— Сиди, пес! Сиди!

Он подскочил к кровати, оперся лапами и снова атаковал ее. Она отодвинулась, вжимаясь в стенку.

— Ласкунчик Уильям, ты что! Это же я! Прекрати!

Одним прыжком пес очутился на кровати и впился зубами ей в ногу. Они взвыли вместе: она от боли, он — от ярости.

— Боже! — Она оторвала пса от себя и с силой, подстегиваемая болью, швырнула с кровати.

Пес ударился об пол, взвыл и снова скакнул к ней на кровать, оскалив зубы, на них краснела ее кровь.

Сьюзен мчалась через комнату, уже у двери услышала, как Ласкунчик Уильям ударился об пол, опять взвыл, и почувствовала его зубы на лодыжке. Она рванулась, волоча его за собой, стараясь раздвинуть его челюсти, плача, крича: «Перестань! Перестань!» — отбросила пса и захлопнула перед ним дверь. В коридоре Сьюзен опустилась на пол, глядя на ногу, слушая рычание, доносившееся из-под двери, потом царапание когтей — он пытался прорыть под дверью лаз к ней.

Сьюзен вымыла ногу в ванной Андреа, обвязала полотенцем вместо повязки, тщательно замыла следы крови на полу и в раковине и стала решать — что же делать. Позвонить в полицию? Это означает — смерть Ласкунчика Уильяма, а она, хотя и боится его, но все-таки любит. Не он напал на нее, это Существо исподтишка плюется, изрыгает яд. Нет, Ласкунчик Уильям его жертва, так же, как и она. Первая жертва, подумала Сьюзен.

Из спальни раздался звон и треск. Подбежав к дверям, Сьюзен прислушалась. Больше ни звука…

— Ласкунчик Уильям? — она прижалась ухом к двери. — Ласкунчик Уильям? — Тишина.

Медленно, прижимаясь к створке, Сьюзен приоткрыла дверь. Разбитое окно. Стеклянные стрелы углов указывают на рваную дыру посередине, дыра, через которую Ласкунчик Уильям выпрыгнул на цемент с одиннадцатого этажа, предпочитая смерть новой атаке на любимую хозяйку.

Тара приехала после девяти, Лу ей позвонил и все рассказал. Сьюзен лежала на тахте в гостиной, уже с настоящей повязкой на ноге. Ее наложил Лу, хотя Сьюзен отказывалась разговаривать с ним, только бросила: «Это ты виноват. Я предупреждала!»

— Не хочу, чтобы он входил сюда, — сказала Сьюзен, когда Лу ввел Тару.

— Но, милая…

— Не хочу, чтобы он был тут! — И Лу, поколебавшись, предпочел послушаться и выскочил из гостиной к себе в спальню.

— Что стряслось? — Тара смотрела на бинт в розовых пятнах на ноге Сьюзен.

— Еще щеночком взяла… — И Сьюзен, уткнувшись в подушку, разрыдалась, внезапно и бурно. — Ни разочка никого не тронул! Ни разочка… Даже белок в парке не гонял. Такой был ласковый… С животных все и началось. — Она вспомнила белку в парке. — Стоит им приблизиться ко мне… Оноубивает их.

— Миленькая, успокойся! — Тара взяла ее за руку и только тут увидела укусы.

— Тара! Я меченая! Меченая адом! — Давясь слезами, Сьюзен не могла ни говорить толком, ни думать.

Тара побежала на кухню за джином и спросила у Лу, сидящего там:

— Она еще ходит к своему психушному доктору?

— Говорит, да, — и смешивая джин с вермутом, горько добавил: — Чего только она не говорит!

— Как думаешь, отчего пес набросился на нее?

Лу протянул Таре бокал.

— Возможно, защищался.

Тара подумала, что говорить так — гадость, пусть даже жена не разговариваете ним. Не сказав больше ни слова, она понесла бокал Сьюзен.

— На, миленькая, выпей.

Сьюзен с радостью отпила и подняла к Таре залитое слезами лицо.

— Тара, я не сумасшедшая. Правда!

— Никто и не говорит.

— А зачем говорить? И так все понятно. О Боже, Тара, мне кажется, я ненавижу Лу!

— Ну что ты! Рассердилась просто… — И Тара вспомнила злое замечание Лу. — У вас у обоих трудный период.

— Но что, что мне делать?..

