«Упырь на Фурштатской улице», одно из центральных произведений русской вампирической литературы, до сих пор оставался неизвестен большинству читателей. Удивляться не приходится: лень и алчность издателей, предпочитающих наспех слепить очередную «вампирскую» антологию из бесконечно тасуемого в разных комбинациях набора (Полидори, Байрон, Мериме, Нодье, Стокер и пр.), общеизвестна. Как ни странно, «Упырь» не обратил на себя внимание также русских исследователей вампириеского жанра и специалистов по литературной «вампирологии»; впрочем, в приложении к русским авторам и они чаще всего обходятся «малым джентльменским набором» имен: Пушкин («из Мериме»), А. Толстой, Блок, Богданов, мистификация «барона Олшеври» и «вампирические мотивы» у Тургенева, Кузмина или Лермонтова (см. «образ Печорина»). Новелла была впервые напечатана в мартовском номере Библиотеки для чтенияза 1857 г. и публикуется по этому изданию в новой орфографии. Имя автора было означено в журнале только как «Р....»; установить его нам пока не удалось — даже такой авторитетный источник, как дополненный словарь псевдонимов И. Ф. Масанова, хранит по этому поводу молчание.

Уже само название соотносит новеллу с «Упырем» А. К. Толстого (опубликованным в 1841 г. под псевдонимом «Краснорогский»). Совпадает и ряд деталей: рассказчик видит на балу молодую девушку, которой угрожает вампирическая смерть. Примечательны «немецкие» мотивы новеллы, явно идущие от Гоголя. Анна описывается как «девушка-выродок»(курсив автора), «не русская и не немка»; она читает Сведенборга и немецкийперевод «Вампира». Таким образом, именно податливость в отношении немецких — читай, мистических и романтических — влияний, противопоставленных в речах Ивана Петровича французскому рационализму — и делает ее жертвой «вампиризма», т. е. душевной болезни.

Но безумие ли это? От лица Ивана Петровича, военного медика, автор выдвигает, похоже, естественнонаучное, психологическое объяснение случая с Анной: тоска по убитому жениху, чтение вампирической и эзотерической (Сведенборг) литературы и случайно нанесенная самой себе во сне ранка вызывают «локальное помешательство». Однако страхи Ивана Петровича и зажженные им свечи заставляют подозревать иное: вопреки рассудку, доктор поверил в пришествие убитого жениха-вампира. Доказательством этого служит подчеркнутое в финале число свечей — если раньше число их точно не указывается («6 или 7 свечей, вдобавок к прежде горевшим двум»), в последней фразе новеллы их оказывается ровно «девять», что составляет важный нумерологический символ в расхожем оккультизме.

«Мертвец-убийца» русско-украинского беллетриста, помощника редактора, а затем и главного редактора «Правительственного вестника» Г. П. Данилевского (1829–1890) вошел в его цикл «Святочные вечера» и публикуется в новой орфографии по собранию сочинений автора (1901). Новелла примыкает как в вампирической литературной традиции, так и к развитому жанру «святочного рассказа»; соблюдены все каноны этого жанра: чертовщина разоблачена, зло наказано, мораль и добродетель торжествуют. Вампирические мотивы любопытно сочетаются в новелле с детективными, что позднее стало характерным признаком вампирической литературы: ведь и «Дракулу» Брэма Стокера можно считать детективным триллером.

Идея расследования «вампирского» нападения по приказу Екатерины II, возможно, была подсказана Данилевскому историческим прецедентом — в 1755 г. императрица Мария Терезия направила двух придворных медиков расследовать случай вампиризма в Гермерсдорфе, где по решению городских властей было эксгумировано тело Розины Полакин, скончавшейся в декабре 1754 года; как уверяли жители города, она превратилась в вампира, выбиралась из могилы и нападала на них. Тело женщины обезглавили и сожгли. Ознакомившись с докладом следователей-медиков, главный придворный врач и ближайший советник императрицы Герард ван Свитен (1700–1772) написал сочинение «Замечания о вампиризме», где заклеймил веру в вампиров как суеверие «варварских и невежественных» народов. Расследование это заставило Марию Терезию выпустить особый рескрипт, запрещавший эксгумацию трупов предполагаемых вампиров и издевательства над ними; вампиры объявлялись в документе фантомами воображения.

