– Света!

– Это ты? Ты же там, – и она показала назад.

– Нет, – улыбнулся он, – я обежал за колоннами, и я уже здесь.

Она смотрела на него, улыбаясь, как будто они встретились после долгой разлуки.

– Я подумал, – смущаясь, начал он, – если уж мы оба здесь, то почему бы нам куда-нибудь не пойти?

– А куда вы собирались с Аней?

– В какую-то чайную, я толком не разобрал…

– Хорошо, пойдем в чайную. Я тоже там была.

На секунду Ваня перестал улыбаться.

– А она не обидится?

– Кто? Анька? – Света засмеялась. – Да она никогда ни на кого не обижается! Подумаешь – без нее пошли! Не сидеть же нам по домам из-за ее пры… прыгающего по деревьям кота!

– И то верно, – согласился Ваня. Он боялся, что Света откажется с ним идти, и теперь был почти счастлив. – Пошли.

В чайной они сели за маленький, низкий столик, и, пока ждали свой чай, у Вани была возможность оглядеться. Это был небольшой зал в китайском стиле: на полу лежали циновки, стены украшали декоративные фонарики, официанты были одеты в шаровары и шелковые рубашки.

– Мне здесь нравится, – сказал Ваня, разливая чай по маленьким чашечкам. Их со Светой разделяла только жаровня, стоящая на столике, и ему было хорошо видно ее лицо, бледное, как молодая луна.

– Да, здесь очень вкусный чай, – подтвердила она, отпивая ароматный напиток. – Никакой «Липтон» в пакетиках с ним не сравнится.

– Я говорю не только о чае, – сказал Ваня. Мне нравится то, что мы здесь вместе… Совсем не так, как в школе.

Света улыбнулась и поправила челку. Она всегда делала так, когда не знала, что сказать. Обычно те, кто ей нравился, были, совсем не похожи на•Ваню. Это были высокие, стройные молодые люди с тонкими пальцами и изысканными манерами. А Ваня был совсем не такой. Среднего роста, коренастый, широкоплечий, он не отличался ни элегантностью, ни мягкостью движений, но в нем чувствовалась какая-то непонятная сила, мужское обаяние, которое делало его таким притягательным.

Внезапно ей захотелось, чтобы он ее поцеловал, хотелось почувствовать близко его дыхание и свежий запах моря. Ваня что-то рассказывал о своей старой школе, но Света не слышала ни слова. Она вслушивалась в себя и понимала, что с ней происходит что-то странное, что-то настоящее и большое.

«Неужели я влюбилась? – спрашивала она себя и испуганно отвечала: – Да нет. Этого не может быть».

«Тогда что же это?» – снова спрашивала она и не находила ответа.

А в это время Аня поочередно звонила то ей, то Ване, но у Светы никто не брал трубку, а мама Вани терпеливо отвечала, что он будет поздно.

Сгущались сумерки, но Аня не включала свет. Ей хотелось, чтобы вокруг было так же темно, как у нее на душе. Сегодня она потеряла свое счастье по собственной дурости, это было ясно. Она потрогала ненавистный прыщ – он стал ощутимо меньше, как будто понял, что выполнил свою черную работу и теперь может исчезнуть.

3

У каждого есть своя маленькая тайна.

Даже у самого забитого существа за душой есть что-то такое, чего нет у других.

Когда мама спрашивала у Иры, почему к ней не заходит никто из друзей и разве нет в школе мальчика, который бы ей нравился, та только загадочно улыбалась и отмалчивалась.

Да и что ей было делать? Не могла же она сказать, что нет на свете мальчика, который был бы ей симпатичен, потому что она безответно и навсегда влюблена в своего классного руководителя Кахобера Ивановича.

Кахобер Иванович мамин ровесник, и если она узнает обо всем, трудно представить, что тогда будет. Поэтому Ира каждый раз возвращалась домой из школы с замиранием сердца, она боялась, что мама прямо с порога закричит:

– Вот, значит, как! Вот что лежит у тебя под кроватью в коробке из-под обуви! И для этого мы с папой тебя растили!

Там, в темноте, в большой картонной коробке хранились Ирины рисунки. С самого детства она занималась живописью, и у нее неплохо получалось. Одни художники любят рисовать пейзажи, другие животных, третьи – исторические сюжеты. Ира любила рисовать Кахобера Ивановича. Она знала до мельчайших подробностей это дорогое, широкое лицо и могла бы рисовать его с закрытыми глазами.

