Нашла я учёного в кабинете, в котором после вчерашнего творился жуткий беспорядок. На полу раскиданы канцелярские товары вперемешку с книгами, ворохом важных бумаг и скомканной одеждой. Лабораторный стол заляпан пятнами, о происхождении которых не сложно было догадаться. Доктор Чон сидел за рабочим столом в одних штанах перед светящимся голубым светом голографическим монитором. Пальцы зависли над клавиатурой. Он в напряжении и задумчивости, кусая губы, смотрит на пустой бланк отчета и хмурит брови.

— Эй, жеребец, — от томного, тягучего голоса сталкер вздрагивает, бросает на меня быстрый взгляд и спешно гасит монитор. Вздыхаю. — Чонгука, все в порядке?

Подхожу, кладу руку на плечо. Парень разворачивается, притягивает к себе и зарывается носом в ложбинку на груди, обнимая за талию. Я ласково перебираю чёрные волосы и молча жду, когда он решится заговорить.

— Надо отправить рапорт. О тебе. Но… как же мне не хочется этого делать! — кольцо рук на поясе сжимается сильнее.

Поднимаю ему голову, заставляя взглянуть на меня. В его глазах сомнение и собственническая боль. Очерчиваю кончиками пальцев ушные раковины, легонько тереблю серьгу в мочке, обвожу родинки на скулах и шее, нежно и чувственно касаюсь губ.

— Это неизбежно, Куги… Рано или поздно придется отправить.

Пальцы стискивают кожу на боках. Сталкер прикрывает веки. С губ срывается судорожный вздох:

— Твоя кровь спасет этот мир. Но что перед этим последует, какие опыты? Тебя скорее всего запрут на карантин…

— Ты переживаешь? Я справлюсь, Чонгук. В конце концов, скрывать мою уникальность бесполезно. Я единственная выжившая. Такова моя участь.

Мы оба это понимаем с кристальной ясностью. Но разум застилают эмоции и душевные переживания, которые теперь не унять так просто. И дело даже не в роскошном сексе. Что-то безвозвратно поменялось в наших судьбах, переплелось толстыми нитями, связало воедино, наделило гораздо более глубокими чувствами. От этого тяжело и больно.

***

Учёный докладывает обо всем в последний день. Пытаясь защитить, выставляет всё так, будто он меня нашел и спас. Вот буквально несколько часов назад. По крайней мере, это хоть как-то должно объяснить те отметины, что разукрасили всё тело. Отправляет следом детальный рапорт о реакции на газ и о полученных анализах, умолчав о своем случае заражения и последующем переливании крови.

Не стоит и удивляться тому, что на меня тут же заводят личное дело под кодовым названием RDR-73 с пометкой «Совершенно секретно». Red Rose, 2073 год. Очень оригинально! Наверняка доктор Чон постарался. Помимо этого приходит распоряжение изолировать субъект в карантинном отсеке и срочно отправляться на базу.

Весь оставшийся день мы подчищаем и дезинфицируем шаттл, избавляясь от малейших улик моего длительного пребывания на корабле, тщательно заметая следы.

Не могу поверить, что возвращаюсь домой. Этот день все-таки настал! Все те чудовищные три года я жила только с этой мыслью, засыпала с этой надеждой. Самое время возрадоваться. Но почему сейчас меня раздирают такие противоречивые чувства? Вместо эйфории и счастья сознание охватил… страх. Липкий, противный, парализующий страх.

В свое время, дав согласие на исследовательскую экспедицию и добровольно записавшись в группу, я ничего не теряла. Родители погибли в автокатастрофе задолго до случившегося, ни братьев, ни сестер не было, с бывшим разбежались. Что могло держать отчаянную искательницу приключений в этом сытом, спокойном мире? Ничего.

Гибель родных превратила юную наивную девчушку в язвительную стерву. Я стала упрямой, резкой в общении, даже бесцеремонной. А еще пробивной, выносливой, амбициозной. Терминатор в юбке. Именно это позволило возглавить команду. Именно это помогало выживать все эти годы. До момента встречи с чертовски харизматичным сталкером. Этот кареглазый красавчик внес сумбур и хаос в мои мысли, в мою жизнь, заставил сердце трепетать, а еще бояться. Бояться будущего. Искоса глянув на возмутителя моего спокойствия, невольно любуюсь точёным профилем.

