Рафаэль провел рукой по волосам, не отрывая глаз от рисунка. Он предложил ей все, что мог, но что-то мешало Маргарите принять решение. Что-то не подвластное даже великому Рафаэлю Урбинскому. Он горько усмехнулся. Да, последнее время это стало происходить с ним довольно часто: чем настойчивее он пытался управлять своей судьбой, тем быстрее она выскальзывала у него из пальцев. То же самое происходило с работой. Заказов набралось столько, что он едва ли мог справиться с ними всеми даже при помощи своих даровитых и трудолюбивых помощников. Однако Рафаэль все время был вынужден сравнивать собственные успехи с достижениями своего великого учителя, Леонардо да Винчи. А иногда с достижениями самого опасного соперника, Микеланджело, для которого работа действительно составляла саму суть жизни.

Он снова посмотрел на набросок и почувствовал приступ неожиданной дрожи. Это было где-то за пределами его понимания.

Рафаэль закрыл папку, отступил и перевел взгляд на учеников, занятых работой, глаза его наткнулись на Джулио, в свои восемнадцать лет ставшего самым молодым его помощником. Юноша был исключительно талантлив, только этот талант требовалось приручать, а мастерство оттачивать. К тому же Джулио все еще сомневался в собственных силах. Рафаэль подошел к его столу и встал рядом, изучая изображение идеального юношеского лица. Золотистые локоны натурщика мягкими кольцами обрамляли лицо. Рафаэль даже удивился: как и где Джулио удалось отыскать такое сокровище? Безволосая грудь юноши будто бы вылеплена гениальным ваятелем. Мастер наблюдал за тем, как ученик наносит мазки идеально подобранной под тон кожи краски, которую только что смешал младший подмастерье.

Рафаэль переводил взгляд с натурщика на рисунок и только спустя какое-то время заметил на лице Джулио ярко-красную отметину. Кое-где она налилась лиловым цветом и опухла, а в самом центре виднелась ссадина.

– Джулио, что случилось? – тихо спросил Рафаэль, не прерывая работы ученика.

Джулио сначала не ответил, продолжая напряженно работать.

– Это всего лишь царапина, – наконец отозвался он. – Не беспокойтесь. Глаза не задеты, так что я могу работать.

Эти слова и тот смысл, который вложил в них Джулио, задели Рафаэля за живое. Он делил со своими людьми труды и заботы, с ними он преломлял хлеб и пил вино. Они стали для него семьей, и Джулио Романо не был исключением.

– Оставь, – велел он, забирая кисть из рук Джулио и откладывая ее на стол. – Можешь отдохнуть, – бросил он натурщику, который с трудом поднялся с жесткого табурета, прикрыл тело куском ткани и пошел к камину, чтобы согреться.

– Что произошло? Кто это сделал? – мягко спросил он. – Снова отец?

– Правда, все в порядке, учитель. Это всего лишь царапина. Не обращайте внимания.

– Джулио, ты мой друг, и друг хороший. Я не могу не обращать на тебя внимания. Ты обладаешь таким же даром, как и я, только у меня больше опыта.

Пока Рафаэль говорил, Джулио заметно расслабился.

– Я подрался на улице. Правда! Вчера вечером я выпил слишком много вина и распустил язык, а эта отметина лишь стала мне уроком.

Рафаэль хотел ему поверить. Фрески и картины, союз руки и кисти уникальным образом делали их единым целым. Но этих людей объединяло не только общее дело. Рафаэль припомнил разговор, который состоялся у него с Джулио давно, когда тот, казалось, больше доверял своему учителю. Отец иногда вымещает на мне злость из-за неудачного дня или разочарования от жизни. Он никак не может смириться с тем, что я хочу стать художником. Он считает, что я должен стремиться к другому будущему, к другой жизни.… такой, которая меня никогда не привлекала.

Произнесенные несколько месяцев назад слова всплыли в памяти Рафаэля и оставили в ней расходящиеся круги, как брошенный в воду камень. Он ни секунды не сомневался в том, что никакой драки не было. И дело гораздо серьезнее, чем юноша пытается показать.

