Когда-то мне казалось проклятьем застрять в Мёртвом городе. Каждый день сражаться с зомби, страдать от одиночества, опасаться за свою жизнь. Как же глубоко я заблуждалась! Люди — вот, кто самые страшные существа на планете. Больничная палата теперь моя тюрьма, а медперсонал — надсмотрщики. Даже выбраться на воздух нет возможности. Они выжимают все соки, пытаясь понять, в чем же заключается моя особенность. Им уже плевать на муки подопытного, главное — получить ключ к разгадке. Куда они только не лезли. На теле просто нет необследованного места. Осталось разве что только расчленить и залезть носом в органы. Хорошо, что пациент им нужен живой. Это мое счастливое, хоть и мучительное спасение.

Надежда выжить и выбраться тает с каждым днем. Всё чаще меня забирают на кресле-каталке, потому что сил встать и идти после очередного теста иногда тупо нет. Они сломали мое тело, мою физическую оболочку, но не сломали дух. Морально я сильнее и не сдаюсь. Только внутренняя сила воли помогает каждое утро просыпаться, открывать глаза. Просуществовать три года на потерянной земле? Нет, только не ради такого конца. Если там от самоубийства удерживала надежда возвращения. То сейчас мой жизненный якорь — это Чонгук. От него нет никаких новостей. Но я продолжаю верить.

— Я подавал запрос на предоставление инфицированного образца для исследований, — скрипучий голос вывел меня из мрачных размышлений. — Ну, знаешь, хоть одного зараженного. У нас же только образцы в наличии. Нет возможности проверить работу твоей крови на реальном больном. Мне отказали. Это прямое нарушение режима безопасности. Как еще штраф не схлопотал…

Через силу улыбаюсь. Мин Юнги — такой же, как Чонгук, учёный-энтузиаст. Гений. Один из светил группы разработчиков. Вечно пофигистичное выражение лица, ленивая речь, его вообще мало что трогает, предоставьте только любимый рабочий кабинет с пробирками и микроскопами. И ему тоже нужен только результат. Однако, в отличие от остальных работников карантинного центра, ко мне Юнги почему-то неожиданно тепло относится.

— Через несколько минут станет полегче, — он вынимает иглу из вены, откладывает шприц. Долго смотрит на руки, они уже давно все в синяках от уколов. — Я обещаю, что сделаю всё, что в моих силах. Выведу эту чертову сыворотку и поставлю ее на поток, — тихо произносит он. — Иначе из тебя просто выкачают всю кровь до последней капли, если узнают о твоем секрете, — слова учёного заставляют моментально похолодеть от ужаса. Если под секретом подразумевается та история с переливанием, то откуда он узнал? Опасливо кошусь на молодого мужчину, пытаясь понять, что он задумал и каковы его намерения. — Ну, ты в курсе… Кое-кто считает, что ради спасения человечества одним индивидуумом не зазорно пожертвовать.

— Почему ты мне помогаешь?

Мин Юнги поднимает тяжелый взгляд, какое-то время думает и качает головой: — Потом…

Позже в процедурной я слышу разговор двух молоденьких лаборантов. Они смеются над доктором Мином, называя учёного сумасшедшим и конченым фанатиком. Мол, гениальность вышла ему боком, шарики за ролики уже поехали. Прислушиваюсь к обсуждению внимательнее, пока натягиваю больничную робу обратно. Молодёжь не стесняется в выражениях, открыто потешаясь над старшим коллегой и даже не думая о том, что у стен тоже есть уши. Меня они за потенциальную угрозу вообще не считают. Утечка информации? Три ха-ха! Я лишь продукт их экспериментов, не более.

По их словам, Юнги с какого-то перепугу сконцентрировался вдруг на животных. Что было совершенной бессмыслицей. Млекопитающие животные - это совсем другая ветвь развития, отличная от людей, они никак не могут быть ключом к разгадке. И различий этих очень много. Строение ДНК, например. Или взять хотя бы количество хромосом. У человека их сорок шесть или двадцать три пары. Ни один представитель животного царства не имеет такого генома. Такой интерес вызывал одно недоумение. Да и вообще… Одно дело проводить опыты, проверяя реакцию на медикаменты. А другое - использовать их кровь и гены для сыворотки.

