Тут закричал ребенок в их собственной пещере. И Сиф позвал:

– Мама, мама!

Адам вынужден был идти к детям.

Вернувшись с Нореей на руках, чтобы приложить ее к груди Евы, он услышал женские голоса, уже спокойные.

– Я только что рассказала Лете, что Каин пошел на стойбище, чтобы сообщить Эмеру о рождении внука, – объяснила ему Ева.

Адам посмотрел на Лету и увидел: ее удивление прошло, она радуется тому, что это известие придет к ее родным так скоро.

«Может быть, это и правда», – думала она в отчаянии. Но знала, что он лгал. Они оба лгали: и Ева, и он.

Как они всегда лгали о Каине.

Глава шестая

Каин шел к ручью, и ему казалось, что он летит, поднятый над землей бурей внутри себя. Путешествие, занимавшее обычно самое малое полдня, завершилось прежде, чем солнце скрылось за горным хребтом на востоке.

Мыслей никаких не было. Лишь ветер внутри и облегчение, что ему удалось сбежать.

Избавиться.

В ложбине он вошел в поток воды, стоял, очищался. Прислушивался. Буря успокоилась, и он погрузился в песню водного потока светло и играючи.

Значит, он все же не сумасшедший. Те звуки существовали, музыка звучала наяву. Был и водный поток, скользкий, ласкающий, бушующий, шлепающий, вертящийся, шипящий, завораживающий.

Каин разделся, голым сел под лучами солнца, которое успело уже выйти из-за горы и стояло высоко и величественно прямо на юге.

Грело.

Он знал, что делать. Надо было идти к великим лиственным лесам на востоке, к странному народу, о котором он слышал так много. Он мечтал добраться туда еще в детстве, слушая отцовские сказки. И после того как Ева вернулась оттуда, он часто заставлял ее снова и снова рассказывать об этом Свете в лесах, о веселом похотливом народе, их объятиях, их смехе.

Свободный народ.

И их вожак – они звали его Сатана, – великий в силе своей. Как много снов о нем окутывали Каина.

Там нет воспоминаний, рассказывала Ева. Любой поступок забывается сразу же, как только совершится.

Никто не скорбит по умершим.

Там не было места Авелю.

Там не было ни мыслей, ни слов. Именно туда он, плохо справлявшийся со словами, всегда мечтал попасть.

Там можно позволить буре унести себя. Там все лишь члены одного тела, рассказывала Ева. Это не поддавалось разумению, но притягивало. Не один раз думал Каин, что именно там его дом. Там он был бы одним из многих. Принадлежал бы этому огромному телу. Постоянному сообществу.

Каин поел баранины, захваченной из дому, попил воды из ручья. Хлеб есть не стал: в нем таилась скорбь, чувствовал он. Натянул на себя одежду. Задумался.

Он мог уже идти, чтобы добраться до реки до наступления ночи и заночевать на дереве, как делала Ева. Но была опасность, что его обнаружат, ибо люди Эмера уже, наверное, отправились на равнины в поисках весенних пастбищ. Он не должен был встречаться с ними – они никогда бы его не поняли.

Адам смог.

Каин чувствовал, что устал, что нуждается в отдыхе после бессонной ночи. Только вот решится ли он пересечь равнину темной ночью? Там много львов.

Каин посмотрел на свои пожитки, на огниво, топор, нож. И принял решение.

В следующее мгновение он уже спал в тени неподалеку от потока.

В сумерках он спустился с горы, а добрался до ее подножия уже в кромешном мраке. Он сделал плеть из сухого камыша, смазал ее бараньим жиром, зажег. Она горела медленно и распространяла едкий запах дыма.

С горящей травяной плетью в одной руке, ножом в другой и котомкой за спиной начал он свой поход на восток, к реке.

Спокойствие не покидало его – как всегда, когда требовалось внимание и собранность.

Равнина оказалась огромной, куда больше, чем он думал. Его ожидала длинная дорога. Но лишь один раз ему почудилось, что сзади блеснули зеленые глаза хищника, послышались его вкрадчивые шаги. С быстротой молнии поджег он траву между собою и зверем, и она загорелась удивительно хорошо, несмотря на весенний дождь, и еще долго освещала ему путь.