Кроме портретов, в коробке лежали перчатка, как-то случайно оброненная Кахобером, расписание, написанное его рукой, и мел, которым он чертил на доске схемы сражений. Если бы мама увидела все это, она бы решила, что ее дочь сумасшедшая, но сама Ира не считала себя такой. Просто она любила недоступного человека, и эти вещи помогали ей почувствовать его рядом для того, чтобы не быть такой одинокой.

Однажды, когда Ира рисовала его на уроке истории, Света изловчилась, вытянула шею и с задней парты подглядела, чем занимается подруга.

– Это что, Кахобер? – свистящим шепотом спросила она.

– Тише, тише, – умоляюще посмотрела на нее Ира. Она очень боялась, что кто-нибудь может их услышать. – А что, разве не похоже?

На новом рисунке Кахобер был изображен в рыцарских доспехах и на коне.

– Да нет, очень похоже, – признала Света. Только ты бы лучше меня нарисовала или вон Елкина, у него внешность колоритная.

Максим Елкин почувствовал, что говорят о нем, оторвался от чтения, поднял свою большую, взлохмаченную голову и показал девочкам кулак.

– Кого хочу, того и рисую, – буркнула Ира.

Ей стало неприятно, что Света увидела рисунок, и она перевернула листок.

– Да ладно, не обижайся, – сказала Света, от нее не ускользнуло то, что она задела Иру за живое. – Ты чего так насупилась? Уж не влюбилась ли ты в нашего старичка?

Ира покраснела как вареный рак, и в ее глазах блеснули слезы.

– Во-первых, он совсем не старичок, а во-вторых, я и не думала в него влюбляться!

– Так, так, – хитро улыбнулась Света, – значит, и не думала влюбляться… Что ж, так всегда бывает – не думаешь, не думаешь да и влюбишься.

– Пожалуйста; не рассказывай об этом никому, попросила ее Ира, поняв, что запираться бесполезно. – Никто не должен об этом узнать.

– Не дрейфь), не расскажу, – пообещала Света. – Только зачем он тебе нужен – не понимаю. Ему же сорок лет. У него лысина и живот. И потом, он же тебя в упор не видит.

Когда Аня узнала о любви подруги, она очень расстроилась, понимая, что ситуация совершенно безнадежная.

– Ирка, да ты что! Он женат, и у него сын старше тебя.

– Для меня это не важно. Я жене замуж за него собираюсь, – оправдывалась Ира.

– Тогда вообще зачем? – не понимала Аня,

Ей казалось, что если двое людей любят друг друга, они, обязательно должны пожениться, а иначе любовь не имеет смысла.

– Он, – самый лучший, – убежденно сказала Ира. – Сама подумай – разве кто-нибудь из мальчишек может с ним сравниться?

Ни у кого Ира не находила понимания и вскоре перестала заводить разговоры о Кахобере даже с Аней. Ей было спокойнее любить его тихо; ни с кем не делясь, ни у кого не спрашивая совета.

«Он же тебя в упор не видит», - вспоминала Ира слова подруги, но они не причиняли ей боли. «Как это не видит? – про себя спорила она со Светой. Очень даже видит. Когда рассказывает урок, все время смотрит на меня. И если я опаздываю, всегда говорит: «Нам тебя очень не хватало, Дмитриева!».

Ира слегка грассировала, и поэтому вообще стеснялась говорить. А если все таки надо было что-то сказать, она старалась выбирать слова, в которых не было бы злосчастной буквы «р». А ведь это не так-то легко, особенно если тебя зовут Ирина Дмитриева. Даже имени, своего произнести нельзя без того, чтобы не покраснеть. И краснела Ира не как все люди, а как-то особенно, неровными пятнами, которые расходились по всему лицу, шее и груди.

Она была уверена, что такой – застенчивой и блеклой – ей совершенно не на что рассчитывать. Но она и не хотела рассчитывать, она хотела просто любить и чтобы все оставили ее в покое.

Кахобер Иванович жил в том же районе, что и она, – совсем близко от школы. И когда мама посылала Иру за хлебом, она всегда старалась пройти мимо его дома, хотя для этого и надо было сделать крюк.