Уайклифф остановился полюбоваться домиком и заметил позади него, у самого берега, большой прямоугольный бассейн, выбитый прямо в скалах. Сейчас, началом прилива, дно бассейна было покрыто водой нанесенной ветром; глубина была невелика, а поверхность покрыта рябью. На расстоянии около ста ярдов вниз к воде шли ступени, и, заинтригованный, он отправился туда повнимательнее все рассмотреть. Поначалу он решил, что здесь собирались устроить небольшую искусственную бухту. Но потом обратил внимание на неглубокий желоб, проходивший по обрыву. Видимо, он был предназначен для укладки трубы, и Уайклифф понял, что когда-то это сооружение служило резервуаром для сточных вод.

Он стоял на краю бассейна, и, хотя дождь давно прекратился, его плащ был весь мокрый, а по лбу и щекам стекала вода от брызг, долетавших сюда с ветром. Он посмотрел на дом, и в окне мансарды заметил неподвижный силуэт человека, глядящего в сторону моря.

Сейчас Уайклифф находился почти на уровне моря, и волнорезы, при взгляде с этого ракурса, производили гнетущее впечатление. Казалось, они в любой момент начнут перемещаться и погребут его под собой. Он стал взбираться вверх и вскоре вернулся на дорогу. Пройдя по ней, он оказался у разворота, за которым тропа шла от моря к Альберт-Террас. Ворота обозначали начало дороги, идущей вверх на плато.

Уайклифф повернул назад.

Пока еще нельзя было исключать возможность, что Риддл навещал Лору Пассмор в пятницу вечером. Но тогда почему он избрал такой неудобный кружной маршрут? Их отношения уже не было смысла скрывать, да и Лора отрицала факт его визита.

Когда он вновь оказался у необычного домика на сваях, то увидел, как женщина в красном непромокаемом плаще и такой же шляпке открывает калитку. У нее в руках была сумка, и она, скорее всего, возвращалась из города с покупками.

– Доброе утро. Неважная погодка, не правда ли?

– Я уже привыкла, – рассмеялась женщина.

Ей было под тридцать, она выглядела немного полноватой, копна густых волос не желала умещаться под шляпкой.

– Я восхищен вашим очаровательным домиком.

– Может, он и заслуживает восхищения, но вы бы попробовали провести в нем прошлую ночь, – продолжая улыбаться, пожаловалась она.

– Интересно, кому пришло в голову построить его здесь?

– Его давным-давно построил муниципалитет. Он предназначался для смотрителя резервуара сточных вод. Нужно было периодически открывать шлюз во время прилива. Смотрителем работал мой отец, но когда построили новый сток за городом, мы остались жить здесь. Папа выкупил дом и участок. Сейчас он на пенсии и ужасно страдает от артрита – с трудом выходит из комнаты.

– Простите, пожалуйста.

– Не извиняйтесь. Рано или поздно нас всех это ждет. – Она снова улыбнулась и оглядела его. – Вы здесь в отпуске?

– Нет, я детектив и расследую дело об исчезновении Джонатана Риддла.

– Следовало бы догадаться… Ко мне приходил уже один из ваших людей и расспрашивал, не видела ли я Риддла в тот вечер.

– А вы видели?

– В такой темноте? – рассмеялась женщина. В ней было особое очарование. Казалось, что она посвящает собеседника в какую-то свою безобидную игру.

– Вы знали мистера Риддла?

– И даже очень хорошо. Вы не найдете человека, который бы не знал Могильщика.

Уайклифф вернулся в город. Но на сей раз он раздумал идти по набережной и воспользовался центральной улицей, на которой все же хоть как-то можно было укрыться от пронизывающего ветра. Среди многочисленных домохозяек, отправившихся за покупками, он увидел Сару. Голова ее была повязана шарфом, в одной руке она несла пакет с продуктами, а в другой – большую дамскую сумку с бронзовыми пряжками. Заметив его, она беззвучно пошевелила губами, но так и не решилась ничего сказать вслух.

К моменту возвращения Уайклиффа во временную штаб-квартиру Хортон из криминалистической лаборатории уже прибыл. Это был человек лет сорока, спокойный и нетребовательный. Он привез результаты исследований одежды и других предметов, принадлежавших Риддлу. Кроме того, уже час он занимался колесом.