Он шел к реке.

Когда первые красные лучи солнца коснулись воды, он уже был у самого берега. Река оказалась куда больше и величественнее, чем он представлял себе.

Потом он, как когда-то Ева, сплел плот для вещей и одежды, переплыл реку и отправился к большим лиственным лесам у горизонта. Он добрался до опушки, как раз когда солнце достигло полуденной выси. И только тогда позволил себе сделать остановку и сел на траву под кроной огромного дерева.

Он снова проголодался и на этот раз поел хлеба.

Здесь было очень покойно, очень светло. И что-то особенное, как и говорила мать, заключалось в этом Свете без теней, что-то умиротворяющее.

Вскоре Каин спал.

Проснувшись во второй половине дня, он пошел, уже осознанно, следуя созревшему в голове замыслу, прямо в сердце лиственного леса, где должен был обитать дикий народ. После недолгого перехода Каин услышал их и стал продвигаться крадучись, укрываясь то за одним, то за другим деревом. Заметив стаю, он выбрал ствол поудобнее, беззвучно и ловко залез по нему в безопасную крону.

После полуденного сна, отмеченного расплывчатыми видениями, он оказался свидетелем неудержимого совокупления похотливого племени прямо под его деревом. Но увиденное не заключало в себе радости свободных объятий.

Оно было отвратительно.

Словно когтями, взглядом вцепился Каин в Сатану, с детства бывшего властителем его дум.

Каин наблюдал за ним, испытывая отвращение: глупость, жестокость, насилие. И самое ужасное – это обрюзгшее лицо с полузакрытыми глазами, непонятно как связанное с мускулистым совокупляющимся телом.

Один раз Сатана поднял глаза, и Каин заглянул в них. Они были черными, печальными – и очень знакомыми.

В этот миг буря вновь подхватила Каина с неистовой силой, швырнула вниз с дерева и он очутился прямо перед Сатаной.

Сквозь рев ветра Каин услышал сумасшедший вой стаи, когда вонзал свой нож в сердце Сатаны, потом развернул клинок, вытащил и рубанул, рассекая живот.

Кишки убитого вывалились наружу, и в голове Каина настала наконец тишина. Он вытер нож о траву и пошел к редколесью.

А лесной народ исчез, словно его поглотила сама земля.

Выходя из леса, Каин заметил, что застывший Белый Свет приобрел налет черни, полосами и пятнами танцевавшей вокруг его ног.

Глава седьмая

Сорок шагов разделяли золотой трон и крылатого каменного льва в конце колоннады. Это она знала – она проходила их каждую ночь многие годы.

Вот уже несколько десятков лет бог сна не жаловал царицу Нода. Ночи напролет блуждала она по мозаичному полу башни, построенной в степи по приказу Алу Лима, первого царя из их рода.

Сорок шагов, столько же обратно в нынешнюю ночь, как и во все предыдущие. Со стен взирали на нее с упреком образы умерших властителей. И молчаливые стражи привычно наблюдали за хрупкой фигуркой, отсчитывающей медленные, но решительные шаги, приглушенные золотыми сандалиями.

Этой ночью полная луна сияла над царским дворцом, и стражи дивились игре лунного света на коротком платье поверх расшитых бисером шальвар.

Они знали: Нин тревожится, и ее тревога сквозь пролеты колоннады проникала в их собственные сердца. И чем дальше, тем сильнее. Беспокойство Нин каплями сомнений просачивалось в ее народ, растекалось по всей стране – и длилось это уже давно.

Ничто не могло избавить людей от страха, завладевшего их душами, ибо сами боги потеряли цель и власть над происходящим.

С крыши башни они слышали молитвы жреца Луны, длинные священные стихи божественного царя Алу Лима, принесенные им с неба для защиты людей. Все знали наверное, что силу молениям жреца придает лишь божественная кровь, которая все медленнее и медленнее струится по жилам старой царицы. Вот она остановилась, и стражи уловили ночной перепев ее тяжелых золотых серег и бледный в лунном свете блеск золотых цветов на короне, когда она встряхнула головой. Встряхнула, будто желая освободиться от бремени тяжкой ответственности за продолжение жизни нодов на этой земле.