожно притворив дверь, к ней зашла мама и села рядом…

– Мама, – с тихой радостью сказала Ира, – как ты, думаешь, когда кого-то очень сильно любишь, может этот человек быть к тебе совсем-совсем равнодушен?

Мама задумалась и погладила дочку по голове.

– Думаю, что; если ты действительно, кого-то любишь он обязательно почувствует к тебе хоть что-то. Может, и не любовь, но что-то очень хорошее,

Ира обняла подушку и, как в глубокий обморок, упала в сон. А мама тихонько вышла из, комнаты, подошла к папе, который смотрел последние новости, и по секрету сказала:

– Знаешь, Ирочка влюбилась, я это точно знаю. Хотела бы я посмотреть на этого мальчика.

4

Утром в понедельник Аня готова была отдать все на свете, чтобы только не ходить в школу. Во-первых, потому, что понедельник и так – день тяжелый, а во-вторых, потому, что ей предстояло встретиться с Ваней и Светой. Она понимала, что, конечно же, они провели вместе целый день и, судя по тому, что Света так и не позвонила, эта встреча не была такой уж безобидной.

«Деревенский лопушок, – вспомнила Аня слова подруги. – Выходит, что это не совсем так».

Света подошла к ней первой и как ни в чем не бывало бросила:

– Привет.

Аня посмотрела исподлобья, стараясь понять, что у Светы на уме, и нехотя ответила:

– Здравствуй. Как дела?

– Все в порядке. С Волковым я встретилась, как мы и договаривались. Наврала ему про кота… – А он что – поверил?

– Конечно, поверил, только очень расстроился…

– Из-за меня? – с надеждой спросила Аня.

– Да нет, из-за того, что выходные пропадают.

И пригласил, раз уж мы встретились, куда-нибудь сходить.

Аня во все глаза смотрела на Свету, и она казалась ей красивой, как никогда.

«Интересно, люди рождаются с такой гладкой кожей или как-то специально за ней ухаживают?» – не к месту подумала она.

– Спасибо, – сказала Аня. – Ты настоящая подруга.

Она хотела развернуться и отойти, но Света схватила ее за рукав.

– Послушай, чего ты обижаешься? Разве не ты меня отправила к нему?

– Я просила тебя предупредить. Только предупредить.

Аня очень боялась расплакаться у всех на глазах.

Она больно ущипнула себя за руку, чтобы отвлечься, но душевная боль все равно была сильнее.

– И что же? Я, по-твоему, не имею права с ним куда-нибудь сходить? Он, между прочим, сам мне это предложил. А ты его что, купила?

Аня отдернула руку и пошла прочь. Ей не хотелось продолжать этот унизительный разговор, потому что в глубине души она понимала, что по-своему Света права.

«Ведь мы с Ваней не пара, значит, кто угодно может занять это место, – думала она. – А красивые всегда правы».

Мама часто говорила Ане, что внешность – не главное, важно, что у человека внутри, а не снаружи. «Так утешают уродов», – огрызалась Аня и уходила в свою комнату.

Можно сколько угодно говорить о том, что главное – это душа и что «не родись красивой, а родись счастливой», но когда с тобой никто не хочет знакомиться и когда на всех дискотеках ты спиной подпираешь стены, эти слова слабо утешают.

– Анечка, в тебе есть обаяние, – еще говорила мама. – Ты веселая, а люди любят, веселых!

- Как же - обаяние, – огрызалась Аня. - Ты что думаешь, я не вижу?

И она в: сотый раз за день шла к зеркалу, чтобы травить себе душу, разглядывая толстые ноги, некрасивую грудь и короткую шею.

– Да никто тебя не будет так пристально разглядывать! – начинала сердиться мама. – Ты сама часто разглядываешь других людей? А почему думаешь, что к тебе должно быть какое-то особое внимание? Прекрати! Ты меня с ума сведешь!