По-прежнему ужасно хотелось пить. Белая тяжело дышала, вывалив язык. Река исчезла из виду, но по-прежнему была где-то рядом: ведь канал впадал в нее. Он чувствовал близость воды. Вода напоминала огромного зверя, который всегда прячется и всегда в движении. Вода резко пахла; сильное течение гнало ее к закату.

Как Ромочка и предполагал, впереди канал расширялся, сливаясь с большой рекой. Неожиданно бетонный парапет закончился, и он увидел ступеньки, которые вели к широкой площадке у самой воды. Он напился вволю и вымыл лицо и руки. После того как рябь на поверхности воды успокоилась, в ней снова отразились оранжевые окна домов.

На том берегу больше еды, там легче найти убежище — но как туда добраться? Ромочка со всего маху опустил в воду руки, разбивая город на крошечные кусочки розовой, оранжевой, серой пустоты. Он ненавидел этот город.

Остается одна надежда: на пахучую реку.

Снова наступил вечер, и снова он чуял повсюду ароматы еды и слышал музыку. Глаза прохожих на миг останавливались на нем, но почти все тут же отводили взгляды. И все же Ромочка понимал, что в таком месте ему трудно остаться незамеченным. Из одного здания плыла печальная музыка, слышались мужские и женские голоса. Из другого доносились другие звуки: там как будто билось огромное сердце. И что-то шипело — громко, резко. Ромочка шел по чужим улицам. Белая трусила за ним по пятам. Городские огни были разноцветными, и на фоне ночного неба возвышались огромные купола. Здесь все было красивое, как во сне.

На ходу Ромочка все чаще косился на свою сестрицу. Поведение Белой беспокоило его. Сначала он никак не мог понять, к кому она обращается, на кого смотрит так дружелюбно и кому виляет хвостом, ради кого настораживает уши. Потом до него дошло: Белая пытается попрошайничать. Она заглядывает в глаза чужим людям. Она отвернулась от него. Так проголодалась, что нарушила закон стаи и побирается сама, как одинокая бродячая собака.

Его переполняли гнев и разочарование. Когда Белая в очередной раз выжидательно посмотрела на прохожего, Ромочка грозно зарычал и сильно пнул ее ногой. Белая виновато съежилась, некоторое время тащилась за ним по пятам, низко опустив морду и хвост и время от времени поглядывая на его колени. Но она не могла пересилить себя. Она проголодалась, а люди всегда относились к ней по-доброму.

В следующий раз Ромочка только зарычал на нее, а бить не стал. Он вдруг как-то охладел к ней, но внутри него разрастался страх. Найти хорошие охотничьи угодья, безопасное логово — его задача, а он не справляется.

По его лицу бежали слезы. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным. И ничего не оставалось делать, только трусить вперед. Он не смел остановиться, но идти ему было некуда.

Они прошли полпути через мост. От воды поднимались испарения. Ромочка глубоко дышал, а Белая обнюхивала столбики балюстрады. Рядом грохотали машины. И все же Ромочке полегчало — впервые по-еле того, как они вышли из вагона поезда. Он остановился посреди моста и посмотрел сверху вниз на реку. Как она далеко! И какая разная — где-то водовороты, где-то она течет спокойно. Выведет ли она их домой? Сумеют ли они найти дорогу, ориентируясь по запаху? Белая тоже тыкалась то туда, то сюда, искала дорогу домой. Ромочка успокоился. Все будет хорошо.

Все произошло так быстро, что Ромочке показалось, будто ему снится страшный сон. Они зашли в какой-то двор — Ромочка решил срезать путь. Двор оказался глухим. Они развернулись — и вдруг все стремительно завертелось. Они услышали топот, шарканье сапог, вопли, крики. На них напали так внезапно, что Ромочка не знал, куда смотреть. На миг он застыл, вертя головой во все стороны, не в силах смириться с тем, что его окружила стена людей в форме.

