В середине утра они очутились за углом «Рима». Ромочка тявкнул, а Белая запрыгала от радости. Они обежали здание кругом. Они еще ни разу не были здесь при свете дня; в переулке никого не было, и ресторан оказался закрыт. Белая носилась туда-сюда. Она подвывала от радости, учуяв остывший след своей стаи. Ромочка тихо скребся в запертую дверь и поскуливал, но изнутри не доносилось ни звука. Лауренсии там не было.

Как ни хотелось им есть, они спешили домой. Побежали по знакомой тропе, как будто сама по себе дорога заключала в себе еду и придавала им сил.

До своей территории Ромочка и Белая добрались ближе к вечеру. Они устало трусили вперед. Глаза у них остекленели, но смотрели выжидательно. В логове никого не было, поэтому путешественники улеглись в гнездышке и не спеша вылизали друг друга, дожидаясь остальных. Несмотря на слабость, Ромочка был счастлив. Белая исхудала, отощала с тех пор, как они ночевали дома в последний раз. Ромочкины пальцы пробежали по ее ребрам. Как давно это было! И в то же время ему казалось, что все случилось лишь сегодня утром.

Они услышали радостный лай, который делался все громче: семья учуяла их следы. Радость достигла апогея во дворе, а потом все один за другим бросались к нему и Белой, визжа и скуля от радости. Даже Черная, всегда сдержанная, ходила ходуном. Она подбегала то к Ромочке, то к Белой и широко улыбалась. Когда Ромочка обнял Черную и лизнул ее в морду, ее всю передернуло. Не вырываясь, она лизнула его в ухо, а потом потянулась к Белой, чтобы лизнуть ее тоже — правда, всего один раз. Черный и Серый, вне себя, носились по подвалу, прижав уши и приседая, а потом начали гоняться друг за другом, потому что не знали, как дать выход радости. Беременная Мамочка тыкалась в Ромочку своим большим животом и покусывала его в лицо — как будто для того, чтобы убедиться, что он в самом деле вернулся, одного вылизывания было недостаточно.

У них была еда. Они бросили ее на улице, рядом со входом, потому что торопились поприветствовать выживших Ромочку и Белую. Как только все успокоились, они сходили наверх и вернулись с зайчонком и тремя уже одеревеневшими воронами.

Ромочка уже не мог долго обходиться без метро. Держался он настороженно — один раз метро уже похитило его, — и все равно любопытство пересилило. Несколько дней он вместе с собаками охотился в окрестностях мусорной горы, но его уши лучше, чем раньше, настраивались на людей. Он все время искал разгадки их поведения. Наконец он изумился: оказывается, внешний мир все время был рядом, только он ничего не соображал. Жители мусорной горы и трущобного поселка отлично знали Белова. Однажды он слышал, как одноногий бомж говорит приятелю:

— Майор Белов сутенер. А еще он крышует нищих, торгует детьми… в общем, самая настоящая крыша. Тебе бы с ним поговорить.

Почти все свои монеты Ромочка сменял на красивые билеты метро. Отдыхая в логове, он все время играл с ними, раскладывая их по узорам и давая семье понюхать их.

Вскоре он снова приплелся на станцию с билетами в кармане. Прислушавшись к пассажирам, Ромочка узнал, что у каждой станции есть название. Название ближайшей к логову станции он выучил и запомнил. Ромочка обследовал все станции метро в пределах своей территории и понял, что можно проехать остановку-другую в одну сторону, а обратно возвращаться домой поверху. Постепенно он стал удаляться от логова на две, на три остановки. Белая оставалась его единственной спутницей. Белая была опытная, бывалая собачка. Она привыкла к подземным поездам и тамошним опасностям. Остальные провожали его до входа в метро, но дальше не шли. И даже Черная не выказывала никакого возмущения. Запас Ромочкиных монет быстро истощился. После того как нищие заметили, что, кроме объедков, он начал клянчить и деньги, его жизнь сильно усложнилась.