– Я сделал срезы с тех мест, где чучело козла отпущения, по всей видимости, было привязано к раме. Можно достаточно уверенно сказать о роде бечевки, использованной для крепления, но относительно наличия тела вместо чучела прийти к какому-либо определенному заключению вряд ли представляется возможным. Мистер Бурн упомянул о предположении, что для крепления использовался горючий шнур, и это вполне объясняет, почему в рассматриваемых местах материал колеса так сильно обгорел. Если бы в колесо было помещено тело, то на дереве могли остаться следы тканей в достаточном для идентификации количестве, но конструкция длительное время находилась в воде, и нам вряд ли удастся что-то обнаружить.

Манера Хортона вести себя и говорить действовали на окружающих успокаивающе. Его легко можно было представить на свидетельском месте в суде, где он своим монотонным голосом отвечает на вопросы адвоката, дает ясные и недвусмысленные объяснения или без колебаний признает свою неосведомленность. Он явно не годился на роль этакого всезнающего мудреца, от которого целиком и полностью зависит судьба подсудимого.

– Что касается предметов одежды, все изложено в рапорте. Но чтобы сохранить ваше время, я могу в двух словах изложить все, что нам удалось обнаружить. Тем более что и рассказывать особо нечего. Кровь принадлежит человеку и относится ко второй группе, а по системе Ландштейнера-Левина – к группе М. Резус положительный. По мнению нашего гематолога, кровь вытекла из свежей раны, причем ткань воротника находилась в контакте с раной или почти в контакте. Там же, на ткани, установлены обгоревшие участки и наличие частиц бездымного пороха. Это позволяет предположить огнестрельный характер ранения, причем выстрел был сделан с очень близкого расстояния.

Хортон замолчал и взглянул на Уайклиффа с виноватым выражением, словно прося прощения за напрасно отнятое время.

– На воротничке сорочки обнаружено немного перхоти, чуть больше – на воротнике пиджака. На некоторых предметах одежды мы нашли волосы трех Категорий. В основном это толстые, черные прямые волосы; затем более тонкие темно-коричневые, которые были на сорочке и пиджаке; наконец, несколько шерстинок осталось от животного, по-видимому, кошки.

Уайклифф слушал рассеянно, но сохранял сосредоточенный вид. Мысли же его шли в своем направлении.

– На коричневых волосах, – продолжал криминалист, – остались следы искусственной завивки, а учитывая их малый диаметр, можно предположить, что они принадлежат женщине. Однако со стопроцентной уверенностью этого утверждать нельзя.

У Лоры Пассмор волосы светлые, у сестры и матери – седые. Как говорила старая дама – «За всем этим стоит женщина»?

– Прошу прощения, что не могу предложить ничего лучшего, – закончил свой доклад Хортон.

У Уайклиффа появилось ребяческое желание погладить криминалиста по голове, но он лишь вежливо поблагодарил и, оставив того наедине со своими образцами, отправился в «кабинет». Там он сел в кресло и уставился в стену.

С момента обнаружения одежды Риддла прошло меньше трех суток, но казалось, что это случилось очень давно. Он еще не видел многих, кто был причастен к делу, пока это были лишь имена. В верхнем углу, под потолком, Уайклифф заметил паутину. Он даже будто видел спрятавшегося паука, в неподвижности поджидающего жертву. Многие люди, размышлял сыщик, всю свою жизнь проводят за изучением пауков, сороконожек и прочих насекомых… Они ловят их, пришпиливают булавками к бумажным карточкам, раскладывают по ящичкам… Исследуют их реакции на изменения условий окружающей среды. Разрезают их на части и рассматривают под микроскопом. В этом отношении Уайклифф испытывал к натуралистам зависть – ему приходилось иметь дело с людьми, изучать которых приходилось лишь в их естественной среде обитания.

В дверь постучали, и в комнату вошел Скейлс. Наверное, Уайклиффу не удалось сразу переключиться на вошедшего, потому что во взгляде Скейлса явно читалось удивление. Уайклифф махнул помощнику рукой, предлагая садиться.