Внезапно Филатов осекся. В письме первой стояла фамилия тренера Артюшина!

– Ну, что тебе сказать, – налив себе еще тридцать граммов коньяка, философски изрек Светлов, – это может быть существенной зацепкой в твоих расследованиях.

* * *

Тяжелые двери открылись, и к переговорным окошечкам из дверей быстрым шагом стали выходить те, кто ждет решения суда, томясь за широкими стенами СИЗО. По глазам большинства из них можно было понять, что каждый надеется на лучшее. А встреча с близкими вселяет в них дополнительную надежду.

Артюшин же, как заметил Филатов, шел к окошечку медленно, как будто бы обдумывая что-то. Без своей знаменитой кепки он был совсем непривычным и даже каким-то чужим. И Филатову показалось, что даже постаревшим.

– Ну и чего ты приперся? – вместо приветствия выпалил Артюшин и посмотрел с укором на приятеля.

– Владимирович, ты еще дуешься? – без иронии, серьезно ответил Филатов. – Давай без обид. Я просто хочу тебе помочь.

– Интересно, и как же? – оскалился Артюшин.

– А это зависит от тебя, – ответил Филатов и посмотрел на проходящего за спиной тренера надзирателя.

– Вот как, а я уже было подумал, что пойду по этапу и меня никто не вспомнит. Менты меня кинули. Думал, есть кому постоять за меня. Однако все друзья в одночасье куда-то испарились.

– А ты что, не знаешь, что так бывает? Они тебя списали, но рано. Очевидно, Владимирович, что здесь дело не в Сапоге, которого кто-то грамотно подставил. Здесь более серьезные люди задействованы. И все ниточки ведут наверх.

– Да ну? – притворился, что не поверил, Артюшин.

– И может быть, ты знаешь кто?

– Пока нет, – ожидая, что собеседник задаст такой вопрос, ответил Филатов. – Но вместе с тобой мы узнаем.

– Юра, ну что ты мне душу бередишь? – раздраженно ответил тренер. – Я тебе уже все сказал.

– Предлагал ли тебе кто-нибудь сделку, кроме Сапога? – продолжал настаивать Филатов.

– Как понять «кроме»? – сделав ударение на последнем слове, спросил Артюшин.

– Владимирович, я спрашиваю, может, кто-то еще интересовался твоей базой, но по другому поводу. Ну, может, строительство хотел какое-нибудь затеять или еще чего-нибудь?

– Ты же знаешь – мне не до того.

– Хорошо, а что это было за письмо, подписанное гребным клубом «Москва-Энергия»? Насколько мне известно, акт председателю Контрольно-счетной палаты писали.

– Ну да, было дело, – удивленно посмотрев собеседнику в глаза, произнес Артюшин. – А ты откуда знаешь об этом?

– Знаю, газеты читаю и справки навел.

– Ну и что это дает, – скептически улыбнулся Артюшин. – Тогда ведь вроде как разобрались. Строительство прекратили. Да и касалось это нас в меньшей степени. Кто бы позволил городу наш объект приватизировать? Мы тогда к Олимпиаде готовились. Достаточно было одного письма, и все разрулилось.

Нам ни к чему сюжеты и интриги,

Про все мы знаем – все, чего ни дашь.

Я, например, на свете лучшей книгой

Считаю кодекс Уголовный наш...–

с блатной интонацией пропел Филатов.

– Вот не люблю я это ни в тебе, ни в пацанах своих, – нервно выпалил Артюшин. – Понахватались всякой гадости на улицах, а потом идете в нормальные учреждения спорта, чего-то хотите добиться.

– Ты, Владимирович, всегда суетишься. Высоцкий это.

– Какой Высоцкий?

– Бард! Слыхал? – иронично заметил Филатов. – Это он про Уголовный кодекс пел. И, между прочим, знал его, в отличие от тебя, очень даже прилично. Эх, ты, Владимирович, «разрулилось», – повторил слово тренера Филатов. – Там такая война шла! Головы летели. А ты сидел в своем мирке и ни о чем не подозревал даже.

– К чему ты клонишь? – заинтересованно спросил Артюшин.

– А к тому, что Сапог, скорее всего, шестерка. Когда город вмешался в проблемы острова и базы и вам помогли, тот, кому по рукам дали, забыл об этом? Как полагаешь?