Когда златовласый натурщик вернулся на свое место, Рафаэль позволил ученику приняться за прежнее занятие и оставил его в покое, но на сердце у него было тяжело. Джулио неожиданно отказался разговаривать с ним откровенно. Они действительно были друзьями, но пока между ними существовала некоторая отчужденность, и юноша не желал ее изгнать.

5

– Маргарита! – крикнула Летиция откуда-то из глубин пекарни. Ее высокий пронзительный голос без труда проник в маленький темный садик за домом. – Тут тебе кое-что принесли!

День был в зените. Маргарита снимала с веревки высохшее белье, которое развевалось на ветру и, подобно языкам мягкого разноцветного пламени, лизало старую стену, затянутую лозой с тяжелыми виноградными гроздьями. На небе не было ни облачка. На стену, отделявшую сад от земли соседа, прилетели белые голуби. Они ворковали и охорашивались, не обращая внимания на Маргариту, складывавшую уже последнюю рубашку. Привычно вытерев руки о фартук, она пошла в дом.

– Что там?

Петиция и Франческо Луги сидели за кухонным столом, сразу за обветшавшей дверью в сад. Перед обоими стояло по кружке с темно-красным вином. Летиция кормила сына грудью. На столешнице, как всегда припорошенной тонким слоем муки, лежал большой лист бумаги, свернутый в трубочку и перевязанный широкой красной лентой. Он странно смотрелся рядом с таким знакомым глиняным винным кувшином.

– Это принесли из мастерской Рафаэля. Здесь только что был его молодой помощник – тот, что приходил сюда в прошлый раз, – пояснил Франческо, грузно сидевший на скамье, широко расставив ноги и держа в руке кружку с вином. У него был тяжелый хриплый голос. – Ну? Что ж ты не посмотришь?

Маргарита отпрянула.

– Нет, папа, лучше ты.

– Боже мой, Маргарита! Уж не думаешь ли ты, будто внутри что-то опасное? Он же просто пытается добиться твоего расположения! – сказала Летиция, сделав большой глоток из своей кружки. В дверь ворвался свежий ветер, окутав их ароматным облаком.

– Именно этого я и боюсь!

– Да не женского расположения, Бог с тобой, – не выдержал отец. – Он хочет расположить тебя к себе как натурщицу! С чего бы это такой господин, как он, заинтересовался тобой в каком-нибудь другом смысле?

– Ладно, если вы не собираетесь смотреть, что внутри, это сделаю я, – заявила Летиция, потянулась вперед и сняла с рулона ленточку.

Лист сам развернулся, и взорам их открылся набросок, изображавший Мадонну и младенца. Он был сделан одним углем, лишь капля белого цвета оживляла глаза, но ни один из них не мог отвести от рисунка восхищенных глаз. Взгляд Мадонны был задумчив и устремлялся вдаль, маленький Христос играл с мячом, который Мадонна держала в одной руке, в другой была небольшая открытая книга. Внезапную тишину прервал только тихий всхлип Легации. Они рассматривали складки на мантии Мадонны, ее тонкие пальцы, выражение прелестного лица.

– Просто дух захватывает, – наконец выдохнула. Петиция, прижав руку к губам.

– Если он хотел тебя поразить, то выбрал для этого лучший способ, – подвел итог Франческо.

– По-моему, он просто пытается мне показать, что я не должна его бояться.

– А по-моему, нет ничего страшного в том, чтобы предстать запечатленной в образе величайшей из дев, – заявила Легация, легко коснувшись кончиками пальцев лица нарисованного младенца и не выпуская из рук его живую копию. – Во всяком случае, ее никто не видел без одежды!

– Может быть, я все-таки ошибалась на его счет, – неохотно призналась Маргарита.

– Может быть? – негодующе повторил Франческо. – Неужели ты не понимаешь, что он призывает тебя ничего не бояться?

– Да, он действительно талантлив, – тихо произнесла Летиция. – Кажется, еще немного – и эта женщина оживет и сойдет с бумаги!

– Больше того, когда я смотрю на нее, мне хочется плакать, – добавила Маргарита с несвойственным ей чувством в голосе. – Она знает, какое будущее ждет ее ребенка. Это видно по ее глазам. Эта грусть… Она хочет защитить дитя и укрыть от грядущего, насколько подобное в ее силах. – Маргарита подняла взгляд.