Все в радиорубке молчали, загипнотизированные резкими, точными и непонятными инструкциями, которые изящная оператор выполняла с небрежной компетенцией начальницы; мучительными и одновременно необъяснимыми вздохами парня в разрушенном самолете; тем, как Мэдди записывала направления и указания, которые она раздавала, а ее блокнот становился все тоньше и тоньше.

— Вот он! — прошептал начальник радиосвязи, и все, кроме Мэдди и оператора, чьи головы были привязаны к телефону и наушникам, рванули к окну, чтобы понаблюдать за приближением бомбардировщика Хейнкель.

— Когда он запросит связь в последний раз, просто сообщи ему скорость ветра, — проинструктировала Мэдди, неистово делая записи. — Восемь узлов, юго-западный, с порывами до двенадцати.

— Скажи, что его встретит пожарная служба, — произнес начальник. Он похлопал по плечу другую радистку. — Отправь туда машину. И скорую.

Черный силуэт в небе становился все больше. Затем они услышали пыхтение и писк единственного рабочего двигателя.

— Господи! Он не опустил шасси, — вскрикнула молоденькая офицер летного состава Давенпорт. — Точно будет авария.

Но она ошиблась. Прямо напротив диспетчерской вышки Хейнкель плюхнулся на брюхо, разбрасывая кругом ошметки травы и грунта, его двигатель горел, а поодаль слышалась сирена скорой помощи, спешащей навстречу.

Все, кто был у окна, рванули вниз по лестнице и высыпали на взлетную полосу.

Мэдди сняла гарнитуру. Две другие радистки уже были у окна. Мэдди напряглась, пытаясь расслышать, что происходит, но звуки сирены все заглушали. Из окна были видны только небо и ветроуказатель в конце взлетно-посадочной полосы, но вблизи обзор ограничивался. Мимо окна только струилась тоненькая струйка черного дыма.

Снаружи, у края взлетной полосы, Квини, или как там ее звали на самом деле, стояла и смотрела на обломки бомбардировщика Люфтваффе.

Барахтаясь на брюхе, он был похож на огромного металлического кита, вместо воды извергающего дым. Несмотря на разбитое оргстекло кабины, оператор видела внутри молодого пилота, отчаянно пытающегося снять со своего мертвого штурмана покореженный и окровавленный шлем. Она наблюдала, как рой монтажников и пожарников помогли вытащить из кабины летчика и его безжизненный экипаж. И она видела, как откровенное облегчение на лице пилота сменилось недоумением и пониманием того, что он был окружен людьми в голубой униформе со значками Королевских Воздушных Сил.

Начальник радиосвязи позади нее цокнул языком и покачал головой.

— Бедный маленький немецкий ублюдок, — нараспев сказал он. — Он не вернется домой героем, как хотел. Чувство направления у него отсутствует напрочь.

Он мягко положил руку на плечо оператора, которая говорила по-немецки.

— Если вы не возражаете, — произнес он извиняющимся тоном, — мы попросим вас помочь с допросом.

—

Дежурство Мэдди подошло к концу к тому времени, как фельдшера закончили наскоро латать немецкого летчика и перетащили его на цокольный этаж диспетчерской вышки. Она уловила взгляд изумленного юноши, осторожно попивающего из дымящейся кружки, пока санитар зажигал для него сигарету. Они укутали его в одеяло, но, несмотря на то, что на дворе стоял август, он продолжал дрожать. Симпатичная блондинка-оператор сидела на краю твердого стула в другом конце комнаты, вежливо отводя взгляд от покалеченного и убитого горем врага. Она тоже курила в ожидании дальнейших инструкций. Она выглядела так же уравновешено и спокойно, как и в тот момент, когда взяла у Мэдди наушники в радиорубке, но Мэдди видела, как она небрежно ковыряет спинку стула беспокойным указательным пальцем с идеальным маникюром.

«Я не смогла бы сделать то, что сделала она, — подумала Мэдди. — Мы бы не поймали его без нее. Дело даже не в знании немецкого — я бы не смогла притворяться так, как она, без тренировок, я это понимаю. И не уверена, что вынесла бы то, что сейчас придется делать ей. Слава Богу, я не говорю по-немецки».

—

В ту ночь на Майдсенд снова обрушились самолеты. Они не имели ничего общего с захватом бомбардировщика Хейнкель, это был обычный воздушный налет, совершенный Люфтваффе в попытках уничтожить британскую оборону. Были разрушены казармы офицеров Королевских ВВС (пустующие на тот момент), а всю взлетную полосу испещрили огромные ямы. Офицеров ЖВВС расположили в сторожке на краю полигона, на котором был построен аэродром, и Мэдди с соседками спали таким мертвым сном, что даже не слышали сирен. Они проснулись лишь после того, как прозвучал первый взрыв. В пижамах и оловянных касках они продирались через кусты к ближайшему укрытию, сжимая в руках противогазы и удостоверения личности. Ничто не освещало их путь, кроме оружейного огня и пламени взрывов — ни единого уличного фонаря или лучей света из-под двери или из окна, не горел ни единый окурок. Происходящее было подобно аду — ничего, кроме теней, всполохов огня и звезд над головой.

Мэдди схватила зонтик. Противогаз, каску, талоны на питание и зонтик. Адское пламя обрушивалось на нее сверху, и она сдерживала его с помощью зонта. Никто, конечно же, не понял, что он у нее был, пока она не попыталась пронести его в бомбоубежище.

— Закрой! Закрой эту чертову штуку и брось ее!

— Я без него не пойду! — плакала Мэдди, которой немалыми усилиями все-таки удалось пронести его. Девушка позади нее толкала ее в спину, а та, которая была впереди, тянула за руку, после чего они, сбившись в кучку, вместе дрожали в темном подземелье.

Некоторые успели схватить сигареты. Их передавали по кругу, скупо обмениваясь последними запасами. Среди них не было ни одного мужчины — мужские казармы располагались в полумиле отсюда, по ту сторону аэродрома, и укрытие у них было другое — для тех, кто не садился в самолет, чтобы дать отпор. Девочка со спичками нашла свечу, и все они на какое-то время успокоились.

— Принеси сюда ту колоду карт, милочка, сыграем в Пьяницу²⁰.

— Пьяницу! Не смеши. Играем в покер. На сигареты. В конце концов, Бродэтт, положи ты уже этот зонтик, ты что, с ума сошла?

— Нет, — чрезвычайно спокойно ответила Мэдди.

Они все скорчились на грязном полу вокруг карт и горящих окурков. Было уютно, насколько может быть уютно в аду. Низко над землей пролетел самолет, осыпая взлетную полосу пулеметным огнем; погребенные под землей на расстоянии в четверть мили, железные стены все равно дрожали.

— Неслыханная удача, что сегодня не моя смена!

— Жаль тех несчастных.

— Не поделишься зонтиком?

Мэдди подняла взгляд. Рядом с ней, в свете мерцающей свечи и одной-единственной газовой лампы, присела девушка-оператор, та, которая говорила по-немецки. Она была воплощением женского совершенства и героизма даже в мужской пижаме, которые выделили для ЖВВС, свободная коса светлых волос была небрежно переброшена через плечо. Все остальные растеряли свои заколки, но у Квини они в определенном порядке лежали в кармане пижамы и явно не окажутся на ее волосах до тех пор, пока она не вернется в постель. Тонкими пальцами с идеальным маникюром она предложила Мэдди свою сигарету.

— Как жаль, что я не прихватила зонт, — аристократичным, хорошо поставленным голосом с оксфордским акцентом протянула она. — Отличная идея! Переносная иллюзия защищенности и безопасности. Не найдется местечка для двоих?

Мэдди взяла сигарету, но не сразу подвинулась. Она знала, что на милашку Квини порою накатывали приступы безумия, во время которых она могла украсть солодовый виски из столовой офицеров КВС, и была уверена, что тот, кто набрался смелости изображать вражеского радиста в самый острый момент, был вполне способен насмехаться над той, кто заливалась слезами каждый раз, когда слышала выстрелы. На военном аэродроме. Во время войны.

Но Квини не собиралась насмехаться над Мэдди, скорее наоборот. Мэдди немного подвинулась, и под зонтом освободилось место для еще одного человека.