– На химии будет еще хуже.

И сама испугалась своей храбрости. «Вот сейчас, – пронеслось у нее в голове, – она посмотрит на меня, как на пустое место, а то еще и скажет что-нибудь обидное». Но этого не произошло.

– И когда она будет, эта ваша химия? – спросила Ровенская, улыбаясь.

– На следующем уроке, – Света заулыбалась еще шире, еле сдерживаясь, чтобы не броситься к Снежане с поцелуями.

– Ох, ну и тоска! – снова повторила та. Света, не зная; что на это ответить, молча глазела на Снежану.

– Тебя как зовут? – поинтересовалась та.

– Света Красовская.

– Ты тоже недавно здесь?

– Да, – удивленно ответила Света, наслаждаясь первым за все время ее пребывания в лицее разговором с одноклассницей.

– Сразу видно,– проговорила Ровенская, обводя глазами лицеисток, которые встали со своих мест и, как обычно, сбились в кучки по трое-четверо.

– Да, это сразу видно… – с тяжелым вздохом промолвила Света.

– А чего такая кислая?

Света пожала плечами. Ее молчание было красноречивее всяких слов. Снежана сразу все поняла и дружелюбно сказала:

– Брось! Они этого не стоят.

Света почувствовала, что вот-вот заплачет.

Только сейчас она поняла, как не хватало ей простого общения, какой она была одинокой и брошенной.

Тут до них донесся громкий разговор. Ира Говердовская показывала подружкам новые очки.

– Папа заказал их в Германии, только вчера доставили, – говорила она.

Света, конечно, не особенно разбиралась в очках. На ее взгляд, они не стоили того внимания, с которым их рассматривали девочки, сгрудившиеся вокруг Говердовской. Если бы она увидела их в магазине, то и внимания бы не обратила. Очки как очки, в тонкой серебристой оправе, с дымчато-серыми стеклами. Ничего особенного.

– Дай померить, – попросила Люда Зверева. Откуда-то появилось большое зеркало, его установили на подоконнике.

– Тебе идет, – заметила Ира Говердовская,– но, по-моему, в твоих очках тебе лучше.

– Ну, правильно, – ответила Зверева, снимая очки, – их же для тебя заказывали.

– А мне вот, – громко и растягивая слова, заявила Карина Тер-Петросян, – никакие очки нельзя носить.

– Почему? – в один голос спросили ее подруги.

– Ресницы слишком длинные, -Манерно ответила та, – за стекла задевают.

Никто из беседующих у окна лицеисток не обратил внимания на Снежану, которая встала со своего места и медленно направилась к ним, явно заинтересованная разговором. Одна только Света заметила это. А еще она увидела, что на губах Ровенской заиграла улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.

«Что-то будет?!» – мысленно простонала Света.

– А тебе не приходило в голову их укоротить? – во весь голос произнесла Снежана, без спросу взяв у Говердовской очки и бесцеремонно вертя их в руке.

– Что-о? – выдохнула Карина.

– Я говорю, если ресницы тебе мешают, то обстричь их надо, – громко и излишне внятно, словно разговаривая с глуповатым человеком, пояснила Ровенская.

Карина Тер-Петросян перевела полный недоумения взгляд на подруг.

– И еще, – продолжала Снежана, близко подходя к Карине, – ты не думала, что тебе и нос не мешало бы укоротить? Очкам-то он, конечно, не мешает, даже наоборот, •помогает, с такого носа ни одни очки не спадут; но читать-то, наверное, неудобно. Или ты уже привыкла?

В классе воцарилась гнетущая тишина. Даже те из девушек, которые не принимали участия в разговоре, притихли и следили за тем, как разворачиваются события. Первой пришла в себя Люда Зверева.

– Что-то я не помню, чтобы кто-нибудь из нас спрашивал твое мнение! – проговорила она, смерив Снежану высокомерным взглядом.

– Ах, ну да! – всплеснула руками Снежана. – Вы же все тут такие воспитанные барышни, никогда не разговариваете с теми, кого вам не представляли.

– Почему? – поддержала подругу Ира Говердовская. – Нам вас представляли, но это не значит, что нам интересно слышать ваше мнение.

Всякий раз Говердовская делала ударение на словах «вас» И «ваше», демонстрируя таким способом свое презрение.

