Так что, Ян – большой человек и злить его – себе дороже. Во взгляде Наташи уже читались раскаяние, признание вины и готовность работать над собой.

– Сударыня… – сказал Ян, – мы находимся на территории огромной страны, руководство которой недружественно настроено к Острову. Простому народу плевать, кто мы и откуда, лишь бы расплачивались за провиант и горючее твердой валютой Магистрата. Подтверждение тому – теплые отношения с населением и местными властями, приютившими нас.

«И слупившими с нас хорошую мзду за аренду пустующего в дни каникул помещения».Собственное мнение я держал при себе.

– …Конечно, в Эгваль найдутся параноики, видящие за бескорыстным научным интересом злой умысел, – расширял круг своих мыслей Ян, – …И я ждал, когда они сделают свой ход: внедрят к нам своего человека. Наши радисты слушают эфир круглосуточно. Последний раз, сударыня, вы выходили на связь четыре дня назад.

– Вы – чокнутый дурак, – хрипло ответила Наташа. – Откуда у меня передатчик? Как протащила на борт и где его прячу? В п…де, что ли?

– Вы пользовались портативной рацией из носимого аварийного запаса. Я проверил все жилеты. Только ваш вынут из скатки, и только ваша рация запитана от батареи.

Наташа хотела возразить, но Ян перебил:

– Вы передавали в полете, что давало максимальный радиус приема ваших доносов – до четырехсот километров. И код ваш отличается исключительной сжатостью – ни одна передача не продолжалась дольше восемнадцати секунд. Хотя это вам не помогло.

Глядя в пол, Наташа спросила:

– Что… дальше?

Я подумал, что с Яна вполне станется убить Наташу. Ее высокопоставленные заступники далеко, а наш гений может впоследствии представить все как несчастный случай.

Ян ответил мягко:

– Мы бросим вас здесь. А сами продолжим путь.

К моему удивлению Наташу смутило такое милосердие. Хотя, чему удивляться: неженка, белоручка, тепличный цветок и… на тебе. Располагай собой, живи своим умишком. Выбирайся из заграничной глубинки, как можешь и как знаешь. Без денег и документов.

А Ян гнул дальше:

– Или пусть все останется как есть. Полагаю, ваша деятельность для нас неопасна. Я прав? Прошу только: раскройте ваш код. Вам это не повредит.

Наташа выдавила:

– Только никому не говорите…

– Больше никто не узнает. Эвишка – человек дисциплинированный, именно она помогала проверять ваши вещи. А молодой человек имеет настолько подмоченную репутацию, что распускать язык вовсе не в его интересах.

С этими словами наш вождь откланялся, и стук его трости затих в коридоре. А мы вышли втроем во двор и встали на берегу пустынных волн. Ветер бесился пуще прежнего, гигантская лужа мощно плюхала в размытый бордюр. Я повторил недавний трюк и, эффектно накренившись, спросил Наташу:

– Так ты - эгвальская шпионка?

С удовольствием любуясь ее растерянной физиономией.

– Мои близкие боятся за меня! Хотят известий! – чуть не плача выкрикнула она.

Раздался возглас Эвишки:

– Держись!.. А-а-а!!

Поздно! Раскинув руки, тщетно ожидая спасительного порыва ветра, я стал валиться в воду спиной вперед. Эвишка дернулась мне помочь, но тут из-за ее спины вытянулась длинная рука Яна с тростью. Когда он успел подойти? Я крепко ухватился за конец трости, ощутил рывок… (Ян силен, я это уже говорил) и спасся от конфуза.

– Чем угодно занимаетесь, лишь бы ничего не делать, – сказал Ян.

– Ох, спасибо за помощь, профессор.

Ян был всего на шесть лет старше меня, и ему страшно нравилось, когда к месту и не к месту поминают его ученое звание. Сразу смягчился:

– Всегда, пожалуйста. Кто-то оставил наверху вещи? Забирайте, живо! Мы возвращаемся на борт.

– Собирались же завтра поутру? – удивилась Эвишка.

– Ветер хороший, – ответил Ян.

Пока Эвишка бегала за рюкзаком, Наташа доела последний пирожок и, хмуро косясь на Яна, демонстративно утерла губы тыльной стороной ладони.

Грязная, не мощеная улочка. Скользкий дощатый тротуар, от которого дробно отскакивают звуки шагов. Беленые стены с зелеными ставнями, камышовые крыши. Из некоторых труб вьется дымок: слегка протопить хату к ночи – не лишнее, погоды здесь континентальные.

Я оглянулся на покинутое нами здание школы. Островерхая башенка, венчавшая крышу самого добротного здания Олдеминя, четко вырисовывалась на фоне вечернего неба. Ветер прогнал облака, и небо было исключительно ясное, такого сочного оттенка, какой бывает после сильных дождей.

Эвишка подняла капюшон комбинезона, я последовал ее примеру. Быстро холодало. Наташа и Ян шагали впереди. Ветер трепал Наташину темную шевелюру, она держалась от Яна подальше, насколько позволяла ширина тротуара. А Яну было плевать на ее неприязнь. Все в том же модном костюмчике, только свитер вместо рубашки, сапоги вместо остроносых туфель и мужицкая кепка на умной голове. Нога его перестала беспокоить, и он бодро хромал, держа трость в руке, как древний рыцарь пневматический игломет.

За поворотом направо стоял обшитый дранкой приземистый дом – хозяйство здешнего старосты. А сам он, широколицый и толстопузый, встречал нас у ворот.

– Пожалуйте, господин профессор! И госпожа. Здравствуйте… здравствуйте… – поклоны в нашу сторону. – Стиксы ждут, пожалуйте. А причальная команда уже на месте.

Мы прошли во двор, в загон, где увидели двух раскормленных мощных зверюг. Явно – тягловые, но и седоков примут. И каждый вынесет сразу двоих. Один из них, рыжеватый с белыми «носочками» на лапах, мурлыкнул и ухмыльнулся мне. Молодой, здоровый – клыки свежего белого цвета. Такой играючи перекусил бы человеку руку. Я потрепал его по загривку, приятно ощутив ладонью мягкий, короткий мех.

Его серый собрат что-то сказал, мой стикс ему ответил. Теперь смеялись оба. Люди не понимают язык стиксов, но ничего страшного в этом нет. Стиксы никогда не поступают плохо по отношению к человеку, а что они нас обсуждают… Пусть их. Мы кормим стиксов. Позволяем им жить рядом с собой. Стараемся не делать им зла. Ублажаем. Оберегаем. Так же как мы ублажаем и оберегаем детей.

Оба стикса шли ходко, втрое быстрее пешего человека. Я чувствовал на своей талии теплые руки Эвишки. Серый Яна ушел вперед, Наташу Ян посадил в седло перед собой – что, не хотел подставлять ей спину? Он не тот простак, каким любит прикидываться. В течение дня Ян раздавал поручения нашим людям и конечным пунктом каждого задания было прибытие на борт. В конце остались лишь мы четверо и теперь последними возвращались к «Бродяге». Я понимал досаду Наташи. Неудачливый соглядатай, она оказалась в хвосте событий, вместо того, чтобы их опережать.

Обширная пустошь, огороженная, но давно не паханая, темный гребень леса вдалеке. В качестве причальной мачты для «Бродяги» использовался остов старой мельницы. Трап опущен, несколько дюжих местных парней и помощник Яна по прозвищу Корявый поджидают нас. Мы спешились.

– Загрузились под завязку, профессор. Горючка и балласт – баки полные, – Корявый обнажил в улыбке желтые зубы.

– Молоток! – ответил Ян, – Но где ж ты обретался, что я тебя, считай, не видел?

– Мое присутствие незримо, а дела на виду, – похвалился Корявый.

Трап под ногами ходил ходуном. Поднимаясь последним, я оглянулся. Оба стикса стояли, скалились, подняв круглые кошачьи головы. Интересно, они понимают, что мы делаем, куда направляемся и что эта громоздкая летательная машина – людских рук творение? И что они думают по этому поводу, если, конечно, умеют думать?

– Не видишь, куда прешься!?

Я чуть не столкнулся с Перси, поджидавшим нас в дверях. Встречать нас внизу вместе с Корявым было ниже достоинства розовощекого коротышки. «Первый пилот» – так называли командира экипажа, чтобы не ущемлять начальственное самолюбие Яна.

Я отшутился:

– Извини, у меня от стикса ноги в раскоряку. И вестибулярный аппарат кружится…

– Давай-давай, топай. И держись крепче, сей секунд взлетаем.

Я поспешил добраться до каюты и сразу улегся. Кто знает, вдруг Перси решит взлетать по быстрому, слив балласт? Он уже проделал это с нами тогда, в ночь отправления – кое-кто задницу ушиб.