Во время скитаний по подземной территории он внимательно наблюдал за людьми и прислушивался к ним. Под землей Ромочка понял, для чего нужны деньги. В магазины ему входить нельзя, даже и пытаться не стоит. Но уличные ларьки и киоски в подземных переходах — для всех. Неужели все так просто? Ромочка ужасно удивился: как он раньше не догадывался? Протягиваешь монеты и тычешь пальцем в то, что тебе нужно. Если продавец молчит, жестикулирует или что-то говорит, даешь ему еще одну монету, и все дела.

Ромочка начал покупать в киосках горячую еду — хот-доги, пирожки, булочки с сыром, бублики и шаурму, которую он и собаки в восторге поглощали. Иногда, если он показывал на собак, ему давали и объедки, особенно если он при этом еще что-то покупал за деньги. Правда, его монеты очень быстро заканчивались.

Мамочке нравился новый запах его ладоней, но она терпеть не могла, когда Ромочка уезжал на эскалаторе вниз. Она пыталась склонить Ромочку охотиться на мусорной горе или в лесу, но в последнее время он редко выходил туда. Его влекло к себе метро: красивые галереи, киоски, где продается горячая, жирная, сладкая еда, и вообще заманчивый мир людей.

Мамочка каждый раз провожала его взглядом и следила за каждым его шагом. Она волновалась за Ромочку, но не пыталась ему помешать. Иногда она просто сидела у входа в логово, и Ромочка путал ее с Золотистой — та ведь была бессменным часовым. Мамочкино беспокойство передавалось Ромочке. Он толкал ее, тянул назад, уговаривал вернуться в лежбище. Мамочка задумчиво лизала его и замирала, переключившись на свои мысли. Даже после того, как у нее родились два щенка. Мамочка продолжала беспокоиться. В ту осень Ромочка не пытался сосать ее молоко. Он не выказывал интереса к щенкам. Днями и ночами он пропадал у метро. Возвращался за полночь и часто не приносил в логово никакой добычи.

Осенью светало поздно. В темноте Мамочка вползла в логово, волоча за собой что-то тяжелое. Почуяв незнакомый запах, все забеспокоились, вскинули головы; носы и уши вопросительно обследовали темноту. Мамочка шла неуклюже, медленно; по нарушенному ритму было ясно, что она еле волочит ноги, потому что тащит что-то тяжелое и живое.

Она споткнулась и втащила свою ношу в лежбище. Ромочка так и подскочил. Мамочка принесла не только странный запах. Она тащила за собой — точнее, волокла — плачущего человеческого младенца, прихватывая зубами то кожу на загривке, то одежду.

Ребенок был тяжеловат даже для Мамочки. Ромочка зарычал, не дожидаясь, пока зарычат другие, хотя в темноте он видел хужевсех, да и учуять младенца остальные наверняка успели задолго до него. Мамочка не обратила на него никакого внимания. Она положила младенца в гнездышко и принялась вылизывать ему лицо и руки. Две меньшие сестрички, Золотинка и Пятнашка, кувыркались рядом и тыкались в младенца. Вдруг он расплакался, расхныкался — сначала тоненько, тихо, а потом все громче. Он даже начал захлебываться. Все ощетинились. Даже Ромочка почуял страх, который воцарился в темном логове и поднимался из-под хвостов и шей его братьев и сестер.

Он и сам никак не мог успокоиться. У него мурашки бежали по коже; он весь чесался. Блохи донимали его больше, чем всегда. Он огрызнулся на Черную и отпихнул от себя даже Белую. Потом он отвернулся и страдал до рассвета, гордый и сердитый. От холода он никак не мог уснуть. Его Мамочка в темноте даже не смотрела в его сторону! «Где ты была. Мамочка? — молча спрашивал он ее в темноте. — Что ты наделала, зачем притащила его сюда?» Ромочке наверняка полегчало бы, заметь он, что Мамочка смотрит в его сторону и отвечает ему, но никакой ответ не объяснял ее предательства.

Он слышал, как новый младенец сосет молоко и мяукает. На рассвете он услышал звук — знакомый, но в логове по-прежнему странный: младенческую икоту. Закоченев от холода, Ромочка встал, схватил дубинку и зашагал к свету. Черная, Белая и Серый тут же пошли за ним, и ему полегчало. Они пошли напрашиваться на неприятности. Сегодня, злобно подумал Ромочка, они украдут у кого-нибудь сумки с покупками. Они не разбойничали с прошлой суровой зимы.