– Вероятно, вы уже знаете, – сказала Элис, – что она готовилась к выпускным экзаменам, и, как говорят в школе, ее уже ждут в Оксфорде.

– Что она собиралась там изучать?

– Английскую литературу, французский, историю Англии и Европы. Для такой умненькой девочки набор слишком традиционный, но она сама избрала эту специализацию.

Уайклифф сначала внимательно все оглядел, а затем принялся открывать наугад дверцы, выдвигать ящики, брать книги с полки и тут же ставить на место. Когда он заглянул в платяной шкаф, Элис не удержалась от замечания:

– По крайней мере, она не помешалась на тряпках, как большинство девиц ее возраста.

Книги в основном дополняли школьные учебники, но присутствовали и дешевые издания зарубежной классики, преимущественно французской, соседствовавшие с романами Ле Kappe и других признанных мастеров «шпионского жанра». Странный вкус для молоденькой девчонки, подумал Уайклифф, что было характерно для него – человека, не признававшего эмансипации. Среди книг выделялись сочинения Льюиса Кэрролла. Уайклифф открыл книгу. На титульном листе он нашел посвящение: «Хильде в день тринадцатилетия с любовью от Валета».

– Это от моего мужа – Берти, – пояснила Элис.

Уайклифф поставил том на полку. Элис стояла рядом, словно ожидая от него какого-то вопроса или замечания, но ни того, ни другого не последовало, поэтому она дополнила саму себя:

– Он очень привязан к Хильде, – сказано это было совершенно ровным голосом.

– Вы на что-то намекаете?

Она отвела взгляд:

– Берти, если захочет, может быть очень обаятельным.

– Что ж, это далеко не первый случай, когда муж увлекся юной свояченицей.

– Не знаю я ничего. – Она отошла к окну.

– Но вы что-то подозреваете. Что именно?

Элис резко повернулась к нему, на этот раз всерьез рассерженная.

– Неужели вы в самом деле ждете, что я все расскажу? Выставить на всеобщее обозрение наше грязное белье? Нет! Но поймите главное: я не могу поверить, что Харви спал с Хильдой. Ему интересно, пока это не выходит за рамки флирта. Если вам еще не понятно, поясню. Он не любит доводить отношения с женщинами до той стадии, когда они готовы начать раздеваться.

Уайклифф просматривал пластинки и кассеты, аккуратно расставленные по стеллажам. Со стороны могло показаться, что он вообще не слышал ее возбужденных речей.

– По всей видимости, поп-музыку здесь в конце концов победила классика, – поделился он наблюдением.

– Что? Ах, да, – в ее голосе прозвучало теперь больше чем облегчение – благодарность. – Она долго одолевала нас попсой, но несколько месяцев назад все переменилось. Теперь здесь скорее найдешь прелюдию Баха или моцартовский концерт.

– С чего вдруг такая метаморфоза?

– Не знаю. Девушки в своем развитии проходят через определенные фазы. Примерно в то же время она перешла на сыроедение и фруктовые соки.

Уайклифф неспешно листал одну из школьных тетрадок Хильды.

– Она поддерживает какое-нибудь движение? – спросил он.

– Что вы имеете в виду?

– Я говорю об антиядерном движении, например, или экологическом, или движении против опытов над животными, или в защиту морских котиков, китов, барсуков и маленьких детей.

Элис улыбнулась.

– Знаете, мне даже трудно себе представить, чтобы Хильда могла быть связана с одной из подобных организаций.

– Значит, нет?

– Нет. Во внешнем мире Хильду интересует только то, что касается непосредственно ее.

– Вы знакомы с Иннесами из коттеджа Трегеллес? Она начала приспосабливаться к его манере внезапно менять тему разговора.

– Они снимают у нас дом. Это бунгало первоначально было построено для папы с мамой, когда они поженились, но они передумали переезжать туда и остались жить здесь. А почему вы спросили об Иннесах?

– Вам известно, что в последние несколько месяцев Хильда частенько наведывалась к ним?

– Нет, я ничего об этом не знаю. Вы подразумеваете, что в субботу она могла отправиться именно туда?

– Иннес встретил ее в субботу около пяти часов. Она шла полями от Хейвена в сторону фермы. Ему она сказала, что идет домой. Что вы о нем знаете?

