Так вот, теперь они с Хелен остались одни. Нет, им нравилось их положение, но возникали вопросы… Вопросы… К чему было это все? Куда надо стремиться дальше? И зачем мы делали все это?… Наверно, впервые стало ясно, что все это – не игра, не репетиция, а самая настоящая жизнь, причем ее завершающая часть. В известном смысле Уайклифф был удовлетворен в своих профессиональных амбициях – он взобрался по служебной лестнице настолько высоко, насколько хотел – даже выше того, как ему иногда казалось. Хотя административный офис и секретарша перед дверью его кабинета – это было не совсем то, чего он добивался.

Люди, которые знали его давно, считали, что он сделал хорошую карьеру. Сын фермера-арендатора из захолустного Хертфордшира, начинавший стажером-полицейским в девятнадцать лет, он превратился теперь в старшего суперинтенданта и начальника криминального отдела, отвечающего за два графства. И все-таки в нем ныла какая-то смутная тоска; в глубине души он ощущал, что его жизнь не сложилась. К чему ведет его повседневное существование? К чему? К хорошей пенсии, модной мебели в доме… К бездумной череде похожих друг на друга дней…

– Посмотри там в магазине, нет ли у них хорошего уксуса из белого вина, а то у меня весь кончился – сказала Хелен ему вдогонку.

Деревенька Сент-Джуллиот лежала в миле от Уотч-Хауса, где жили Уайклиффы, поближе к городу. Уайклифф вышел через садовую калитку, пересек аллею и побрел по пляжу. В этом месте до противоположного берега устья реки было всего несколько сот метров, и через эту узкую горловину проходили все корабли – в оживленный порт и обратно.

Прошло примерно полчаса с момента наивысшей точки отлива. Сборщики устриц внимательно ворошили илистую прибрежную гальку, а чуть ниже по устью реки расселась стайка чаек с черными спинками, с неиссякающим оптимизмом ждущая ветра с моря, который пригонит рыбу.

Это близкое соседство с природой уже стало для Уайклиффа чем-то само собой разумеющимся, и ему приходилось время от времени напоминать себе, как это здорово – жить в таком прекрасном уголке и в то же время всего в каких-то двадцати минутах езды от места работы…

Теперь он шел вдоль верхней линии прилива, где спутанные узлы водорослей соседствовали с рваными пластиковыми пакетами и отдельными пятнами нефти. Да, загрязнение моря беспокоило его, только он старался не думать об этом, ведь он все равно ничего не мог с этим поделать. Ближе к деревне, где длинные языки частных садиков при коттеджах. Доходили до самого берега, располагались выстроенные в ряд лодки, которые оттащили на достаточное расстояние от линии прилива. В море болталось на волнах несколько прогулочных яхт, а ведь еще не сезон; через месяц яхт станет намного больше. А за Сент-Джуллиотом, выше по течению, раскинулся на холмах город – когда-то, во времена Второй мировой, он был разрушен бомбежками; теперь-то он давно уже восстановлен, окутан не гарью от взрывов, а промышленным смогом, и словно спрашивает с неясной тоской: «Что же дальше?»

За деревней начиналась набережная, которая в незапамятные времена использовалась как пристань для судов. В нескольких метрах от этой набережной на прибрежной гальке что-то поблескивало… Подойдя поближе, Уайклифф понял, что это револьвер… Наверное, табельное оружие офицера времен последней войны, тридцать восьмого калибра. Уайклифф осторожно поднял оружие и понюхал. Недавно из револьвера, похоже, стреляли. В барабане осталось несколько патронов, поставлен на предохранитель…

В последние годы Уайклифф часто страдал от того, что высокий пост не дает ему заниматься самыми ранними стадиями расследования. Приходится выходить на сцену лишь когда дело уже наполовину сделано. Но только не на этот раз. Сейчас Уайклифф отчетливо представил себе заголовки в завтрашних газетах: «Старший суперинтендант нашел пистолет на пляже».

