Теперь орава ребятишек танцевала вокруг шарманщика, который снова начал играть. На некоторых детях были бумажные шляпы, а некоторые вплели в лохмотья ленты. Детвора смеялась, пела и танцевала. Смеялась и пела. Джуд гадал, сколько из них преставится за зиму.

Прошел почти час. Многочисленные башмаки и копыта животных взбили мокрую траву в вязкую грязь, у Джуда закоченели ноги, и он переместился вглубь палатки, ближе к сиянию угольной печки. Подошла за подаянием нищенка с младенцем, чей живот раздулся от голода. Джуд дал ей корку от пирога и произнес назидательную речь о беззаконии, расточительстве и транжирстве. За этот час Джо Хиггинс принес Джуду еще две рюмки рома, и когда народу в палатке прибавилось, несколько мужчин и женщин затянули песню. У Сент-Агнесс на прошлой неделе случилось кораблекрушение, и кое-кто набил карманы. К вящему раздражению Джуда, ему об этом не сказали, пока всю лучшую поживу не растащили.

Короткий день сжимался как кулак. В сумерках морось прекратилась, но на небе угрожающе висели тучи, в готовности оросить землю.

— Мастер Пэйнтер.

Это был Уилл Барагванат, расплывшийся в улыбке.

Джуд посмотрел на него с достоинством, но не заговорил.

— Мастер Пэйнтер, я привел Солтэша, чтоб ты поглядел.

Джуд осушил кружку и задумался о жизни. Спешить некуда. Ему хотелось встать и объявить всем собравшимся в палатке, что пришло время для раскаяния, время отринуть грешный путь и повернуться лицом к Господу, прежде чем будет слишком поздно, прежде чем они сгорят в геенне огненной, в аду и вечном проклятии. На эту тему у него имелось много заготовленных вариаций, и сейчас Джуду не терпелось их выложить.

— Мастер Пэйнтер.

— Оставь меня в покое, — отмахнулся Джуд от попытки помочь ему подняться.

Но всё равно встал и зашагал к выходу, хотя палатка почему-то резко накренилась. В двери Джуд обернулся, чтобы зычным голосом обматерить собутыльников, но обнаружил прямо перед собой смазливую рожу Джо Хиггинса, держащего под уздцы ухоженную и симпатичную пегую лошадь.

— Это Солтэш, — сказал Барагванат. — Ему всего-то пять годков, он прослужит тебе еще целую прорву лет. И такой благонравный, ни одной дурной мысли в голове.

Славная лошадь. Аккуратная грива, здоровые лоснящиеся бока, короткий хвост с бантом. Конь не юный, это видно, но куда моложе Мата и совсем не такой унылый. Несколько лет точно будет хорош. Но...

— Я отсутствовал дольше, чем рассчитывал, — сказал Уилл. — Оказывается, Гунбелл дальше, чем я думал. Но ты только глянь на него. Никогда не работал на шахте. Принадлежал одной вдове, тетушке Мэри Сандерс, которая отошла в мир иной. Так что, сам видишь, мастер Пэйнтер, он точно стоит три гинеи. Что скажешь?

Джуд посмотрел на лошадь, потом на Барагваната, а затем на нищенку с младенцем, до сих пор топчущуюся поблизости в надежде получить еще какие-нибудь крохи. Он сплюнул на раскисшую землю.

— Три гинеи? Да брось. Видал я таких лошадей, вроде на вид хороши, а дунет ветер — и с ног сшибет. Как по мне, ничего хорошего. Забери его.

Несмотря на резкие слова, лошадь Джуду приглянулась — ее блестящая шкура и стать. Все будут таращиться, если он приедет на такой домой. Но три гинеи! Да ни в жисть!

Новые приятели купили ему еще одну кружку, и все трое снова расселись у входа. Одноглазый и однорукий Марк Джаго давно куда-то делся, и хотя с несколькими из присутствующих Джуд был шапочно знаком, доверительно посоветоваться было не с кем. Да и всё равно, он-то разбирается в лошадях получше большинства.

А домой добираться три мили или около того, вверх и вниз, вверх и вниз. После того как его чуть не убили, Джуд не любил долго брести в темноте.

Утки уже собрались спать, вода в пруду стала неподвижной и блестела в последних лучах солнца словно щит. Два лоточника зажгли фонари в надежде привлечь публику. В затуманенную голову Джуда вкралась мысль, что все-таки жаль продавать Мата.

После очередной пинты он снова начал размышлять о духовном, и когда, облегчившись, вернулся, немного нетвердо стоя на ногах, потому что земля постоянно норовила превратиться в крутой склон, то принялся рассказывать Барагванату и Хиггинсу, как Господь однажды ехал верхом на осле, а народ обмахивал его фиговыми листьями в приветствии.

