Джулии с фотографии едва исполнилось двадцать лет. Теперь ей перевалило за семьдесят восемь. Она всегда ходила в мешковатых, несколько коротких для ее длинных ног джинсах и просторных кофтах, благодаря которым ее живот казался не таким огромным. В ее внешности не осталось и следа от былой красоты. Переливающиеся на солнце волосы и осиная талия остались в прошлом, уступив место седине и тучности. Глаза Джулии лишились блеска, свойственного молодости. Казалось, они выцвели, стали водянистыми и блеклыми. Ресницы выпали. Сколько бы раз Кэтрин ни сравнивала фотографию с ее постаревшим оригиналом, факт недолговечности всего сущего не мог оставить ее равнодушной. Дом постепенно разрушается, лицо женщины стареет. Ничто не вечно на свете: ни детство, ни брак, ни любовь…

Не знаю почему, — сказала Кэтрин, — но у меня такое чувство, словно Джек не умер, а уехал на время, как будто он потерялся в незнакомом городе, а я должна найти его…

К сожалению, это не так, — печально вздохнула бабушка Джулия.

Знаю… Знаю…

Он не страдал?

Этого мы никогда не узнаем, — грустно сказала вдова.

Мистер Харт уверял меня в этом.

Никому ничего в точности неизвестно, — сказала Кэтрин. — Одни только слухи да умозрительные заключения.

Тебе надо отсюда поскорее уехать. Я не хочу тебя пугать, Кэтрин, но эти репортеры, столпившиеся у ворот твоего дома, — прямо-таки ватага оголтелых психов. Полиции пришлось вернуть в строй Чарли и Берта, чтобы держать этих сумасшедших подальше от дома.

Кэтрин подошла к узенькой щелочке неплотно прикрытого окна и полной грудью вдохнула холодный, пахнущий морской солью воздух. Она не выходила из дому весь день.

Я представления не имею, сколько это вавилонское столпотворение будет длиться, — проворчала Джулия.

Роберт считает, что это надолго.

Кэтрин еще раз шумно вдохнула. Холодноватый, насыщенный кислородом воздух подействовал на ее затуманенное сознание как нашатырный спирт: голова прояснилась, чувства обострились.

Никто не сможет помочь тебе справиться с горем. Ты должна крепиться. Кэтрин! Дорогая! Ты ведь всегда была умной девочкой.

Кэтрин на мгновение зажмурила глаза.

Кэтрин?

Я любила его.

Я знаю, — тихо сказала бабушка. — Мне Джек тоже нравился. Мы обе любили его.

Почему он умер?

Не задавай себе лишних вопросов, — произнесла Джулия. — Ответы все равно тебе не помогут, не утешат тебя. Что случилось, то случилось.

Я…

Ты устала. Иди поспи.

Я не хочу спать.

Знаешь, — сказала Джулия, — когда твои родители утонули, я была на грани помешательства. Порой мне казалось, что еще немного, и я упаду без сил и больше никогда не встану. Боль от утраты была просто невыносимой. Ужас. Потерять сына… О таком даже не задумываешься, пока не становится слишком поздно… Не стану врать: я винила в случившемся твою мать. Она плохо влияла на моего сына. Твои родители были ужасно беспечны, даже опасны для себя и окружающих, когда прикладывались к спиртному. Но у меня оставалась ты. Твое горе было слишком большим, а ты — слишком юной. То, что я старалась облегчить тебе боль от утраты обоих родителей, помогло мне пережить смерть сына. Это в буквальном смысле спасло меня. Я перестала задавать себе бесполезный вопрос: «Почему умер Бобби?» — и занялась тобой. Поверь мне: ты никогда не найдешь на него ответа.

Встав возле кровати на колени, Кэтрин положила голову на матрас. Джулия погладила ее по волосам.

Ты любила его. Я знаю, — еще раз произнесла бабушка.

Выйдя из комнаты Мэтти, Кэтрин направилась в ванную. Стоя под душем, она включила горячую воду и замерла, чувствуя, как обжигающие струйки сбегают по ее телу. Опухшие от слез глаза саднили. Кэтрин так часто сморкалась, что кожа под носом покраснела и горела огнем. Голова разболелась еще утром, а бесконечно глотаемые таблетки адвила помогали ей, как мертвому припарки.