Чонгук сидит за штурвалом, сосредоточенно следя за датчиками. Мрачный, молчаливый, удрученный. Он хмурит брови, отчего взгляд становится жёстким и пронзительным. Я понимаю, почему несмотря на широкие возможности и новейшие технологии, он взял на себя ручное управление. Пытается отвлечься и не думать о предстоящем испытании. Но все равно мыслями где-то далеко. И явно переживает, потому что нервно искусал уже все губы до крови.

— Переоденься в защитный костюм по прилету, — вытягиваю его из сумрачного оцепенения. — Когда будешь меня выдавать, ты должен быть в нем.

— Зачем?

— Иначе тебя тоже подвергнут бесконечной диагностике и проверке. Просидишь в карантине. Чтобы этого не случилось, ты должен заверить их, что были соблюдены все меры предосторожности.

— Может это и не худший вариант. Я смогу быть рядом, — угрюмо бурчит сталкер под нос.

— Не сможешь, — сердце болезненно сжимается от его безрадостного вида. — Куги, нас разделят. И неизвестно, чем всё это закончится. Может запретами для тебя.

— Знаю, — тяжелый вздох. — Ты права. Если всплывет момент с переливанием крови, нормальная жизнь и для тебя закончится…

Он наконец переводит на меня взгляд, в котором, клянусь, плещется такая боль и тоска, что моментально начинает неприятно ныть под ложечкой. Долго смотрит. Переключает ручное управление на автопилот. Подходит, садится рядом на корточки. Нежно берет за руки. Опускает голову, прикладываясь горячим лбом к тыльным сторонам ладоней.

— Надо верить в лучшее. Надежда помогает выжить даже в самых экстремальных условиях, — шепчу ему, стараясь скрыть дрожь в голосе. Чон поднимает голову, улыбается. — И я знаю, о чем говорю.

Мы стоим в главном отсеке перед воротами. Наготове. Сердце колотится в рёбра, руки сами сжимаются в кулаки, по венам хлещет адреналин, вынуждая полыхать жаром и обильно потеть. В маленьком смотровом окошке видна бескрайняя взлетная площадка. А еще толпа вооруженных людей в защитном снаряжении. Это заставляет всё сильнее нервничать.

Чон Чонгук облачен в синий костюм и я не могу чётко видеть его состояние, но наверняка он чувствует то же самое. Потому что с силой сжимает мне руку. Потому что запотевший панорамный иллюминатор на шлеме не скрывает его крепко зажмуренных глаз. Даже через эту маску слышно, как доктор тяжело дышит. Мы ждём.

— Готова? — слышу глухой голос. Не отвечаю, потому что в горле пересохло. — Ты только… дождись меня…

С трудом сглатываю: — Так нечестно. Я хотела сказать то же самое.

Долгие две минуты мы смотрим друг другу в глаза, давая неслышные, но понятные нам обещания. Звучит предупредительный гудок. Чонгук вздрагивает и отпускает руку. Дверь шаттла медленно, словно нехотя, открывается. Солнечный свет, ослепляя, проникает в отсек. Долго моргаю и щурюсь, пытаясь привыкнуть к яркости. А когда вновь оглядываю открытую площадку, обмираю. От количества людей сердце стремительно разгоняется в считанные секунды, как Феррари. Глубоко вздыхаю несколько раз, пытаясь успокоить паническое головокружение. Проклятье! Отвыкла я от таких массовых людских скоплений. Зомби не в счет. От них хоть знаешь, чего ожидать.

По сигналу спускаюсь по трапу, стараясь не делать лишних телодвижений. Увешанные автоматами военные почему-то напрягают и пугают. Сталкер дёргается вперед, собираясь пойти следом, но его жестами останавливают. Чонгук, обреченно замерев на месте, остается у главного входа.

Впереди у вертолета маячит высокая широкоплечая фигура мужчины. Видимо, он тут главный. А еще самоуверенный. Потому что из всей защиты на нем только перчатки и маска. Чем ближе подхожу, тем сильнее трепят волосы порывы ветра, что поднимаются от работающих лопастей воздушного транспорта. Мужчина, стянув маску, наконец протягивает руку:

— Мэм, меня зовут Ким Сокджин. Я лидер главной исследовательской группы по разработке антидота, — пожимаю в ответ широкую, сухую ладонь. — Прошу пройти за мной.