Новелла А. В. Амфитеатрова (1862–1938) «Он» публикуется по авторскому сборнику «Психопаты: Правда и вымысел» (М., 1893) в новой орфографии; пунктуация авторская. Как и в случае «Истории одного сумасшествия» и «Киммерийской болезни», новелла была позднее использована Амфитеатровым в недооцененном оккультном романе «Жар-Цвет» (1895).

Вампир-суккуб новеллы наделен очевидными демоническими чертами a-la Лермонтов; ангельские видения Анны подчеркивают его близость к Люциферу как падшему ангелу. Он обладает такими частыми у литературного вампира качествами, как необъяснимая привлекательность (сродни «гламору»), телепатия и умение телесно и духовно полностью подчинить себе жертву. Амфитеатров не упоминает употребление крови (помимо намека на «малокровие» героини): здесь и в других его вампирических новеллах вампиры не охотятся за кровью как таковой. Подобно теософско-оккультным вампирам — этот круг источников с достаточной ясностью очерчен самим автором — и, с другой стороны, традиционным вампироподобным ревенантам европейских народных верований, например нахцерерам, они «едят жизнь» (см. новеллу «Киммерийская болезнь»), вытягивают из жертвы жизненные силы. Еще одна общая черта вампирических новелл Амфитеатрова — повышенное внимание к сексуально-эротическим аспектам вампиризма: подоплекой его всегда служит эротическое влечение.

Новелла «История одного сумасшествия» публикуется по сборнику А. В. Амфитеатрова «Сказочные были: Старое в новом» (СПб., 1904) в новой орфографии; пунктуация авторская. «История одного сумасшествия» была напечатана в сборнике как «этюд» к роману «Жар-Цвет»; после первой публикации в 1895 г. Амфитеатров дополнял и правил роман, который был издан в дополненном виде в 1910 г. Новелла почти полностью вошла в роман, где можно прочитать и о нервном расстройстве, приключившемся с Дебрянским (страшась появлений Анны, он бродит по ночам по улицам, посещает увеселительные заведения и публичные дома), испытанных им на Корфу видениях и беседах с умершим Петровым и т. д.

С точки зрения истории Петрова, наиболее существенны в романе вставки, касающиеся страшных перемен во внешности адвоката («узел коричневого тряпья», «комки и шишки его обезображенного лица» и т. д.), а также его рассуждений о живых мертвецах и сущности вампирических посетителей. Это «пузыри земли», слепленные из рассеянной в пространстве материи мертвых неведомой силой, «которая оживляет материю этими формами и посылает уничтожать нас». Заметим, что Амфитеатров, как пишет он в предисловии к изданию романа 1910 г., намерен был назвать роман «Пузыри земли»; «Жар-Цвет» появился без его ведома как заглавие журнальной публикации. Можно предположить, что шекспировский мотив «пузырей земли» был позднее позаимствован у Амфитеатрова для цикла «Пузыри земли» (1904–1905) А. А. Блоком, у которого также встречаются вампирические темы. Сочетание этих тем с коверкающими русский язык немцами в новелле «История одного сумасшествия», сонные мысли Дебрянского, попытки психиатрического истолкования вампиризма и т. д. близко напоминают «Упыря на Фурштатской улице» и заставляют предположить знакомство писателя с этим произведением (не исключено, что из «Упыря» происходит и «Анна» как имя жертвы или самого вампира в вампирических новеллах Амфитеатрова).

«Киммерийская болезнь» публикуется по сборнику А. В. Амфитеатрова «Грезы и тени: (Книга легенд)» (М., 1895) в новой орфографии; пунктуация авторская. Это еще одна и более совершенная в художественном отношении версия истории адвоката Петрова и его знакомца Дебрянского, ставших жертвами вампирической гостьи. Именно отсюда в дополненное издание романа Амфитеатрова «Жар-Цвет» (1910) попали красноречивые описания ужасных трансформаций Петрова, его рассуждения о «пузырях земли» и диагноз, поставленный Дебрянскому психиатром — «киммерийская болезнь» (в версии 1910 г. так названа первая часть романа). Вместе с тем, в романе Амфитеатров отказался от эффектной сцены «соблазнения» мертвой Анны Дебрянским. Эпиграф к новелле — еще одно вероятное свидетельство воздействия вампирических текстов Амфитеатрова на Блока: именно эти строки и в том же переводе А. Кроненберга поэт взял эпиграфом к циклу «Пузыри земли» (1904–1905).