– Я в эти разборки никогда не лез.

– И остался крайним!

– Да сколько можно, Юра?

– Да ладно! Вспоминай, кто еще пытался с тобой поговорить, – настойчиво попросил Филатов.

– Из мэрии, как его... Петр Андреевич Бугров, кажется.

– И что он предлагал?

– Да, собственно, ничего! Предлагал помощь. Он узнал, что база ожидает деньги на развитие инфраструктуры. Но, собственно, это не было секретом. Не себе же я эти деньги собирался в карман положить.

– А в предполагаемом строительстве власти не могли бы выступить подрядчиком каких-либо работ?

– Могли, но что тут такого? Ты же пойми, деньги выделяются под конкретные вещи: здания, очистку канала и прочие. Все проходит по строгой отчетности.

– Ну и чего ж наша страна не живет, как все люди? – съехидничал Филатов.

– Потому как люди хреновые, – сплюнул от злости Артюшин. Он понимал, что это уловка, эквилибристика, игра слов, в которой он был не силен. Поэтому, чтобы разрядить ситуацию, примирительно произнес:

– Ладно, как там мои?

– Нормально. Но я бы, Владимирович, на твоем месте уговорил их на время уехать куда-нибудь.

– А чего им бояться? – непонимающе спросил тренер.

– С тобой бесполезно говорить, – произнес Филатов, – ты ведь все равно ничего не поймешь. Но уезжать им надо. Лето только начинается, Владимирович, почему бы им на дачу не съездить?

– Да нету у нас дачи! Точнее, есть. Времянка на земле стоит, вот и все.

– Ты, Владимирович, извини, но то, что у тебя дачи нет, говорит по крайней мере о том, что на семью тебе наплевать. Ты ведь не холостяк. Ну а куда им можно поехать? – после некоторой паузы спросил Юра.

– К матери своей может ехать.

– Далеко?

– Да костромская она.

– Далековато, – прикинул Филатов, – хорошо, что не Ростов какой-нибудь.

– Так я не понял, к чему весь этот спектакль?

– Разреши мне, Владимирович, увезти их туда, – не отвечая на вопрос, попросил Филатов.

– Не знаю, что ты задумал! Но может, ты и прав, пусть едут. Мне будет легче – меньше волнений, – как-то неуверенно заключил Артюшин.

– Время истекло! – голос милиционера неожиданно прервал их беседу, и Филатов увидел, как в комнату к заключенным вошло еще несколько людей в погонах и с дубинками в руках. Задерживаться, говорить последние слова здесь было не принято. Администрация следила, чтобы команды надзирателей строго выполнялись. Иначе наказания не избежать. За две недели отсидки Артюшин это понял четко. Так же как и то, что добиться свидания – занятие не из легких. Его жене уже несколько раз отказывали, а вот его другу нет. Заложив руки за спину, он стал в очередь, подгоняемую надзирателями, но успел еще раз посмотреть Филатову в глаза и кивнуть в знак одобрения и на прощанье.

* * *

Проход был длинным и извилистым, но хорошо знакомым Гоше Паварину. «Сейчас будет поворот, а за ним дом, в котором живет Маша».

Уже несколько раз он с Машей Артюшиной возвращался этим путем с дискотеки. Хоть и идти здесь было нелегко, особенно в темное время суток, его пассия утверждала, что это самый короткий путь домой.

По словам девушки, ее родители были против вечерних прогулок, особенно папа. У мамы же не хватало авторитета в семье, чтобы как следует объяснить отцу, что дочь у них давно не маленькая.

С тренерской дочкой Машей он познакомился давно. Она часто бывала у отца на базе. И всегда, как помнил Гоша, с любопытством смотрела на спортивные труды мальчишек. Но в компании молодых спортсменов было негласно принято, что тренерскую дочку раскручивать на любовный роман не стоит – себе дороже. Тем более Андрей Владимирович был вспыльчивым человеком и, несмотря на то что быстро отходил от гнева, в спорте не признавал амурных отношений.

Об этом Гоша прекрасно знал и, держа Машу за руку, вглядывался в ее глаза, ища подтверждения своим переживаниям. Но Маша не подавала виду и говорила о чем угодно, только не об их отношениях.