Тара просидела с ней до полуночи. Одурманенная джином, Сьюзен решила, что, наконец, сумеет заснуть. Она проводила Тару до дверей, заперла за ней и прошла на кухню. Достав из ящика большие ножницы, тихонько вернулась в спальню. Лу спал под двумя одеялами, картонка, которой он заделал окно, почти не защищала от прохладного ночного воздуха. Крадучись, Сьюзен подошла к его стороне кровати и посмотрела на него. Неужели она действительно его ненавидит? Опустилась на колени рядом. Разве можно ненавидеть человека, которого всю жизнь любила? Ненавидеть всерьез? Можно, решила она. И с этими мыслями перерезала телефонный шнур, обезвредив оружие.

На следующий день Сьюзен ушла из дома искать утешения в том, чем утешалась всегда — в черной работе. На Амстердам-авеню она разыскала стекольщика, который обещался придти между двумя и тремя, потом решила сделать покупки в маленьких магазинчиках, а не в супермаркете, зашла в скобяную лавку за не нужным ей товаром, и, наконец, истощив все надуманные дела, вернулась домой.

Управляющий топтался в вестибюле, когда Сьюзен вошла: она поспешила к лифту, чтобы не встречаться с ним.

— Миссис Рид… — окликнул он. Сьюзен не успела нажать кнопку и нехотя вставила ногу, удерживая дверцы лифта.

— Да?

— Я посоветовался с вашим мужем, — приглушенно выговорил он. — Сегодня днем пса увезут.

— Спасибо, — она убрала ногу.

— Да, еще с телефонной станции заходили.

Двери уже закрывались, и ей пришлось поспешно нажать кнопку «стоп».

— Почему с телефонной? Я ни за кем не посылала…

— А он сказал — посылали. Я и впустил только потому, что вы же сами сказали — телефон у вас не работает… — Сьюзен надавила кнопку своего этажа, оставив управляющего оправдываться в пустом вестибюле.

Она быстро вошла в квартиру, зайдя сначала на кухню: разгрузиться от пакетов. На стене сверкал новенький белый телефон. И в гостиной на столе стоял новенький. А самое худшее — отремонтированный телефон Лу в спальне стоял с ее стороны кровати.

— Что ты надо мной издеваешься! — завизжала она.

И они ответили.

Она стояла в спальне, слушая глумливый металлический хохот, эхом перекатывающийся по квартире: Этовсегда будет побеждать, независимо от того, что бы она ни предпринимала, куда бы ни обращалась. И все-таки Сьюзен упрямо достала из кухонного стола ножницы и угомонила их всех.

Позже, когда она задремала, измученная всем происходящим, ее разбудили заливистые звонки телефонов. Они самостоятельно залечили себе раны.

Дни текли в молчаливом отчаянии. Сьюзен ждала, сторожила признак очередной атаки. Телефоны молчали, всегда рядом.

Как-то днем, не в силах изобрести больше никакой домашней работы, Сьюзен отправилась в офис забрать свои вещи. Встретила ее всеобщая искренняя печаль — из-за того, что ее уволили, или Тара им рассказала?

— Будем скучать по тебе, детка, — бросил редактор живописи, когда она шла по длинному коридору к своему «кабинету». Она на минутку приостановилась, ответить на доброе слово.

— Я тоже буду по тебе скучать. И по твоим грязным анекдотам.

— Начну смешить тебя по телефону, — пообещал он.

— Лучше по почте.

Собственный ее закуток показался ей чужим: иллюстрация, над которой она работала, исчезла, на рисовальной доске прибрано. Сьюзен медленно собирала пожитки. Подняв глаза, она увидела Тару: та стояла в дверях с таким лицом, будто вот-вот расплачется.

— Привет, — поздоровалась Тара.

— Приветик.

— Барахлишко собираешь?

— Угу.

— Можно я заползу в твою коробочку?

— Буду рада.

Войдя, Тара плюхнулась, как всегда, на рисовальную доску.

— Угадай — что?

— Что?

— Я опять без мужика.

— То есть?

— Юрий откопал себе даму-ортопеда с частной практикой и грудями-бомбами.

— Жалко. — Но сострадание Сьюзен уменьшало сознание, что печалилась Тара, оказывается, не из-за ее ухода.

— Да-а, раз уж старая дева…

Сьюзен обняла Тару и затормошила ее.

— При стольких-то любовниках? Ты никак не дева…

— Значит, гульливая старая дева…