Но сегодня все по-другому. Ромочка не глазел на потолок и не рассматривал свои любимые картины на стенах. Он подошел почти к самому краю толпы и, вспотев от страха, остановился у края платформы, ни на кого не глядя, напустив на себя такое же, как у всех, равнодушное выражение. Ему нравилось, что в толпе никто ни на кого не смотрит. Ромочка твердил себе: взрослые собаки тоже часто ведут себя так, словно рядом никого нет и бояться нечего, — и потому другие думают, что и их тоже можно не бояться.
Почуяв невыносимую вонь, пассажиры озирались, но разглядеть Ромочку успевали, не все. К платформе с грохотом подъехал поезд. Он остановился и затих. Двери вагонов, шипя, разъехались в стороны. Ромочку сдавило со всех сторон: пассажиры отчаянно толклись, стремясь войти внутрь. Навстречу им хлынул поток выходящих пассажиров. Его внесло в вагон, а Белая куда-то пропала. На Ромочку давили, его толкали. Он ужасно перепугался. Захотелось перекусать всех, кто стоял близко, но плотная толпа вдруг разделилась, распалась. Одни успели сесть на коричневые диваны, другие нависли у сидящих над головами. Пассажиры по-прежнему избегали смотреть друг на друга, а если и натыкались на кого-то взглядом, то как будто не видели. Скоро пространство вокруг Ромочки расчистилось — почуяв ужасный запах, пассажиры спешили уйтиподальше.
Ромочка завертел головой во все стороны. Поезд, загрохотав, дернулся, и он потерял равновесие и упал ничком. Ромочка с трудом поднялся на четвереньки и заскулил. Его окатило ужасом. Потом он навострил уши: поверх грохота, скрежета, криков, лязга и шума до него донеслось тихое, испуганное повизгиванье. Оно слышалось где-то недалеко. Значит, Белая рядом!
Ромочка пополз вперед на четвереньках, пробираясь между ногами сидящих и стоящих пассажиров, но поезд вдруг резко сбросил скорость, и он вынужден был остановиться, чтобы снова не упасть. Пассажиры кричали на него; целый лес ног двигался к дверям вагона, а навстречу двигался другой лес — входящих. Слов он не понимал и не обращал на них внимания. Белая по-прежнему тихо повизгивала где-то впереди, и Ромочка спешил к ней на помощь. На следующей остановке в вагон ввалилась еще более плотная толпа. Ромочку прижало к ногам стоящих пассажиров. На поворотах, на подъемах и спусках все они извивались и покачивались в унисон.
В вагон набилось столько народу, что забиться куда-нибудь подальше стало невозможно. Ромочка отчаянно извивался, пытаясь ползти вперед. Его ругали и пинали. Поезд снова затормозил, остановился. Ромочке показалось, что в вагон набилось еще больше людей. Он заплакал от бессилия и уже собрался укусить ближайшую к нему ногу, как вдруг Белая облизала ему лицо своим шершавым языком. Ее затиснули под сиденье — совсем рядом с ним. Ромочка обнял ее за шею обеими руками. Кто-то наверху добродушно рассмеялся, и ему немного полегчало. Он решил никого не кусать.
Из глаз Ромочки беззвучно катились слезы; не выпуская Белую, он покачивался на месте. Скоро люди снова учуяли его и начали отодвигаться.
Он вытер нос и глаза рукавом и собрался с духом. Восстановил равновесие, встал на ноги — и едва не упал снова, когда поезд внезапно сбавил ход и впереди показались огни другой станции. Ромочка забился в дальний угол вагона, и поэтому, а еще из-за своего малого роста, он не разглядел станции, а заметил только яркие люстры на потолке. Одной рукой он схватился за серебристый шест, а другой держал Белую. Теперь его трудно было отогнать от входных дверей. На каждой остановке творилось то же самое: толпа вокруг него быстро рассасывалась. Пассажиры садились на диваны. Ромочка стиснул зубы и зажмурился. Поезд снова нырнул в туннель.
Открыв глаза, Ромочка сразу увидел, что половина вагона заполнена детьми, большими и маленькими. Он сразу понял: это не домашние дети. В метро зашли бомжата, беспризорники и малолетние бандиты. Испугавшись, он забился в угол, вцепившись в другой металлический шест, и окинул всех быстрым, враждебным взглядом. На первого, кто подошел к нему, он злобно зарычал. Ему вторила Белая. Подростки расхохотались; они стали было дразнить его, но скоро забыли о нем.