Почему-то Кэтрин представила себе, как ее кровь медленно вытекает из пор и смывается потоками воды в сточную трубу.

«Вам еще предстоит пережить много тяжелых дней, не таких тяжелых, как этот, но все же…» — вспомнила она слова Роберта Харта.

Кэтрин не могла представить себе, что сумеет пережить еще один такой день.

Последовательность событий нарушилась в ее голове. Что случилось сначала, а что потом? Что произошло утром, а что вечером? Все события смешались в некий хаотический калейдоскоп. Дикторы по телевизору то и дело передавали последние новости. От их слов сердце Кэтрин учащенно билось, а в области живота разливался неприятный холодок.

«Утонул после взлета… Детская одежда и плавающее сиденье… Ужасная трагедия в… Через полторы минуты обломки крушения… Шок и горе по обе стороны Атлантики… Пролетавший пятнадцать лет Т-900… Обломки разлетелись на расстояние… Продолжая историю рейса 384… В репортажах отмечается, что… Совместная британо-американская авиакомпания… Собрались в аэропорту… Инспекция федерального авиационного агентства… Предположение, что…»

А еще были зрительные образы, которым суждено, как опасалась Кэтрин, вечно преследовать ее. Фотография какой-то девушки из выпускного альбома во весь экран. Вертолет, зависший над морем. Белая морская пена на вершине волны. Убитая горем мать, размахивающая в воздухе руками. Облаченные в водолазные костюмы мужчины, внимательно глядящие в воду за бортом моторного катера. Родственники, встречающие в аэропорту разбившийся самолет, просматривают список находившихся на борту. Три фотопортрета членов экипажа: парадная форма, застывшее, «официальное» выражение лица, неестественные позы. Под каждой фотографией значилось имя погибшего. Кэтрин никогда не видела появившейся на экране телевизора фотографии Джека.

«Зачем он ее сделал? Не для того же, чтобы “красоваться” сейчас в новостях. А для чего? Когда еще фотографию пилота могут показать по телевизору?» — думала Кэтрин.

В течение дня Роберт Харт то и дело советовал ей не смотреть телевизор. Зрительные образы, предупреждал он, останутся в памяти надолго, возможно, навсегда. Они будут сниться по ночам, являться в кошмарах.

Вы и представить себе не можете, как это будет, — сказал он Кэтрин.

Не смотреть. Но как она могла не обращать внимания на поток слов и калейдоскоп картинок в своем мозгу?

Днем телефон разрывался от постоянных звонков. Как правило, трубку поднимал Роберт или один из его коллег. Когда же они были заняты просмотром последних известий с места авиакатастрофы, Кэтрин могла слышать по автоответчику голоса звонящих. Вкрадчивые, вопрошающие голоса представителей различных газет и телеканалов новостей. Голоса друзей и соседей: «Поверить не могу, что с Джеком такое случилось… Если мы можем чем-то помочь…» Старческий женский голос служащей профсоюза, сухой и деловитый, потребовал от Роберта вернуть ей машину.

В профсоюзе, это Кэтрин знала наверняка, не хотели, чтобы виновником падения самолета признали пилота. Авиакомпании это тоже было невыгодно, так же как и обнаружение неисправности, ставшей роковой для самолета. Кэтрин задавала себе вопрос: если какой-нибудь адвокат захочет с ней связаться, позволит ли Роберт Харт поговорить с ним?

Водолазы обшаривали дно в поисках «черного ящика», содержащего аудиозапись последних слов членов экипажа. Кэтрин надеялась, что «черный ящик» так и не будет найден. Она с ужасом представляла себе, что услышит по телевизору голос Джека: вначале самоуверенный, полный командных ноток, а затем… Что затем? Какое мерзкое правило: записывать на пленку последние секунды жизни человека!

Выйдя из душа, Кэтрин обмоталась полотенцем, и только тогда до нее дошло, что она купалась без мыла и шампуня. Вновь открыв вентили крана, женщина вернулась в душевую кабинку. Такие провалы в памяти свойственны людям: забравшись в машину, человек вспоминает, что забыл ключ зажигания в доме.

Сегодня в голове у Кэтрин все перемешалось. Когда женщина вторично приняла душ и высушила волосы феном, оказалось, что она забыла банный халат. Сброшенные грязные вещи — рубашка, носки и гамаши — в беспорядке лежали на кафельном полу ванной комнаты.