Лаборанты крутят пальцем у виска, а я стою ни жива, ни мертва. Первым, кто обратил внимание на животных, был Чонгук. Но в отчет он этот момент не включал. Хотел собрать побольше данных для начала. Каким же образом эта идея посетила светлую голову Мин Юнги? Он, конечно, талант, но просто так догадаться? От мечущихся мыслей разболелась голова. Нет, не может быть… Он что-то знает об отсутствии мутации? Неужели учёный как-то получил в руки сведения от доктора Чона? Если это так, то… То какова вероятность, что они знакомы и тесно связаны друг с другом? Значит ли, что это и есть причина его особого ко мне отношения.

Эта загадка не отпускает мои мысли и всё то время, что меня везут на каталке. Стараюсь не кусать губы и не грызть нервно пальцы, чтобы не выдать свою взволнованность. Больничный коридор погружен в таинственный полумрак. На сегодня это была предпоследняя моя процедура. Наступал комендантский час, а значит, скоро здание опустеет и будет масса времени на размышления.

Я так и не могу сомкнуть глаз, передохнуть даже несколько минут. В голове выстраивается цепочка дальнейших действий. Для начала нужно попытаться аккуратно и ненавязчиво выведать необходимую информацию у Мин Юнги, который должен забрать меня на завершительный тест. Несмотря на то, что организм чертовски вымотан, мозг работает, как часы, отметая одну идею за другой. Тело болит и ломит. Но я не обращаю на это никакого внимания. Поднимаюсь с кровати только, чтобы выпить воды. Меня мучает дикая жажда.

Жадно глотаю воду, когда неожиданно слышу глухой стук, словно что-то с размаху врезалось в стекло. Поворачиваю голову. И бумажный стакан летит на пол, разбрызгивая вокруг недопитую воду. У панорамного окна, освещенный приглушенным светом коридорных ламп, стоит Чонгук.

Комментарий к Глава 8. Карантин.

Если кто еще не видел, у меня есть вторая обложка к фанфику- https://cdn1.savepice.ru/uploads/2018/5/14/77f210644c794cf83042db263c9cba84-full.jpg

Как раз для последних частей.

Его ладони прижаты к прозрачной стеклянной поверхности окна под таким напором, словно он хочет просочиться сквозь нее, пройти сквозь преграду, попасть внутрь во чтобы то ни стало. Мы смотрим друг другу в глаза. Там, в этих чёрных блестящих колодцах я вижу невыносимую боль, шок, опустошённость и страх. Образ потрясенного, уничтоженного Чонгука настолько четко отпечатывается, выжигается на сетчатке глаз, что, кажется, прикрой веки, и он мгновенно высветится в подсознании. Как фотография. Навечно сохраненная теперь в памяти.

Цепляюсь мёртвой хваткой за больничные простыни, сжимая руки в кулаки и больно впиваясь ногтями в плоть, чтобы не сорваться навстречу. Не кинуться вперед. Не прильнуть к холодному стеклу в желании хотя бы на мгновение оказаться ближе. Не дёргайся. Только не дёргайся! Тело мучительно скручивает мышечными спазмами от титанических усилий. Вокруг камеры, фиксирующие всё происходящее в палате. Не дай бог, они засекут мою реакцию и следом обнаружат незванного посетителя. Страшно подумать, что с ним могут сделать за нарушение режима. От этих мыслей аж мороз продирает по коже, вздыбливая волосы и покрывая тело кусачими мурашками.

Судорожно сглатываю несколько раз, пытаясь протолкнуть внутрь тугой вязкий комок, моментально вставший в горле. Он напрочь перекрывает дыхательные пути и не дает вдохнуть. Духота безжалостно обрушивается жарким потоком, придавливая своей свинцовой тяжестью к матрасу. Лоб словно стискивают стальным тугим обручем, а в сердце вонзают длинные острые спицы с зазубринами, раздирая его в клочья.

Сталкер вдруг срывается в сторону двери, хватается за ручку-купе и отчаянно дергает её в сторону. Раздвижная створка ожидаемо не поддается, что приводит его в ярость. Он оглушительно колотит кулаком по металлической обшивке, свирепо бьётся об нее плечом, остервенело расшатывает замок. Слезы подступают к горлу, ползут выше, переполняют и вот-вот перельются через край. Они размывают мне зрение и застилают обзор. Но нельзя! Нельзя плакать. Они не должны видеть, что я дала слабину. Больно прикусываю губу, рассекая зубами нежную кожу, не жалея себя. Сердце надрывно вздрагивает и начинает болезненно ныть. Жечь раскаленным углём. Оно плачет навзрыд, невидимо кровоточит в агонии. Зажмуриваюсь, шепотом молю: