Его разобрали на части и переправили домой из Хайдаун Райз, и сейчас команда мальчишек и мужчин в засаленных спецовках в одной из мастерских работала над тем, чтобы собрать его воедино. У прекрасного двигателя Большой Гарпии (так говорит Мэдди; она немного рехнулась) только ПОЛОВИНА мощности мотоцикла Мэдди. Они разобрали его и щетками счищали куски дерна. Он лежал на клеенке, разобранный на тысячу блестящих кусочков. Мэдди сразу поняла, что пришла туда, куда нужно.
— Ох, могу я взглянуть? — спросила она. И Димна, в жизни не запятнавшая свои руки, тем не менее, смогла поименно назвать каждый цилиндр и клапан, лежавшие на полу, и разрешила Мэдди разукрасить новую ткань (над фюзеляжем, из которого она вылетела) смесью пластиковой жижи, которая пахла маринованным луком. Через час она ушла, а Мэдди осталась там и спрашивала, как называется каждая часть самолета и для чего она нужна, а механики дали ей проволочную щетку и позволили помочь им.
Мэдди сказала, что после этого, летая на Большой Гарпии Димны, всегда чувствовала себя в безопасности, потому что сама помогла собрать двигатель.
— Когда ты вернешься? — спросила у нее Димна поверх маслянистой чашки с чаем четыре часа спустя.
— Я слишком далеко живу, чтобы наведываться часто, — грустно призналась Мэдди. — В Стокпорте. В будние дни я помогаю дедушке в его офисе, а он покупает мне топливо, но я не смогу приезжать каждые выходные.
— Ты самая везучая девушка на свете, — сказала Димна. — Как только Большая Гарпия снова сможет летать, я перевезу оба самолета на аэродром в Оаквэй. Это прямо возле мельницы, на которой работает твоя подружка Берил. В следующую субботу в Оаквэй большой праздник, специально к открытию аэродрома. Я заберу тебя с собой, и ты сможешь посмотреть на выступление пилотов. Берил тоже может поехать с нами.
Я рассказала вам о расположении двух аэродромов.
Меня немного пошатывает, потому что никто не давал мне есть и пить со вчерашнего дня, а я писала девять часов. Так что я собираюсь рискнуть — швырнуть карандаш через стол и хорошенько покричать.
Ормэ, 9 ноября 1943
Ручка не пишет. Одни чернильные кляксы. Испытание это или наказание, но я хочу обратно свой карандаш.
[Примечание для Гаупштурмфюрера СС Амадея фон Линдена, перевод на немецкий:]
Английский летный офицер говорит правду. Чернила, которые ей дали, слишком густые и плохо затекали в перо ручки. Их развели, и я опробую их тут, чтобы убедиться, что они пригодны для письма.
Хайль Гитлер!
Шарфюрер СС Этьен Тибо
Ты — безграмотный предатель, Шарфюрер СС Этьен Тибо, Я — ШОТЛАНДКА.
Комедианты Лорел и Харди, то есть Мелкий-Сержантик Тибо и Дежурная-Стражница Энгель, очень радостно восприняли мою неудачу с плохонькими чернилами, которые нашел для меня Тибо. Краснощекому пришлось разводить их керосином. Его раздражала суматоха, поднятая мною из-за чернил, и, казалось, он не верил, что забилась ручка, поэтому я даже немного расстроилась, когда он ушел и вернулся с литром керосина. Я сразу поняла, чем наполнена жестянка в его руках, и мисс Энгель пришлось окатить меня из кувшина, чтобы я прекратила истерику. Сейчас же она с сияющим видом сидит за столом напротив меня и, снова закурив, стряхивает пепел в мою сторону, от чего я каждый раз подпрыгиваю, а она только смеется.
Вчера она была немного встревожена из-за того, что, по ее мнению, я выдала недостаточно фактов, чтобы меня можно было считать маленьким Иудой. Опять же, мне кажется, ее больше беспокоила реакция фон Линдена, потому что именно ей пришлось переводить ему мои россказни. Как выяснилось, он сказал, что это «интересный обзор ситуации в Британии в долгосрочной перспективе» и «любопытная точка зрения» (он немного проверял мой немецкий, пока мы говорили об этом). Кажется, он надеется, что я буду доносить на месье Лорел и Мадемуазель Харди. Он не доверяет Тибо, потому что тот — француз, и Энгель — потому что она женщина. Пока я пишу, мне дают воду (чтобы пить и останавливать мои истерики) и одеяло. За одеяло для моей ледяной комнатушки, Гауптштурмфюрер СС Амадей фон Линден, я без угрызений совести и малейших сомнений донесу даже на собственного героического предка Уильяма Уоллеса, Хранителя Шотландии.
Я знаю, что остальные заключенные презирают меня. Тибо показывал мне... не знаю, как это назвать — они заставляли меня смотреть — так сказать, показательный пример? Может быть, для того, чтоб напомнить, что мне еще повезло? После моей вчерашней истерики, когда я прекратила писать, и до того, как мне разрешили поесть, на обратном пути к моей камере Шарфюрер Тибо заставил меня остановиться и наблюдать, как снова допрашивают Жака. (Не знаю, как его зовут на самом деле; именно так все французские граждане называют друг друга в «Повести о двух городах»11, да и ему подходит это имя). Этот паренек ненавидит меня. Не важно, что я точно так же привязана к собственному стулу струной от фортепиано или задыхаюсь от рыданий над его участью, всегда глядя мимо, кроме тех случаев, когда Тибо держит мою голову. Жак знает, да и все они знают, что я предательница, одна-единственная трусиха среди них всех. Никто из них не выдал ни одного важного элемента кода — не говоря уже об ОДИННАДЦАТИ НАБОРАХ — а про письменное признание я вообще молчу. Он плюет в меня, когда его тащат мимо.
— Маленький шотландский кусок дерьма.
Это так красиво звучит по-французски — p’tit morceau de merde écossaise. В одиночку мне удалось разрушить 700-летний крепкий альянс между Францией и Шотландией.
Есть еще один Жак — девушка, которая насвистывала «Храбрая Шотландия»12 всякий раз, когда мы проходили мимо друг друга (моя камера находится недалеко от комнаты, в которой проводят пытки), или какой-то другой боевой гимн, связанный с моей родиной, но она тоже плюет в меня. Все они ненавидят меня. Не так, как Тибо, а как предателя-перебежчика, их соотечественника, который теперь хуже врага. А я и есть их враг, должна быть. Но не достойна даже презрения. Всего лишь маленький шотландский кусок дерьма.
Вам не кажется, что, презирая кого-то, они становятся сильнее? Они смотрят, как я хнычу в углу, и думают: «Матерь Божья, не дай мне стать такой как она».
Гражданская Гвардия Военно-Воздушных Сил
Заголовок выглядит ужасно официально. Мне уже лучше. Прям настоящий маленький Иуда.
Представьте, что вы девушка из Стокпорта, воспитанная любящими и снисходительными бабушкой и дедушкой и помешанная на двигателях, а на дворе 1938 год. Представьте, что вы захотели научиться летать — летать по-настоящему. Вы захотели управлять самолетом.
Трехлетние курсы подготовки специалистов по авиационно-техническому обслуживанию обошлись бы вам не меньше чем в тысячу фунтов. Не знаю, что в тот год заработал дедушка Мэдди. Его магазин мотоциклов процветал, как я уже говорила, пусть дела шли и не так хорошо, как во время Депрессии, но по нашим меркам все равно он жил неплохо. Однако, в любом случае, на покупку для Мэдди года уроков он потратил бы почти все заработанное за год. Первый полет она получила бесплатно — часовая экскурсия от Димны на отреставрированной Большой Гарпии по потрясающему летнему вечернему небу под завывания морозного ветра в лучах заходящего солнца — и впервые увидела Пеннины свысока. Берил тоже была приглашена как участник операции по спасению Димны, однако ей пришлось сесть в самом конце, откуда был плохой обзор, и ее постоянно тошнило в сумочку. Она поблагодарила Димну, но от дальнейших поездок отказалась.
Естественно, эта поездка была развлечением, а не уроком. Мэдди не могла позволить себе уроки. Однако ей удалось покорить аэродром Оаквэй. Его построили одновременно с увлечением Мэдди самолетами — она пожелала игрушки побольше, и вуаля, неделю спустя появился Оаквэй. Он находился всего в пятнадцати минутах езды на мотоцикле. Аэродром был до того сверкающе новый, что тамошние механики были только рады еще одной паре умелых рук. Каждую субботу того лета Мэдди ковырялась в двигателях, штопала парусиновые крылья и заводила друзей. И наконец в октябре ее настойчивость окупилась. Именно тогда мы организовали Гражданскую Гвардию Военно-Воздушных Сил.