С помощью нитки, выуженной из кармана, Уайклифф осторожно снял пистолет с предохранителя. Хотя оружие лежало ниже линии прилива, оно явно не успело побывать в воде. Так-так. Высокий прилив стоял в час ночи, и еще примерно через час вода дошла до того уровня, где лежал револьвер. Значит, оружие выбросили после двух часов ночи – а сейчас восемь утра…

Уайклифф относился к пистолетам очень серьезно, даже для полицейского. Его всегда мучила мысль, что человек может лишиться жизни только потому, что какой-нибудь кретин впадет в истерику, испугается или разозлится Ба-бах! И вас уже нет. «И вся королевская конница, и вся королевская рать не может Шалтая-Болтая собрать…»

Он огляделся кругом. На мелкой гальке пляжа ничего подозрительного не наблюдалось, но это немудрено – даже его собственных следов уже было не разобрать.

Уайклифф взобрался по гранитной лестнице на набережную – нижние ступеньки здесь осклизли от темно-зеленого мха, а выше – покрылись серовато-оранжевыми лохмотьями лишайников. Сюда с пляжа не было другого пути, не считая только террасы одного из коттеджей. Сквозь щели в булыжной набережной пробивалась трава, создавая причудливый зеленый орнамент на сером фоне. Со стороны набережной, повернутой к морю, торчали четыре сломанных чугунных столба – все, что осталось от примитивного крана для погрузки на корабли камня.

Тут, у столбов, Уайклифф нашел три вмятины на траве, похоже, следы от колес автомобиля; на том месте, где должно быть четвертое колесо, трава не росла – только голый гладкий камень. К набережной можно было проехать по аллейке, ответвляющейся от дороги на Сент-Джуллиот. В свое время по аллейке ходили грузовики. У самого парапета набережной явно просматривалось место разворота и даже какие-то смазанные следы шин, но не такие четкие, чтобы разобрать рисунок на протекторах.

Церковный колокол зазвонил к заутрене – чуть надтреснутым, старческим тенором. На аллее, после двух недель сплошных дождей, глинистая почва так размякла, что смешно было рассчитывать найти какие-либо следы или отпечатки. Дальше аллея сливалась с узеньким проселком, который вел от города, позади Уотч-Хауса, дальше к берегу.

У своего киоска с энтузиазмом человека, работающего на себя, трудился темноволосый Томми Кэрн. Он распаковывал кипы полученных газет.

– Доброе утро, мистер Уайклифф! Сегодня вы раненько пожаловали, ну да ладно, я через пару вас обслужу.

Похоже, он был слишком увлечен своим занятием, чтобы обратить внимание, что именно Уайклифф держит в руках-зонтик или револьвер.

Из своей резиденции вышел викарии и направился в церковь: по пути он издали приметил Уайклиффа и поднял руку жестом соболезнования к «заблудшей овечке». Уайклифф был не религиозен.

Деревня постепенно просыпалась, в верхних этажах отдергивали гардины, во двор по утренним надобностям уже выпускали нетерпеливых собачек – одним словом, начиналось обычное, ленивое воскресное утро.

На треугольном газончике перед газетным киоском стояла телефонная будка. Уайклифф вошел, положил револьвер на полочку и набрал номер.

– Штаб-квартира полиции, – раздалось в трубке.

– Это суперинтендант Уайклифф. Соедините с отделом криминальных расследований, пожалуйста.

– Детектив-сержант Керси слушает.

Керси был недавним приобретением отдела – перевелся сюда из городского отделения. Он все еще оставался в чине сержанта, поскольку больше думал о деле, чем о чинах. Уайклифф собирался наконец дать ему повышение.

– Ночью нигде не стреляли?

– В наших отчетах ничего такого, сэр.

– Кто там с вами дежурит?

– Диксон и Поттер.

– Вышлите их ко мне немедленно. Диксон умеет пользоваться фотокамерой, так что пусть захватит ее. Позвоните домой к Смиту и попросите его подъехать ко мне в офис как можно скорее. А пока проверьте один револьвер – не проходит ли он по нашим архивам. «Уэбли энд Скотт», армейского образца…

Потом он позвонил домой:

– Хелен, это я. Тут у меня возникли дела.

– В деревне? Интересно…

– Я нашел на пляже заряженный револьвер. Я тебе попозже перезвоню, ладно?

Уайклифф пошел к повороту аллеи – поджидать своих сотрудников.