Он понимал, когда собаки довольны. Он все чувствовал и видел по тому, как они двигались. Если члены его семьи весело виляли хвостами и широко улыбаются, значит, им хорошо. Если Мамочка, лежа в гнездышке с малышами, тихо вздыхала, Ромочка понимал, что она счастлива, и тоже чувствовал счастье. Если кто-то злился на него, его кусали. Позже Ромочка узнал, что укусы бывают разные: дружелюбные, когда прихватывают совсем не больно, и настоящие — обычно после долгих угроз, когда обиженный долго рычит, задрав дрожащую верхнюю губу и оскалив зубы. Он научился различать, когда кусают в шутку, в игре, а когда — всерьез. Он и сам быстро перенял манеру по-разному скалиться, когда играл и когда злился не на шутку. Он осязал и обонял членов своей стаи, своей семьи пальцами, носом и языком.

Пришлось выучить многочисленные ритуалы. Ромочка тоже бурно радовался взрослым и бежал к ним навстречу, когда те возвращались после долгой охоты. Радуясь, он, как остальные, низко опускал голову и поджимал губы. Встретив взрослых, он весело тявкал и лизал их в морду. Встреча сопровождалась признаниями. Ромочка перенял у молочных братьев и сестер позу радости и позу раскаяния, позу раздумья и позу вины, ожидания наказания. Щенки откровенно признавались взрослым в своих шалостях и прегрешениях: они подползали к матери на брюхе, не глядя на нее, а подобравшись поближе, перекатывались на спину и поскуливали, ожидая справедливого возмездия. Как правило, наказанием служило пережитое унижение. Если щенки, расшалившись, грызли кости Золотистой или растаскивали спальное гнездышко и раскидывали тряпки и солому по всему подвалу, они тут же сознавались во всем, как только приходили взрослые.

К такой откровенности Ромочка так и не смог приучиться. Встречая взрослых после какой-нибудь шкоды, он лгал, изображая радость. Черного и Золотистую его поведение очень удивляло и беспокоило. Они все меньше и меньше кусали его. И только Мамочка, учуяв его запах наверху, в развалинах, или в перевернутом гнездышке-лежбище, по-прежнему наказывала его, заставляя перекатываться на спину.

Однажды вечером снег все шел и шел. Наутро рассвело очень поздно, и освещение в подвале изменилось, стало каким-то серым. Щели и дыры в потолке, через которые раньше виднелось небо, оказались завалены.

Ромочка почуял рядом с собой Черного. Пес подошел к нему вплотную, сверкая глазами. Хвост быстро вилял из стороны в сторону. Он звал Ромочку. Ромочка понял, тявкнул и побежал за Черным. Черный вывел его наружу, и Ромочка сразу зажмурился: он уже забыл, что бывает светло. Он уже больше месяца не видел света. Тускло светило солнце — белое блюдце на тусклом сером небе. Земля была завалена белым. Черный на снегу особенно выделялся. Странно блестела желтоватая голова с выпуклым, крутым лбом. Шерсть на холоде стала гуще; особенно теплой она была на шее и загривке. Черный посмотрел на Ромочку блестящими взволнованными глазами, лизнул его в лицо и весело скакнул к двери церкви. Ромочка, оскальзываясь, побежал за ним в одних носках. Сухой снег скрипел под ногами. Помочившись на сломанную дверь. Черный вывел Ромочку наружу. Засохшие яблони превратились в снежных баб; все их ветки густо облепил снег. Снежная шуба укутала все палочки, все травинки и сгнившие бревна. Черный подвел Ромочку к калитке и вывел за ограду — в первый раз!

Все стало другим. Кружевные белые деревья высились над бело-синими волнами снежного моря. Вдали виднелся город. Жилые дома тоже изменились; на парапетах и подоконниках налипли снежные узоры. Никогда еще Ромочка не видел такого красивого снега!

Черный тявкнул, и Ромочка, обернувшись, увидел, как тот задрал заднюю ногу на угловой столб ограды. Потом, протиснувшись в щель, он старательно окропил все ближние столбы, стену трехэтажного бетонного недостроенного здания без крыши, внутри которого навалило высокие сугробы. Ромочка осторожно ставил свои метки в тех же местах, что и Черный. Главное — не вылить все за один раз! Черный проверил его работу и остался доволен. Он затрусил назад, к логову. У самого лаза он обернулся к Ромочке и завилял хвостом. Черный больше не смотрел на него свысока, а беседовал по-дружески. Как это мило! Ромочка очень обрадовался. Позже, когда все улеглись спать, он подполз к Черному и нерешительно ткнулся носом ему в бок. Черный растянулся во всю длину, словно приглашая его прилечь рядом. Когда Ромочка обвил руками его толстую шею и зарылся в его густую шерсть, Черный глубоко вздохнул и впервые с истинной нежностью лизнул мальчика в лицо.

