— Я так и подумал, что ты светишься неспроста. Значит, он вернулся. Ну, а почему ты никогда не путешествуешь с ним вместе?

— Сам знаешь, что путешественник из меня неважный. И не всегда это так уж приятно. Он иногда мне рассказывает о всяких опасностях, когда они уже благополучно остались позади, или просто о неудобствах. Я бы тряслась от страха в полете, во время грозы или в тумане, в перерывах между приступами тошноты. Он — крепкий, ему нипочем трудности кругосветного путешествия, и он легко обходится одним саквояжем. А я бы точно не обошлась. И моя работа — ее же надо сдавать вовремя, хотя вы с Марвудом и не принимаете ее всерьез!

— Ну, я-то принимаю ее всерьез, — поспешно сказал Керни. — И считаю, что без нее ты будешь несчастна… но иногда мне кажется, что тебе следует воспитывать детей, а не посвящать себя всего лишь работе.

— Всего лишь работе! Так-то ты отзываешься о деле моей жизни. Что касается детей, то для них еще будет время. И между прочим, сам-то ты как насчет детей?

Он досадливо отмахнулся.

— Бог с этим со всем, Белла, так как насчет обещанного чая? И мне страшно надо поговорить об очередной проблеме. На сей раз это сиделка.

— Вот как? — спросила она с особенным выражением, заставившим его покраснеть.

— Да нет тут ничего такого. Я, наоборот, зол на нее, но все не так просто. Сиделка она хорошая, работает, похоже, по призванию. Более того — больные от нее в восторге. Но!

— Вот сейчас начнется самое интересное, — широко улыбнулась Арабелла. — Что же она такого сделала, чтобы ты так разволновался? Но мне казалось, что сиделки у вас под надзором главной медсестры больницы.

— Это так, до тех пор пока они не начинают вмешиваться в мою работу с пациентами. Эта сиделка работает в отделении травм спинного мозга, а туда только что поступил новый больной — может быть, ты даже читала в газетах о том, что с ним случилось. Это Дадли Марчмонт, художник. Ты наверняка про него слышала.

— Слышала, конечно, и читала про этот случай. Я даже думала, не к тебе ли он попал. Но сама с ним ни разу не встречалась. Он работает в другой области. Какой он?

— Худой, нервный, лет двадцати пяти, уверен, что руками больше пользоваться не сможет.

— Ох! — Арабелла умела вкладывать в это восклицание разный смысл, но теперь в нем прозвучало искреннее сострадание. Она быстро представила, как сама бы чувствовала себя на его месте. — И что… он и правда не сможет?

— Пока рано об этом судить, но я не хочу, чтобы эта сиделка вмешивалась.

— Каким образом она вмешивается, Керни? — спросила его сестра, придвигаясь к нему поближе.

— Честно говоря, я даже не понимаю, как она это делает, но вижу результаты — и мне они не нравятся! Она делает так, что больные попадают в зависимость от нее.

— А это плохо, братик?

— Да. Плохо. Она проделывает это не со всеми подряд, только с теми, кто и правда… в отчаянии. Как, например, Джефри Филби. Ну ты знаешь, альпинист. У него травмирован позвоночник, — пояснил Керни, не вдаваясь в детали.

Брови Арабеллы взмыли еще выше.

— Какой ужас, — пробормотала она.

— Но видишь ли, для этих больных еще ужаснее покидать потом больницу, потому что сиделка не может последовать за ними. Ей следует быть… бесстрастной.

— Но хорошо ли это для больного, которому необходима поддержка? А как насчет их родственников, кстати?

— В этих случаях всегда близких родственников нет или нет таких, на кого больные могут опереться. И они опираются на нее.

— Расскажи о ней побольше, Керни. Какая она? Молодая, конечно?

Он нахмурился.

— В общем, да, работает у нас второй год. Наверное, ей нет еще двадцати.

— О, совсем молоденькая. И конечно, хорошенькая?

— Хорошенькая? Ну, я бы не применил к ней это слово. — Он невидящими глазами смотрел в окно. — У нее интересное лицо. Очень подвижное. Я хочу сказать, что больным нравится смотреть на нее.

— Я так и поняла, — торопливо заверила брата Арабелла и улыбнулась в его неуступчивый затылок.