Он бросился было к ним, но земля больно ударила его по затылку. Его грубо ткнули лицом в асфальт, руки выкрутили, сковали наручниками. Кто-то наступил ногой ему на голову. Кто-то стянул ему ноги веревкой. Где-то рядом рычала Белая. Злобный голос приказал: «Пристрели собаку!» Белую отпихнули в сторону, подальше от Ромочки. Спутанные космы мешали смотреть; он с трудом разглядел, как Белая поднимается на ноги и изготавливается к прыжку. Вдруг над ней нависла огромная тень. Белую быстро ударили дубинкой по голове. Она упала; Ромочка закричал. Белая пошевелилась, силясь поднять голову, но тут самого Ромочку подняли и куда-то потащили. Послышались мужские крики; его швырнули в кузов милицейской машины.

— Золотухин, почему не пристрелил собаку? Я ведь ясно сказал…

Один из милиционеров пожал плечами:

— Я люблю собак.

Сначала Ромочка услышал шум голосов и топот многих ног. Потом открылась дверь его камеры. Целая толпа окружала человека, который направлялся к нему по коридору. Ромочка догадался, что к нему идет вожак стаи. Его спутники лебезили перед ним: охотно отвечали на вопросы, пропускали вперед. По их жестам и отдельным словам Ромочка догадался, что они говорят о нем: у него жуткая грива, колтуны, он очень злобный, ходит не по-людски… У него прекрасные рефлексы, и от него воняет. Все радовались, что поймали его, и спешили передать радость вожаку. Ромочка испугался. Вожак подошел к решетке и пристально посмотрел на него. Он не улыбался. Ромочка не отводил глаз. Он выпрямился и смерил вожака, которого звали Черняк, сухим, официальным взглядом.

Обернувшись к остальным. Вожак — майор Черняк сухо и повелительно спросил:

— Вы что, спятили? Он ведь совсем маленький. Снимите с него наручники и выньте изо рта кляп!

— Товарищ майор, он кусается.

— Снимайте!

Стая расступилась; кое-кто засмеялся. Вожак злобно огрызнулся, подошел к забившемуся в угол Ромочке и, зажав нос рукой, вынул кляп. Ромочка выждал немного и вцепился в пахнущее мылом запястье. Вожак-Черняк выпрямился, завопил, схватил его за волосы. Он не давал Ромочке прокусить себе руку насквозь.

— Помогите! — крикнул тот, кого остальные называли «товарищ майор».

Смеющиеся люди снова заткнули Ромочке рот. Ромочка приглушенно зарычал.

— Он ведь совсем маленький, — передразнил кто-то, выпятив губы.

Вожак-Черняк вздохнул, баюкая укушенную руку. Его свора заперла камеру.

— Да, он еще совсем маленький… совсем ребенок. Куда мы катимся?

Один из своры злобных прихвостней фыркнул:

— Бродячие дети хуже бешеных собак! Хуже взрослых. Их много, миллионы. Мы никогда ничего не решим, пока не избавимся от них. Прикончить его, и точка! — Он ткнул пальцем в голову Ромочки. Ромочка все понял: он уже видел огнестрельное оружие. Он зарычал.

— Господи, Белов, у тебя ведь у самого есть дети. Как ты можешь?

— Какой он ребенок? Он прикончит моих детей, дай ему хоть вот такую возможность…

Вожак отвернулся и рявкнул на остальных:

— Чтобы к обеду с него сняли наручники! И не стригите ему волосы — они вам еще пригодятся. — Он ушел.

К вечеру в Ромочкину камеру ввалились пятеро милиционеров. Они сняли с него наручники и приковали его за руку к кольцу в стене. Пока двое держали его за волосы, остальные развязали ему ноги и вынули изо рта кляп. Он старался сдерживаться, но ужасно удивился, когда перед ним на пол поставили огромную миску с горячим супом, бросили полбуханки хлеба и вышли.

На следующее утро Ромочку не выпустили из камеры, только зачем-то раздели догола. Потом, хотя он выл от боли и метался во все стороны, насколько позволял наручник, его обдали струей холодной воды из шланга. Потом его оставили в камере с открытой форточкой, чтобы вонь выветрилась. В участке не было холодно; понемногу он согрелся, а позже ему принесли одеяло.

В следующие дни «беловский песик» стал забавой для всей округи. Сюда приходили милиционеры с других участков, они платили Белову деньги, а потом громко хохотали над Ромочкой, толкались возле решетки, тыкали в него заостренными палками, корчили рожи. Его злобный оскал, острые когти и невероятно быстрая реакция забавляли милиционеров. Они платили, чтобы посмотреть, как он ест и испражняется. Время от времени кто-то кричал: