И вправду жуть. Франку подумалось, что все наверняка происходило сзади, там больше места. Спереди тесновато, чтобы кого-то есть и насиловать. Он взглянул на часы, немного времени у него еще было. Вышел, капли дождя брызнули в лицо, и он поспешно сел назад. Открыл обе дверцы в багажник и забрался туда. Отличный багажник, просторный, девки с автострады поместятся без проблем. Он посмотрел, не осталось ли чего-нибудь от этого ужастика, волос, ногтей, крови, может, кусок веревки или еще что-нибудь, но фараоны поработали на совесть, не было никаких следов. Он лег, вытянул ноги. Хорошо было лежать в багажнике. Со своего места он видел перекладины передних сидений. Французы делают на совесть, прочно, сюда, наверно, тот псих привязал трех девок.

Больше вроде и некуда. Франк повернул голову и представил себе трех привязанных девушек. Он улыбнулся. И вправду жуть. Рот наполнился слюной. Он посмотрел на часы, ну вот, опаздывает.

За день его вконец достали. Вечером дома он от души наорал на мать, она расплакалась «у-у-уй, у-у-уй…» Он рявкнул: «Клал я на тебя! Хоть подохни, я на тебя клал!» И ушел, громко хлопнув дверью, бац! Он поехал куда глаза глядят, просто чтобы успокоиться. Погода была мерзкая, лило так, будто разом включили миллион оросительных шлангов. Что-то неладное творилось с климатом, Эль-Ниньо пришел в Европу, уровень воды в океанах наверняка повышался на несколько миллиметров в такие дожди, города на побережьях скоро затопит. Франку было до лампочки, из-за ливня он ничего не видел и остановил машину за здоровенным подъемным краном. Пересел назад, так же, как утром.

И представил себе трех девушек, привязанных к перекладинам передних сидений. Он облизнулся и сказал: «Ну-с, с кого начнем?» Одна, к примеру, будет блондинка, и одна брюнетка. Нет! Две блондинки и чернокожая. Из Бразилии, ни черта не понимает, типа тех девок, что трясут голыми грудями на футбольных матчах. Первая блондинка, к примеру, расхныкалась, а вторая прикрикнула на нее: «Не реви! Не видишь что ли, это его только возбуждает!» Ух ты! Вот это хладнокровие! Он влепил ей затрещину и сказал чернокожей: «Начну, пожалуй, с тебя, ты поджаристая». Сказал и захохотал. И куснул ее, к примеру, за ляжку, там, где она выпирала из-под лайкровых мини-шортиков. Вкус оказался как у черного восьмидесятипятипроцентного шоколада. Фу-уу! Ну и гадость, как тот псих мог это делать? Он прислонился к дверце багажника, перевел дух. Вторая блондинка была обалденная со своим хладнокровием, того придурка она, надо думать, здорово достала. Блин, не повезло на такую нарваться. Зато первая блондинка — нудная до чертиков. Совсем как его мать, та тоже вечно хнычет «у-у-уй! У-у-уй!» А от чернокожей ничего не осталось. Жуть. Его вырвало. Бе-е, прямо в багажник. Сил его больше не было, тошно. Он пересел вперед.

Дождь лил уже не так сильно, ночное небо расчистилось, был виден кусочек луны и немного звезд. Ему подумалось об огромности мироздания, мысль о бесконечности молнией пронзила мозг, даже больно стало. Потом мелькнула еще мысль о вечности. Тоже как молния. А потом о Боге. Три молнии, и всего-то стоило посмотреть на кусочек луны и две-три звездочки. Домой не хотелось, он знал, что мать, конечно, сидит и ждет его с включенным телевизором, нарочно выбрав ту передачу, в которой максимально возможное количество кретинов и кретинок состязаются между собой в кретинизме. Франк проехал немного и подумал, что за городом, наверно, виден Млечный путь, а иногда, говорят, удается увидеть падающие звезды, а может быть, даже разглядеть свет Проксимы Центавра. Он поехал по указателю «Все направления». Было слышно, как в багажнике возятся две блондинки, плакса все плакала над собой и над чернокожей товаркой по несчастью. Она что-то ему сулила, несла чушь про своих родных из Цюриха, мол, семья богатая, непременно заплатит за нее много денег, «пожалуйста, месье, отпустите нас, мы никому ничего не скажем». Франк слушал и качал головой, конечно, все они расскажут, и приметы его сообщат, и «Рено-4» опишут, и номер дадут, и о том, что случилось с чернокожей, тоже поведают. Вторая блондинка знала, что он все это знал, она была куда умнее плаксы и помалкивала, ни звука не проронила, такое аквариумное молчание, даже страшновато делалось. Франк пытался рассмотреть ее в зеркальце заднего вида. Красивая — супер, типа немецкая студентка с отделения романской филологии, приехала по обмену в рамках программы «Эразмус», немки обожают французскую культуру, и Франк ощутил гордость.

Город остался позади, но и пригород никак не начинался. Тянулись километры и километры сменявших друг друга гипермаркетов: «Ашан», «Перекресток», «Декатлон», «Обувная ярмарка», «Фуар'фуй»… И так на много километров. Время от времени мелькал то уцелевший обшарпанный многоквартирный дом с двумя-тремя припаркованными перед ним «Рено-Турбо», то заводские трубы из стекловолокна. Ничего похожего на пригород, и звезды по-прежнему не было видно. Время шло к ночи, и Франк почувствовал, что устал. Он остановился на пустом паркинге оптового магазина садового инвентаря. «У-у-уй! У-у-уй!» Ему осточертела эта шумная блондинка за спиной. Он вылез, обошел машину и забрался в багажник.

С плаксы градом лил пот, капли отражали блики от лампочки на потолке, это было красиво. Он куснул девушку за ляжку, вкус отдавал ванилью и орехом, и немного родниковой водой, и немного персиком и карамелью, и немного костром. Его сморил сон.

Он проснулся как от толчка, проспав час или два беспокойным сном, — мешал непрерывный гул машин, проезжавших по автостраде. На паркинг оптового магазина садового инвентаря въехал большой грузовик. Франк вышел из машины, взглянул на двух блондинок в багажнике, те не спали. Они смотрели на него неподвижными глазами, так смотрят морские черепахи, когда их вытащат на палубу корабля и они знают, что им конец. Он шикнул на них: «Цыц, сидите тихо! Не то убью!» И направился к грузовику. Ему ничего не оставалось, как прикинуться мирным путником, который просто остановился, чтобы вздремнуть, ему нельзя привлекать внимание, иначе дальнобойщик наверняка захочет заглянуть в его багажник, а там девушки. Плюгавый смуглый человечек в кабине увидел его и опустил стекло. Франк широко улыбнулся ему и крикнул: «Поворот на Нидерланды не знаете где? Черт-те сколько кружу…» Дальнобойщик покачал головой: «No lo so. Hablas espanol…» [2]Франк сказал: «Ладно, ничего, найду». Он махнул рукой, как мог дружелюбно, и вернулся в «Рено-4». Мельком заглянул в багажник, девушки сидели, не шелохнулись, он подумал, уважают, кого попало так бы не слушались, есть чем гордиться. Сел на переднее сиденье и тронул машину с места.

Уже светало, когда он подъехал к своему дому. Устал он как собака, но ему еще хотелось позабавиться с девушками в багажнике. Луна и звезды исчезли. Вместо них было серое небо, нависшее над самыми крышами. Улетучились и мысли о вечности и бесконечности, пронзившие его ночью, мир сузился и чувства вместе с ним. Мать уже успела вынести помойные мешки, и при виде их к горлу подкатила тошнота от голода. Он перебрался назад, у плаксы темнел синяк там, куда он ее укусил. Вторая, храбрая, смотрела на него с полуулыбкой, донельзя его раздражавшей. «Прекрати улыбаться!» — сказал он. Но она не прекратила. Он повторил «прекрати!» Она улыбалась, и хоть бы что. «Пеняй на себя, я тебя первую съем!» Девушка плевать хотела на его угрозы, в ее глазах плясал дерзкий огонек, жуткий, точно такой же, как у девочки в «Изгоняющем дьявола», когда она говорит священнику: «Твоя мать сосет у чертей в аду!» Франка затрясло, эта девушка была воплощенным злом, средоточием всего самого скверного на этом свете. Плакса косилась на товарку испуганным глазом. «Дерьмо собачье!» — вырвалось у Франка и он пулей вылетел из багажника. «Дерьмо собачье!» — повторил он, глядя на свою машину как на ядовитую гадину. Он вошел в дом, мать смотрела телевизор, показывали фигурное катание. «Эта пара из России, занявшая в прошлом году восьмое место, хорошо поработала над техникой. Нельзя не заметить, насколько увереннее они выступают, особенно в произвольной программе…»