После этого Ромочка старательно метил все нужные места. Мамочка, братья и сестры понюхают его метку и поймут, что он честно выполняет свой долг.

Наступила настоящая зима. Однажды Ромочка вышел на двор, в стылый сумрак, чтобы помочиться. Долгие ночи тревожили его. В логове никогда не было света. Ромочка просыпался отдохнувшим и готовым к играм, но глаза открывались, он видел вокруг темноту и падал духом. Единственная, едва заметная, полоска света брезжила рядом со входом. Ромочка все дольше лежал в гнездышке и с тоской ждал, когда же наступит робкий день.

Ту первую зиму очень скрашивала Белая Сестричка. Она оказывалась рядом, стоило ему подумать о ней. Она не дожидалась, когда он сам к ней потянется. А иногда Белая подходила к нему специально, чтобы составить ему компанию. Оказывается, он успел изучить ее лучше, чем других братьев и сестер.

Ромочка слышал, как остальные щенки возятся и играют, но не присоединялся к ним. Он все ждал, когда же в подвал попадет свет, когда вернутся взрослые собаки или когда щенки устанут и поиграют или поспят с ним. Но щенки вскоре поняли, что в темноте Ромочка их не видит, и придумали новую игру. Они по очереди нападали на него из засады, прыгали, вцеплялись в одежду зубами, тянули, рычали, кусали. Потом лезли лизаться и целоваться. Ромочка слышал, что они где-то рядом, но поймать их не мог. Он различал предательский шорох, когда кто-нибудь подползал к нему. Сначала он не понимал, кто на него нападает, пока щенок не оказывался на нем. Постепенно Ромочка сообразил, что повадки у всех щенков разные. Серый бросался на него и тут же проворно отскакивал. Черная больнее всех кусалась. Коричневый, неуклюжий и нерешительный, никак не мог выбрать, за какое место его куснуть и, раздумывая, громко сопел. Белая же была самой маленькой и легкой из всех.

Потом оказалось, что он знает довольно много — он многое усвоил незаметно. Все щенки были разными на вкус и на запах. От кобельков остро пахло мускусом. От Белой и Черной исходил специфический едкий запах — девичий. Совсем как от Мамочки и Золотистой, только слабее. Все они бросались на него и убегали по-разному. Коричневый часто метался во все стороны, скользил, царапая когтями по полу и шумно пыхтя от возбуждения. Скоро Ромочка даже в темноте понимал, когда Коричневый сам за кем-то гоняется или когда гонятся за ним. По взволнованному дыханию он понимал, когда кто-то боится. Белую он узнавал сразу, как только дотрагивался до нее или она ставила на него лапы. Он отличал ее и вдали, в темноте; Белая охотилась молча. Вскоре Ромочка стал чувствовать, когда Белая тихо сидела рядом и ждала его. В темноте, среди разнообразных вихрей и сопения, он угадывал островок тишины.

Согревшись, он веселел. Сидел в гнездышке, вертел головой, улавливал разные звуки, придумывал, как обороняться от их нападок. Иногда, в предвкушении возни, он радостно хихикал, но сразу же затаивал дыхание, чтобы лучше слышать. И вот начиналось: щенки, один за другим, прыгали на него, все сплетались в живой клубок. Ромочка смеялся, пытаясь сбросить одного, укусить другого, отстранить третьего и прижать коленом четвертого. Скоро он понял, как важно закрывать в драке живот и шею. На лицо и шею он натягивал шерстяную шапку, в которой провертел дыры для ушей. И все равно он вечно оказывался покусан и поцарапан. Перед сном Мамочка, устроившись в гнездышке, тщательно зализывала его раны.

В темноте он казался себе крупнее и проворнее. Он умел бить передними лапами сильнее, чем все четыре щенка, вместе взятые. В темноте он казался себе другим — таким, как все. С длинными острыми клыками, способным на смертельный укус.