Элис задумалась, а потом ответила:

– Очень немного. Мне говорили, что его отец торгует восточным антиквариатом и у него роскошный салон в Вест-Энде. Сам Иннес читает лекции и пишет статьи для дорогих журналов. А жена у него – калека.

– А что-нибудь скандальное?

– Смотря что вы считаете скандальным. Они задолжали нам арендную плату, и ходят сплетни, что они вообще в долгах как шелках. Нетрудно заключить, что с отцом у него не слишком хорошие отношения.

– Что ж, спасибо, – кивнул Уайклифф, – я посмотрел здесь все, что было необходимо. Но мне бы хотелось еще хотя бы поверхностно осмотреть другие комнаты.

– Другие комнаты? – В вопросе прозвучало неподдельное изумление.

– Похоже, вы возражаете?

– С чего бы? Просто это как-то странно.

Уайклифф первым вышел в коридор и остановился у ближайшей двери.

– Это моя комната, – пояснила она, открыла дверь и отступила в сторону. – Уж извините за беспорядок.

Там стояла двуспальная кровать, постеленная для одного. Остальная обстановка сводилась к встроенному в стену гардеробу, туалетному столику и раковине для умывания. Несколько книг стояли на полке у кровати рядом с часами-радиоприемником. Ковер на полу давненько не встречался с пылесосом.

Она показала ему и остальные спальни, но только две из них представляли для него интерес, а вернее даже удивили.

Берти Харви принадлежала огромная комната с односпальной кроватью, более похожая на кабинет, нежели на спальню. Были здесь письменный стол, шкаф с выдвижными ящиками для деловой переписки, а половину одной из стен занимали книжные полки. Среди книг были примерно поровну представлены биографическая литература XIX века и отдельная коллекция произведений о Льюисе Кэрролле и самого Льюиса Кэрролла, включая его труды по математике, подписанные подлинным именем: Чарлз Доджсон.

Элис сказала:

– Он просто одержим этим. Мне кажется, он и женился-то на мне только потому, что я – Элис. Он пишет книгу «Алиса в наши дни», а совсем недавно подал заявку на участие в телевикторине «Умники и умницы», указав жизнь и творчество Льюиса Кэрролла как свою основную тему.

– Эти снимки сделал он сам?

Все свободное пространство стен было увешано фотографиями детей, главным образом девочек.

– А вы разве не помните? Кэрролл был одним из пионеров фотографии и снимал в основном молоденьких девчонок. Думаю, Берни был очень расстроен, когда у нас родился Питер. Ведь еще до его появления на свет он любил цитировать Кэрролла: «Я люблю всех детей, кроме мальчиков». Теперь он больше не твердит об этом, но едва ли изменился.

– Вы видите в этом нечто сексуальное? – осторожно спросил Уайклифф, понимая, что это нелепый вопрос, но лучше задать его сразу.

– Вероятно, так оно и есть, но это не значит, что я считаю Берти извращенцем, пристающим к девочкам. И Кэрролл, думаю, не был таким, хотя в его времена это вызвало бы меньше шума.

Она оглядела комнату, скривив губы в полуулыбке.

– Во многом Берти сам еще ребенок. В том-то и проблема… Но в любом случае лучше жить вот так. Я имею в виду – спать в разных комнатах.

Они пересекли коридор из двери в дверь.

– Это комната Эстер.

Уайклифф более всего ожидал здесь неожиданностей, но все-таки не был подготовлен к тому, что увидел. Напротив двери у окна возвышалась ярко раскрашенная гипсовая статуя Девы Марии. Над кроватью – распятие.

– Мне понятно ваше удивление. Она обратилась в католицизм сразу после смерти моей матери. Тринадцать лет назад… А вы ведь знаете, какие слухи ходят про вновь обращенных.

На прикроватной тумбочке лежал молитвенник, книжные полки занимала религиозная литература. Преобладали жития святых.

На первое время с него было достаточно. Его мысль могла теперь заняться вычислением случайных совпадений фактов, образов, фраз, намеков и уловок, которые могли выстроиться в систему только позже. Он почти видел теперь пропавшую девушку в домашней обстановке. Особенно живо она представлялась в мелких бытовых зарисовках своей сестры. Он мог составить себе представление о мрачном запущенном доме, где Хильда создала себе особый уголок, не похожий на ненавистный ей родительский очаг.