— Антониус Лучиус Вивальди!

Дон Франческо взял мальчика за руку и повёл к креслу патриарха, прошептав:

— Идём же, сын мой. Не робей!

Антонио преклонил колени перед сидящим в кресле патриархом и низко склонил рыжую голову, словно кладя её на плаху.

— Как у него дела в церкви и с учёбой? — спросил тот.

В ответ дон Франческо заверил патриарха, что Антонио прилежно посещает службу и раз в месяц исповедуется и причащается. Он показал также отчёт дона Изидоро о примерном поведении юнца и хороших оценках по Закону Божьему.

— Ваше преосвященство, следует только учесть, — пояснил дон Франческо, — что мальчик не совсем здоров. У него врождённая недоразвитость грудной клетки.

Патриарх что-то произнёс на латыни, но смысл сказанного был непонятен Антонио. Затем он взял с подноса большущие ножницы, откромсал пять прядей и, ласково потрепав его по щеке, позвал следующего мальчика.

«Папа лучше меня стрижёт», — подумал Антонио, почесывая проплешину, образовавшуюся на затылке. Вернувшись домой, Джован Баттиста первым делом привёл в порядок косматую голову сына с тонзурой на затылке. Отныне Антонио — chierico,то есть послушник самого низшего ранга. По-видимому, патриарх внял просьбе дона Франческо учесть слабое здоровье юного неофита. Вместо того чтобы направить Антонио вместе с другими мальчиками после пострижения в одну из духовных семинарий на острове Мура-но, он распорядился отдать его в услужение к падре Джованни Кавалли, настоятелю церкви Сан-Джеминьяно ^[8] на Сан-Марко.

Обряд пострижения — это пока всего лишь формальный акт. Чтобы стать священником, надо преодолеть все четыре ступени нелёгкого церковного послушания. Первая из них даёт право на получение звания ostiario —привратника. К сожалению, дону Франческо, сделавшему так много для наставления Антонио на путь служения церкви, не суждено было присутствовать на самой этой церемонии в церкви Сан-Джеминьяно. Накануне беднягу скрутила и уложила в постель подагра, что было так некстати.

— Хотя падре болен, нам придётся всё же идти одним, — сказал Джован Баттиста, успокаивая расстроенную Камиллу. Втроём они отправились на Сан-Марко. В церкви Сан-Джеминьяно их поджидал настоятель дон Кавалли. После чтения нескольких молитв на латыни он объявил, что отныне Антонио становится прислужником, в обязанности которого входит открывание и закрывание дверей храма, а также в нужный момент позвякивание колокольчиком в ходе службы. Пока это немного, но уже первый и столь необходимый шаг к намеченной цели. Затем дон Кавалли добавил, что мальчик должен каждое утро являться в церковь и приносить из дома еду. Антонио предстояло провести здесь несколько месяцев, прежде чем он сможет перейти на послушание в другую церковь для получения очередного духовного звания.

Пока всё складывалось очень удачно для мальчика. По причине слабого здоровья его не упрятали в семинарию. Он мог проходить послушание, сколь бы обременительным оно ни было, живя дома в кругу семьи и отдавая всё оставшееся время своей скрипке. Несмотря на приносимый с собой каждое утро кулёк с рыбой и полентой ^[9] или с чем-нибудь ещё, после нескольких часов, проведённых в Сан-Джеминьяно, он поспешал домой, подгоняемый волчьим аппетитом.

— Церковь ему явно на пользу, и он ест за троих, — шутила Камилла, видя, как сын за ужином уплетает за обе щеки.

К сожалению, дела в семье шли со скрипом. Прокормить семь ртов было нелегко. А тут ещё непредвиденные расходы — похороны в складчину всем приходом священника дона Франческо, которого подагра доконала и вогнала в гроб. Вдобавок надо побеспокоиться и о новой рясе для Антонио. Вместе с двумя коллегами из оркестра Джован Баттиста направил в правительственную канцелярию просьбу о повышении годового жалованья «за долголетний примерный труд». Наконец пришёл ответ о принятом решении повысить жалованье до 25 дукатов в год. Эта прибавка вместе с доходами от цирюльни позволяла лишь сводить концы с концами.

Но тут ещё плодовитая Камилла снова оказалась на сносях. В отличие от многих своих коллег Джован Баттиста никогда не практиковал подпольную хирургию. В таких деликатных случаях он предпочитал обращаться к повитухе или знакомому лекарю, хотя их услуги били по карману. К тому же и лекарства для Антонио, без которых он не мог существовать, обходились в копеечку. Как бы там ни было, а повитуху Маргариту давно можно было считать чуть ли не членом семьи. Её то и дело вызывали во время схваток, а те оказывались то преждевременными, то запоздалыми. Маргарита Веронезе была на хорошем счету в городе. После двухгодичных курсов анатомии и акушерской практики она выдержала экзамен в Коллегии приоров медицины. В очередной раз будучи вызванной на дом к Вивальди, она заявила:

— Учтите и зарубите себе на носу — у дерева, дающего много завязи, плоды обычно оказываются недоразвитыми.

Здоровье Камиллы вызывало у неё беспокойство, ибо частые роды вконец её истощили. Несмотря на советы повитухи, Камилла предпочитала кормить грудью, хотя по распоряжению властей в городе содержались четыре молочные фермы для многодетных матерей с малым достатком.

Под вечер 12 сентября 1694 года у Камиллы начались схватки. Дома оказалась только Чечилия, которая стремглав побежала за повитухой. Когда Джован Баттиста вернулся к ужину домой после репетиции на Сан-Марко, он нашёл на кровати под боком у Камиллы попискивающую девочку. Решено было дать ей имя Джеролама Микьела.

Вскоре в церкви Сан-Джованни ин Брагора было отмечено двойное событие: крещение новорождённой и переход Антонио на вторую ступень церковного послушания в звании lettore —чтеца. Он уже приступил к своим новым обязанностям в церкви Сан-Джованни ин Олео.

— А что означает название Сан-Джованни ин Олео? — спросила Камилла, обратясь за разъяснением к сыну. Для Антонио такое название церкви было также непонятным. Ясность внёс настоятель, объяснив, что во времена правления императора Домициана святой мученик Джованни принял смерть, будучи брошен палачами в котёл с кипящим маслом ( oleo). На одной из картин в церкви запечатлена сцена мученичества святого. Но Антонио интересовали не картины в церкви, а орган, который, к его великому сожалению, вконец был расстроен, так как к нему прикасались все кому не лень. Старый настоятель относился по-доброму к рыжему новичку и не был столь требователен и придирчив, как привередливый падре Кавалли из Сан-Джеминьяно на Сан-Марко.

Повитуха как в воду глядела со своими присказками. Действительно, два последних ребёнка были тщедушны, росли еле-еле. Изеппо Санто и Джеролама Микьела явно «не удались», как считала знающая Маргарита, не в пример крепышам Бонавентуре и Франческо, которые росли как на дрожжах и выглядели бодливыми бычками. А вот четырёхлетний Изеппо ни за что не хотел играть, и его силком приходилось выпроваживать на свежий воздух. Он любил сидеть в плетёном креслице в кухне, не спуская глаз с матери и старших сестёр, возившихся у плиты. Малыш мог часами перекладывать из одной руки в другую раскрашенные деревянные шарики, подаренные ко дню рождения сестрой Дзанеттой. Глядя на него, Джован Баттиста был обеспокоен вялостью сына и его отсутствующим взглядом. Он решил пригласить врача Санторини, который считался светилом среди эскулапов Венеции. Прописав пару снадобий и особый декокт, врач успокоил родителя, заявив:

— Наберитесь терпения. Со временем природа возьмёт своё. Medicus curat natura sanat— лекарства лечат, а природа одаривает здоровьем.

Но лекарства не возымели действия. В конце января вспышка оспы скосила мальчика, а дня через три вслед за ним ушла в мир иной и малышка Джеролама Микьела. Смерть двух невинных созданий глубоко опечалила родителей. В доме образовалась тягостная пустота, притихли и другие дети, а Камилла слегла с горя. Пришлось к ней снова вызывать Санторини, который констатировал болезнь сердца и прописал постельный режим.