— Я не стал предлагать его никому, кроме тебя, мастер Пэйнтер, — сказал Барагванат. — Но раз уж я купил твоего коня, то отдам всего... всего за две с половиной гинеи. Два фунта, двенадцать шиллингов и шесть пенсов. А? Что скажешь?

— Там была гора Миллионская ^[1], — сказал Джуд, — и повсюду росли фиговые деревья. Вот. И тут появился Господь верхом на осле... — Он моргнул, снял шляпу и почесал голову. А потом обнажил два передних зуба в хитрой ухмылке. — Полторы гинеи. Столько он стоит. Возьму его за полторы гинеи. Ясно? Ни больше, ни меньше. И лучше мне отправляться сейчас, пока Пруди не подумала, будто что-то стряслось, как бывалочи.

— Нет, — ответил Барагванат. — Он обошелся мне в две гинеи, когда я купил его у сына тетушки Мэри Сандерс. Я потеряю деньги, так не годится. Две с половиной гинеи — моя последняя цена.

Они до одури торговались, пока не стемнело. Снова заморосил дождь. И наконец, сошлись на двух гинеях. Сели за стол, и Уилл купил еще по стакану рома всем троим. Выпив ром, Джуд нетвердой рукой залез в карман штанов и аккуратно, чтобы монеты не звякнули, выдав присутствие других, вытащил две золотые гинеи и неохотно вложил их в грязную лапу Уилла.

Выпили по рюмашке, чтобы обмыть сделку, и Солтэша передали новому владельцу. Теперь Джуд уже точно не мог идти, его взгромоздили коню на спину, он вцепился в гриву и пнул каблуками коню по бокам. Дернув поводья, указал путь, и лошадь поплелась в сторону Грамблера.

С каждой минутой становилось всё темнее, и Джуд мог определить дорогу лишь по колеям, по которым приехал. При мысли об удачной сделке его на миг охватила эйфория, но потом все потонуло в хмурых мыслях и предчувствии вселенской катастрофы. Он обругал сгрудившихся на дороге коз, и они прыснули врассыпную от его зычного голоса. Несколько редких прохожих поздоровались с ним, и он ответил парой слов, наполненных жалостью, ибо все они обречены гореть в аду.

Дважды он чуть не свалился и пожалел об отсутствии у коня длинной спутанной гривы, как у Мата, было бы за что ухватиться. Но вскоре взошла луна, и на фоне посветлевшего неба показались разрушенные дымоходы Грамблера. Джуд развернул коня к дому, смутно понимая, что Пруди уже наверняка спит. Лучше поставить коня в пристройку, и пусть останется там на ночь, а с утреца Джуд похвастается удачной покупкой перед старой кошелкой.

Джуд плюхнулся с лошади в живую изгородь, перекатился и кое-как вскарабкался на ноги. Земля под ногами ходила ходуном, как будто он в море. Он взял нового коня под уздцы и, покачиваясь, завел в пристройку. Солтэш как будто сразу во всем разобрался, а может, просто почуял, что к чему, и отошел в заднюю часть навеса, где до него не добирались ветер и дождь. Джуд решил, что накормит его утром, и открыл скрипучую дверь коттеджа. По дому раскатывался громогласный храп Пруди. Джуд снял шляпу и башмаки и рухнул подле нее.

Утром он проснулся поздно и сел на кровати. Голова раскалывалась. Привычное состояние — вообще-то, редкие пробуждения без головной боли случались лишь тогда, когда Джуд был на мели, но сегодня боль оказалась сильнее обычного. Пруди уже встала, снаружи слышалась ее возня.

Теперь ее могучая тень загородила дверь.

— Чего это ты опять учудил, а?

Джуд зажмурился от рези в глазах из-за яркого утреннего света, а потом вспомнил.

— Ха! — сказал он. — Вот уж сюрприз, да?

— Сюрприз? Не знаю, что и думать, старый глист. Что ты сотворил с Матом?

Джуд медленно спустил ноги с кровати и нашарил башмаки. Лысая голова блестела на солнце, несколько седых волосков колыхались в сквозняке, идущем от двери.

— Вырядил его как цыганского пони, расчесал хвост, подрезал гриву, почистил и ленты вплел. И с чего вдруг ты удумал покрасить его в черный и белый? Хочешь стать Майской королевой?

Джуд встал и потер щетину на подбородке. Затем прошел мимо жены и, спотыкаясь, поковылял к пристройке. И замер, выпучив глаза.

Сзади подошла Пруди.

— Говорила же, ни в жисть ты его не продашь. Но нет худа без добра. В четверг все-таки поеду на нем к Тине.