«Как немыслимо трудно, как почти неосуществимо это — уничтожить людское неравенство!» — тут же подумал сам художник и вздохнул.

— Почему ты так вздыхаешь, дядя Дэнис? Я верю в твою мечту. Когда ты нарисуешь свою картину, о ней заговорит весь мир. Я так хочу этого!..

— Я напишу ее, Джун, я обязательно напишу ее!

Спустя полчаса, когда они сидели за небольшим венецианским столиком в гостиной и пили чай, Дэнис как бы между прочим спросил:

— Хорошо ли ты знаешь своих друзей? Мервина, например?..

— Я знаю о них главное, дядя Дэнис! — Джун засмеялась. — О Мервине, например, то, что он идеально сложен, смугл и прекрасен, как юный маорийский бог…

— Да, я однажды говорил так, моя девочка. Глаз художника и глаз женщины, как правило, не обманывается в этом. Но главное заключается в том, что юный бог к тому же еще и умен, талантлив — и из него может получиться большой поэт… Клянусь святым Патриком!

Джун было приятно слышать похвалы своему другу. Но, чтобы поддразнить дядю Дэниса, она недоверчиво проговорила:

— Красив — да, согласна… Но умен, талантлив… Не знаю…

— Должна бы знать! — воскликнул художник. — Вот послушай…

Он прочитал на память, вслух:

— Это… стихи Мервина? — взволнованно спросила Джун.

— Да, это стихи Мервина! — подтвердил Дэнис. — Как он мыслит, как мечтает этот мальчик!

Он протянул Джун свежий номер литературного ежеквартальника «Лэндфол», и она прочла отчеркнутые зеленым карандашом строки:

«…Читатели, несомненно, обратят внимание на стихи Мервина Фореста. Молодой поэт впервые принял участие в национальном конкурсе. И небезуспешно. Правда, над формой стиха ему предстоит немало трудиться. Но зрелость, оригинальность мысли позволяют надеяться на поэтическое будущее дебютанта…»

Ниже шла небольшая подборка стихов Мервина.

— Можно, я возьму журнал с собой? — спросила Джун.

Дэнис привлек ее к себе, поцеловал.

— Конечно! — сказал он. — Тебе повезло, Джун, что ты встретила такого юношу, как Мервин. И мой тебе совет — береги свою дружбу с ним. Ты сильная, умная. Знаю, ты меня понимаешь и теперь, а позднее поймешь еще лучше!..

Все это вспомнилось Джун, когда она сидела с Мервином в ресторане.

А Мервин тем временем то и дело возвращался мыслями к предложению Дылды. И чем дольше он размышлял над ним, тем более реальным оно ему представлялось. «Надо же — армия, Вьетнам!.. Но почему бы и нет, в конце концов? «Настойчивость и везенье», — твердил Дылда. Настойчивости у меня хватит на целую мотомеханизированную бригаду. Вот где добыть везение?..»

Мервин положил свою руку на руку Джун.

— Ты что-то притихла, — сказал он. — Устала? Тебе скучно?

— Мне очень, очень хорошо! — ответила она.

Джек Форест, отец Мервина, был доволен, что боевая тревога пришлась на одиннадцать часов утра. Он знал, что Мервин болезненно переживает каждый его выезд на тушение пожара; не спит, если такой выезд происходит ночью, пока не вернется отец; забывает пообедать, если это происходит днем, и поужинать, если вечером. Да, хорошо, что утро, что Мервин в колледже, а когда он прибежит домой после занятий, то и Джек вернется с выезда. Только вот беда — надо же такому случиться, что Джок, сменщик Джека, опять в запое и ему придется не только гнать машину через весь большой район, но и самому участвовать в тушении пожара. Не очень, правда, велика беда-то, но все же, что ни говори, а придется работать за двоих…

Оглушающе ревела сирена, пугая редких пешеходов. Послушно сторонились, замирали на обочинах автомобили. В окна выглядывали встревоженные лица: «Где-то горит! Спаси их, господи, и помилуй!!!» Джек силился и никак не мог вспомнить, который же это дом «вспыхнул, как бочка с бензином». Именно эти слова услышал в телефонной трубке и громко повторил вслух дежурный. Тотчас за первым он принял и второй звонок. И срывающимся голосом добавил: «Плохо дело, пожарники, сердцем чувствую — плохо! Сначала звонила истеричка прохожая, потом какой-то мальчик. Судя по голосу, совсем малыш. Плачет, кричит в трубку: шкаф горит, занавески, очень душно…»

Так что же это за дом? Может, одноэтажный особнячок, хозяин которого недавно менял крышу? Но там, кажется, нет детей. Или кирпичное многоквартирное здание? Вряд ли. В этом случае наверняка тревогу поднял бы кто-нибудь из взрослых жильцов. Какой же это дом?..