– А зря. Иногда очень полезно услышать правду о себе, – ничуть не смутившись, ответила Снежана. – Вот тебе, например, – она обратилась к Люде Зверевой, – не мешало бы последить за своим весом. Хотя, – продолжала она, обходя высокую и плечистую Люду, будто осматривая лошадь или корову – с природой тут уже не поборешься, но попытаться стоит. А вас, – Ровенская ткнула пальцем в Говердовскую и тоже сделала ударение на слове «вас», – вас спасет пересадка кожи. Даже могу посоветовать, с какого места должна быть кожа, но только если вы меня хорошенько об этом попросите.

Снова повисла тишина. Позеленевшие от злости девочки не могли придумать ничего такого же обидного, а остальные боялись и рот открыть: никому не хотелось услышать от Ровенской «правду о себе»: И в этот миг Света расхохоталась. Она смеялась так громко и заливисто, что все, как по команде, повернулись к ней. ,

– Заткнись! – вскричала вдруг Карина, обратив на Красовскую всю свою злобу.

Света осеклась.

– Не бери в голову! – заявила Снежана, приветливо улыбнувшись Свете. – Тебе-то правды бояться нечего. О тебе, как ни старайся, ничего плохого не скажешь.

– Зато о тебе, – прошипела Карина, – много чего сказать можно, но нам даже говорить о тебе противно.

И, не дожидаясь ответа, Тер-Петросян выскочила из класса. Зверева и Говердовская последовали ее примеру, сопровождаемые презрительным смехом Снежаны.

– Пойдем пройдемся, – предложила Ровенская, отсмеявшись. – Здесь слишком тяжелая атмосфера, миазмы так и летают. – Она обвела глазами по-прежнему молчавших лицеисток.

Не заставив просить себя дважды, Света вскочила со своего места и вышла следом за Снежаной в коридор.

– Терпеть не могу этого кривляния, – заговорила Снежана, усаживаясь в плетеное кресло.

– Тут все такие, – ответила Света и воскликнула: – Ты так и не отдала Говердовской ее очки!

– Действительно, – удивленно проговорила Снежана, увидев в своей руке чужие очки. Надо же, какая дрянь! – усмехнулась она.

Света не поняла, об очках ли говорит Снежана или об их владелице, но уточнять не осмелилась.

– Сейчас мы их пристроим, – пробормотала Ровенская, оглядываясь по сторонам.

Никого из оскорбленной троицы видно не было. Но, как поняла Света, Снежана искала вовсе не их. Она подошла к одной из скульптур, стоявших среди кадок с цветами. Судя по надписи, это была копия роденовского «Мыслителя» и изображала обнаженного человека с чрезвычайно развитой мускулатурой, который сидел на камне, опершись подбородком на правую руку и глядя прямо перед собой с очень глубокомысленным видом.

– Вот, так он выглядит еще умнее, – заявила Снежана, водрузив на нос «Мыслителю» очки Ирины.

Света не могла удержаться от смеха.

– Ну что? – победоносно усмехнулась Ровенская. – Будто в них и родился, точно?

– Точно! – подтвердила Света.

Тем временем перемена подошла к концу, о чем и возвестил звонок.

– Фу, черт! – поморщилась Снежана. Опять туда возвращаться.

К классу спешили Говердовская, Зверева и Тер– Петросян.

– Я ваши очки, – обратилась Снежана к Ире, – одолжила одному мыслителю. Он обещал вернуть их, как только додумает свою мысль.

Говердовская недоуменно хлопала глазами. Карина и Люда Зверева молчали, но не оставляли Иру, стоя рядом с ней.

– Правда, он уже с 1888 года мыслит, – добавила вдруг Света, – так что неизвестно, сколько еще это может продлиться.

Снежана усмехнулась Светиной шутке и вошла в класс. Света – за ней. Начиналась химия. Света летела к своему месту, словно на крыльях. Ей хотелось петь от счастья. Наконец-то она не одна. Наконец-то у нее появилась подруга, да еще такая, о которой она и мечтать не могла.

6

– Она приехала из Лондона всего два дня назад, – взахлеб рассказывала Света за ужином, – ее папа какой-то крупный магнат, у него чего только нет.

– «Владелец заводов, газет, пароходов»! – невесело усмехнулся папа.