— Замечательно! — радостно воскликнула Квини. — Как черепахи. Нужно делать такие же, только из стали. Позволь мне подержать его...

Он осторожно разжала дрожащие пальцы Мэдди и разместила зонт над их головами. Мэдди затянулась предложенной сигаретой. Попеременно искусав ногти и выкурив заимствованную сигарету до полоски бумаги и кучки пепла, она наконец перестала ощущать дрожь в руках. Мэдди хрипло произнесла:

— Спасибо.

— Да не за что, — сказала Квини. — Почему бы тебе не сыграть этот раунд? Я прикрою тебя.

— Кем ты была в мирное время? — обыденно спросила Мэдди. — Актрисой?

Миниатюрная радистка разразилась ликующим смехом, но все еще стойко держала зонт над головою Мэдди.

— Нет, мне просто нравится играть роли, — сказала она. — Знаешь, я поступаю точно так же с нашими мальчиками. Играю во флирт. На самом деле это так скучно. Если бы не война, я училась бы в университете. Я не успела закончить даже первый курс. Поступила на год раньше на второй семестр.

— Что изучала?

— Немецкий. Это очевидно. В той деревне в Швейцарии, где я ходила в школу, говорили на нем, точнее, на местном диалекте. И мне понравилось.

Мэдди рассмеялась:

— Ты была невероятна сегодня днем. Сделала все блестяще.

— Я бы не справилась, если бы ты не указывала мне, что говорить. Ты тоже справилась блестяще. Ты была рядом ровно тогда, когда я нуждалась в тебе, все понимала без единого слова. Именно ты принимала все решения. Мне всего лишь нужно было быть внимательной, но каждый день я только и делаю, что слушаю. Мне никогда не приходилось принимать решения. Сегодня мне нужно было только читать твои записи.

— Тебе нужно было переводить!

— Мы сделали это вместе, — сказала ее подруга.

—

Люди сложны. В каждом сокрыто намного больше, чем вы можете представить. Каждый день вы видите кого-то в школе или на работе, в столовой, делитесь с ними сигаретами или кофе и говорите о погоде или воздушном налете прошлой ночью. Но вы никогда не обсуждаете, что самое противное когда-то сказали матери, или что целый год притворялись похищенным Дэвидом Бэлфуром²¹, когда вам было тринадцать, или о том, что вы делали вместе с пилотом, похожим на Лесли Говарда²², когда остались наедине в его койке после танцев.

Никто не спал ни в ночь налета, ни на следующий день. В то утро мы были сильно заняты восстановлением взлетной полосы. Мы не были к этому готовы, у нас не было ни инструментов, ни материалов, и мы мало походили на строительную бригаду, но без взлетной полосы Майдсенд КВС были беззащитны. Как и Великобритания, по большому счету. Но нам удалось.

Задействованы были все, даже пленный немец — думаю, он был довольно встревожен своей судьбой в качестве военнопленного и был рад провести день, разгребая кучи земли вместе с двадцатью другими пилотами вместо того, чтобы быть пересланным в неизвестное официальное интернирование, ожидающее его. Помню, как мы все склонили головы на минуту молчания в память о его погибших товарищах, прежде чем приступить к работе. Не знаю, что случилось с ним после.

Квини спала в столовой, положив голову на стол. Она, должно быть, собрала волосы, прежде чем выйти на взлетную полосу для камнеуборочных работ, и уснула, даже не успев вынуть ложку из чашки с чаем. Мэдди села напротив нее с двумя свежими чашками чая и одной заледенелой сдобной булочкой. Не знаю, откуда она взялась. Должно быть, кто-то припрятал сахар на случай прямого удара по аэродрому, когда всем нужно будет взбодриться. Мэдди рада была увидеть, как невозмутимая радиооператор опустила свою браваду. Она подтолкнула Напиток Веселящий²³ ближе к лицу Квини, и тепло, исходящее от него, разбудило ее.

Упершись рукой в подбородок, они посмотрели друг на дружку.

— Чего ты боишься? — спросила Мэдди.

— Многих вещей!

— Например.

— Могу назвать десять.

— Приступай.

Квини бросила взгляд на руки.

— Поломать ногти, — сказала она серьезно. После двух часов очистки взлетной полосы от щебня и покореженного металла ее маникюр отчаянно нуждался в починке.

— Я серьезно, — тихо сказала Мэдди.

— Ладно. Темноты.

— Я тебе не верю.

— Это правда, — сказала Квини. — Теперь твоя очередь.

— Холода, — ответила Мэдди.

Квини отхлебнула чай.

— Уснуть во время работы.

— Я тоже. — Мэдди рассмеялась. — И бомб.

— Слишком просто.

— Хорошо. — Была очередь Мэдди обороняться. Она тряхнула темными кудрями над воротничком; ее волосы были достаточно короткими и не было нужды их собирать по регламенту. — Моих бабушку и дедушку разбомбили.

Квини согласно кивнула.

— Моего любимого брата убило бомбой. Джейми был самый младший из братьев, всего на пару лет старше меня. Пилотом был.

— Боюсь не иметь полезных навыков, — сказала Мэдди. — Не хочу рано выйти замуж, чтобы всю жизнь проработать на мельнице.

— Да ты шутишь!

— Когда закончится война, у меня не будет профессии. Бьюсь об заклад, в таком количестве радисток не будет нужды, когда всему этому настанет конец.

— Думаешь, это случится скоро?

— Чем дольше длится война, — сказала Мэдди, осторожно разрезая булочку пополам ножом для масла, — тем старше я становлюсь.

Квини легко и весело рассмеялась.

— Старше! — воскликнула она. — Ужасно боюсь постареть.

Мэдди усмехнулась и передала ей половину булочки.

— И я. Хотя больше, наверное, я боюсь умереть. Но с этим вряд ли что-то можно сделать.

— Моя очередь?

— Ты назвала четыре. Не считая ногтей. Осталось шесть.

— Ладно. — Квини умышленно разделила булочку на шесть равных кусочков и разложила их вокруг блюдца. Затем, один за одним, она окунала каждый кусочек в чай, называла страх и съедала их:

— Пятым по списку идет носильщик колледжа Ньюбери Блими, ну он и тролль. Я была на год младше всех остальных первокурсников и боялась его, даже когда он не ненавидел меня. А ненавидел потому, что я учила немецкий, а он был уверен, что мой преподаватель — шпион! Уже пять, верно? Шестой пункт — высота, боюсь ее, потому что мой старший брат привязал меня к водостоку на крыше нашего поместья, когда мне было пять, и забыл на весь день. Все пятеро получили тогда хорошую взбучку за это. Семь — привидений, в смысле, привидений в общем, а не семь привидений. Но об этом здесь не стоит волноваться. Привидений я боюсь, наверное, потому, что боюсь темноты.

Квини смыла это неприятное признание глотком чая. Мэдди уставилась на нее с растущим изумлением. Они все еще сидели друг напротив друга, упершись ладонями в подбородок, и Квини, казалось, не хотелось заканчивать. Она говорила о своих страхах очень серьезно.

— Номер восемь, попасться на краже винограда в теплице на огороде. За такое тоже давали розг. Конечно, мы уже достаточно взрослые, чтобы нас били розгами и чтобы воровать виноград. Девятый пункт — убить кого-то. Нарочно или неумышленно. Вчера я спасла жизнь этому немецкому пилоту или разрушила ее? Ты тоже к этому причастна — ты сказала, где его искать. Ты несешь ответственность. Думала об этом?

Мэдди не ответила. Она размышляла над этим.

— Может быть, после первого раза относишься к этому проще. Десятый страх — потеряться.

Квини окунула кусочек булочки, обозначающий десятый пункт, в чай и посмотрела Мэдди в глаза.

— Теперь я вижу, что ты настроена скептически и склонна верить всему, что я тебе скажу. И, возможно, я не очень беспокоюсь о привидениях. Но боюсь потеряться. Ненавижу бродить по этому аэродрому. Каждый новый барак выглядит как предыдущий. Господи, а их здесь сорок! И все рулежные дорожки и приангарные площадки, кажется, каждый день меняются. Пыталась использовать самолеты как ориентиры, но они каждый раз переставляют их.

Мэдди захохотала.

— Мне жаль того потерянного немецкого пилота, — сказала она. — Понимаю, что не должно быть, но жаль. Но я видела стольких наших растерянных пилотов во время их первого полета над Пеннинами. Это только кажется, что невозможно перепутать Англию и Францию. Но кто знает, о чем ты думаешь, когда все твои товарищи разбиты в пух и прах, а ты летишь в сломанном самолете. Возможно, это был его первый полет в Англию. Мне ужасно жаль его.