— У нее красивые светло-карие глаза, и она умеет пользоваться ими, когда хочет получить разрешение посидеть с больным или отлучиться по разным его надобностям. А ее голос я назвал бы весьма неподходящим для мужского отделения. Я сам видел, как при ее появлении мужчины оживляются, машут руками, кричат. Словно к ним являлась какая-нибудь кинозвезда!

— О господи! И как на это реагирует ваша старшая медсестра? Наверное, лопается от злости.

— Нет, старшая медсестра как раз ей симпатизирует, — пожал плечами Керни. — Но хватит уже о ее внешности. Как раз сегодня я попросил ее перестать чрезмерно опекать моих больных. А она посмотрела на меня так, словно я ее поколотил! И что мне делать с этой девицей, Белла?

Он обернулся, и Арабелла быстро приняла безмятежный вид.

— Ну, не знаю. Тут и правда все непросто. Может быть, ты хочешь, чтобы с ней поговорила я?

— Не знаю, правильно ли это будет, — проговорил он неуверенно. — И как ты сумеешь с ней встретиться?

— Дай подумать… Может быть, ты пригласишь ее сюда на чай?

Он потрясенно взглянул на нее.

— Это невозможно!

— Да, наверное. Я-то приглашаю на чай любого, кто меня заинтересовал, но ты такой чопорный. Может быть, тогда я приду в больницу?

— Невозможно, Белла. Ты же раньше никогда не приходила, и весь сестринский персонал сразу что-то заподозрит. Тебя же все знают, особенно медсестры. Тут же поймут, что это как-то связано со мной.

Она еще немного поразмыслила.

— Но ведь я вполне могу навестить этого художника. Ведь мы с ним, как-никак, коллеги. Даже не знаю, почему мы не встречались раньше. Где он живет? Я забыла.

— Он из Мидланда, но жил он в своей квартире в Инглвике, — нахмурился ее брат. — Это и впрямь неплохая идея — навестить его. И ее ты почти наверняка увидишь… нет, подожди, ничего не получится. Ее не будет в моем отделении, она просто подменяла сегодня другую сиделку.

— Так о чем ты тогда беспокоишься? — пожала плечами Арабелла. — Значит, все твои тревоги позади?

— Не совсем. Она вернется в отделение, где лежат больные с травмами позвоночника. И снова займется альпинистом, — произнес он с досадой.

Арабелла встала, чтобы убрать чашки, но на самом деле ей просто хотелось избежать его взгляда. Его видно насквозь, бедняжку! Подумать только — непробиваемый Керни так разволновался из-за юной сиделки.

— Ничего, — успокаивающе проговорила она, — вот появится у нее личная жизнь, она и перестанет носиться с больными.

Но Керни окончательно расстроился.

— Господи, с ней и так тяжело, но если у нее появится личная жизнь, то не представляю, во что это выльется, — буркнул он.

Тут она прямо посмотрела ему в глаза.

— Но это уже будет не твоя проблема. С ее личной жизнью твердой рукой разберется ваша главная медсестра.

В этот момент к дому подъехал муж Арабеллы, и разговор прервался. Керни встал.

— Я только поздороваюсь с Марвудом и пойду. Ты ведь предпочтешь остаться с ним наедине?

— Вообще-то да, если не возражаешь. Почему бы и тебе не найти кого-то… о ком ты сможешь заботиться, и тогда тебе не будет дела до неугомонных сиделок, которые тебя так допекают? Можешь мне поверить, это просто волшебно — жить с кем-то, для тебя совершенно особенным…

— Дорогая старушка, сватовство явно не твой конек, — с нежностью ответил ей Керни, легко обнимая ее за плечи.

Внизу хлопнула дверь, и Молли — старая собака Арабеллы — вскочила с ковра и залаяла. В комнату вошел Марвуд, высокий, привлекательный светловолосый молодой человек с веселыми голубыми глазами.

— Эй, там! — воскликнул он в притворном гневе. — Это кто обнимает мою жену, едва я отлучился? А, это всего лишь ты, Керни! Почему ты не заведешь собственную девушку? — Марвуд подошел к жене и заключил ее в объятия. — Но сестра у тебя прелесть, разве нет? — Обняв Арабеллу за плечи, он дружески улыбался Керни. — А мы отправляемся в путешествие! — торжественно объявил он.