Вдруг Ромочку пронзила ужасная мысль. Сколько раз поезд останавливался и трогался с места? Сколько они проехали станций? Наверное, он еще никогда не забирался так далеко от дома. Правда, поворачивал поезд нечасто; Ромочке казалось, что он только однажды повернул на рассвет. В темноте трудно разобрать.
Он задумался. Тот ли это поезд, что приходит на «его» станцию? А может, всякий раз туда приходит новый поезд? Он постарался вспомнить, что было, когда он был еще совсем маленьким, и смутно припомнил, как выходил из вагона. Вспомнил фразу: «Поедем домой на метро».
Его затрясло; от страха он чуть не потерял сознание. Страшный поезд уносит его все дальше от логова! Лучше сойти, не то поезд завезет его в такую даль, что он уже не найдет дороги домой. Да и сейчас, наверное, далеко завез! На следующей остановке он кое-как, спотыкаясь, выбрался из вагона и очутился на незнакомой станции.
На этой станции было много поездов, платформ и людей, которые сновали между ними, словно орды захватчиков. Сердце у него сжалось от отчаяния. Ему захотелось свернуться где-нибудь калачиком и заснуть. Белая тоскливо скулила сбоку, прижав уши к голове. Ромочка кое-как добрел до стены и увидел эскалатор.
Они с Белой поднялись к свету и очутились в совершенно незнакомой части города. Она так отличалась от «его» города, что он решил: наверное, они попали куда-то совсем в другое место. Вокруг них возвышались несломанные здания; некоторые оказались даже очень красивыми. На фоне голубого неба со всех сторон поднимались дома — красивые и обыкновенные, но совсем не похожие на серые бетонные многоэтажки или заводы. То здесь, то там росли деревья, покрытые копотью, но ничего похожего на рощу или лес Ромочка не увидел. И мусорной горы тоже.
Ромочка так устал и измучился, что сил охотиться у него не осталось. Протиснувшись в толпе людей, пробравшись между припаркованными машинами, он забрел в скверик напротив станции метро. После такого потрясения самое главное — поспать! Он нашел раскидистый куст и заполз под нижние ветки. С одной стороны сквера по рельсам с визгом и грохотом ехали трамваи; с другой стороны сквер огибала оживленная, шумная улица. Закрыв глаза, Ромочка вдохнул выхлопные газы. Еще здесь пахло пирожками и картошкой от киосков. Но явственнее всего пахло водкой. Совсем недалеко, на лавочке, сидела женщина и пила водку из бутылки, не выпуская при этом из рук свою сумку. Видимо, в сквере недавно убрали листья, потому что земля под кустом была совсем голой. В ноздри Ромочке набилась сухая пыль. Пахла она плохо. И все же Ромочка заснул спокойно. Белая никого к ним не подпустит.
Наступил вечер. Ромочка замерз. Он прижался к Белой и стал смотреть сквозь листву на слабое мерцание разноцветных огней.
Они заблудились. Ромочка никак не мог придумать, что ему делать. Он не знал, как и что спрашивать у людей. Поедем домой на метро. Интересно, как на языке людей будет «дом»? Ромочка знает, что значит «дом», но вряд ли люди его поймут.
Ромочка и Белая осторожно брели по тротуару. Пока им не попадалось никого, хотя бы отдаленно напоминавшего жителей мусорной горы или трущобного поселка. На трамвайной остановке сидел довольно чистый пьяница; его расталкивали два очень толстых милиционера. Потом Ромочка увидел уличного мальчишку, который мыл стекла машин на перекрестке. Но ни бомжей, ни собак. Ужасно оказаться в большом городе только с одной собакой — и не знать, где живут бомжи. И даже когда они, наконец, наткнулись на бомжей, Ромочка сразу понял, что они чужие, не из стаи трущобного поселка и мусорной горы. Бомжи тоже сразу увидели, что Ромочка не из них. На них обращали внимание и уличные мальчишки, и банды бритоголовых подростков. Ромочка понимал: здешние собаки увидят в них с Белой чужаков, которые покушаются на их территорию. На всякий случай он решил держаться поближе к бомжам. Может, здешние обитатели не заметят, что он не такой, как они? Ведь он похож на бомжа или беспризорника… Врагов у него много: милиция, многочисленные подростковые банды, нищие и безликие домашние люди — мужчины, женщины, дети, которые живут под крышей, носят разноцветные сумки на «молниях» и стирают одежду.