Как на грех, еще и погода помогает огню: уже несколько дней, как нет дождя. Жарко, душно. Кажется, сейчас не только дерево, но и сама земля, бетон, металл могут сгореть дотла.

Машина мчалась на предельной скорости. Мимо проносились улицы, перекрестки, дома, парки, мосты и туннели. Океан открывался то справа, то слева. Джек снова подумал о сыне. Тянется, тянется парень вверх! Вымахал уже на две головы выше отца… Костюм бы еще новый надо купить. Так ведь через полгода рукава опять по локоть будут. Где ж тут денег напасешься — как раз с его шоферской зарплатой только и делать такие покупки. А одевать парня надо. Усы пробиваются, как у двадцатилетнего. И с девушкой этой зачастил Мервин встречаться: то в кино, то на прогулку, то на вечеринку… И то сказать — славная она, эта Джун. Но вот только пара ли Мервину? Да, пара ли она ему, эта Джун? Говорят, из богатых. Значит, уже и не чета Мервину? Только ведь не всегда деньги счастье дают. А что они тянутся друг к другу, как два весенних стебелька, — это хорошо. Может, в самый раз пара. Может, даст бог, так им на роду написано…

Была бы жива его мать — насколько легче было бы поднимать парня. А то все самому приходится — и сготовить что, и постирать, и зашить… Да и посоветоваться мало ли о чем надо, а вот не с кем…

Через открытое окно кабины до Джека долетел запах гари. Сначала едва уловимый, он с каждой сотней ярдов становился все более ощутимым. Наконец машина подъехала к месту бедствия. На довольно просторной площадке стоял старый четырехэтажный дом, облицованный серым камнем. Фасад от проезжей части улицы отделяло метров двадцать. Вокруг дома стройной шеренгой стояли высокие деревья с густой кроной. На улице уже собралась толпа зевак. Площадка перед домом была завалена нехитрым скарбом. На деревянной кровати без матраца сидела старуха. Обхватив голову руками, она мерно раскачивалась, издавая при этом глухие стоны. Недалеко от старухи стояла молодая женщина. Правой рукой она держала голенького ребенка, в левой у нее была большая плетеная фиджийская корзина, из которой торчал букет искусственных роз и несколько ручек от бит для игры в гольф. Подняв высоко голову, она смотрела на одно из окон четвертого этажа, из глаз ее текли слезы.

Ближе к дому стояло несколько мужчин, явно растерянных. Один из них, высокий пожилой блондин в домашних тапочках, в белой нижней рубахе, в синих вельветовых брюках с подтяжками, что-то не переставая говорил соседям. Те молча, сумрачно слушали его, поглядывая на пылающий дом.

Гудел, ревел огонь. Откуда-то доносился громкий плач. Кто-то надрывно кричал: «Спасите!» Снопы искр летели во все стороны. Соседние строения — особняки и виллы — боязливо насторожились за своими низенькими палисадниками. Пепел падал на их крыши и подоконники, на листья деревьев и траву.

«Уютный был, видно, дом. Старый только очень. Вот и пришел его срок», — подумал Джек при первом же взгляде на горевшее здание. Безошибочным чутьем опытного профессионала он понял, что дом спасти нельзя. Пламя охватило все этажи — ничего тут уже не поделаешь… И теперь он, как и все его товарищи, думал лишь об одном: спасти всех людей, живших в этом доме.

Машины тем временем заняли боевые позиции. Выдвинуты лестницы. Разворачивались шланги и подключались к ближайшим источникам воды. Полиция оцепила участок пожара. Репортеры и фотографы прессы громко ругались, требуя, чтобы их пропустили. Подъезжали и почти тотчас же отбывали машины городской «Скорой помощи».