Оклахома, 1885 год

Ее платье должно было бы быть черным.

Но у Бренди Эштон не было одежды черного цвета. Родители предпочитали яркие цвета — оранжевый, лиловый, желтый. Вкусы Бренди не отличались от родительских.

Сейчас же ее юбка выцветшего, но, тем не менее, все еще ярко-синего цвета была заткнута за пояс. На свободной блузке клюквенного цвета вокруг шеи и под мышками появились полукружия пота из-за безжалостного солнца Оклахомы. Ноги в сандалиях скрылись в яме, которую она старательно выдалбливала в твердой как камень земле прерии.

Лопата выцарапала еще один дюйм неподдающейся земли, и Бренди резким движением плеча вытерла пот, заливавший горящие глаза.

Но скоро капельки пота появились снова и словно потоки слез побежали по ее застывшему лицу. Напротив нее трогательно юное личико сестренки исказилось гримасой. Вот уже несколько часов Дейни сдерживалась, яростно теребя свой нос. Лучше бы она просто заревела и выплакала свое горе. Было больно смотреть, как ребенок, которому всего восемь лет, черпает душевные силы таким жутким образом.

Но Дейни не заплачет, пока этого не сделает ее старшая сестра, но сейчас собственные страдания Бренди были слишком глубоки, чтобы дать волю слезам.

С еще большей решительностью, которой Бренди сама от себя не ожидала, она снова вонзила лопату в землю. Рядом появилась Дейни и молча протянула ковш воды. Смыв пыль с шеи и горла, Бренди решила, что пора нарушить тягостное молчание.

— Па говорил мне, где у нас должна быть следующая остановка. Я уверена, что легко найду это место. — Она посмотрела на утреннее солнце, удивляясь, каким жарким оно может быть в ноябре. Бабье лето… Она радовалась ему, но понимала, что оно недолговечно.

— Я знаю, что останавливаться на зиму вроде бы рановато, но, думаю, в этом году мы можем себе это позволить. Для этого у нас есть достаточно денег. А тот городок, куда мы направляемся, похоже, как раз такое место, где можно перезимовать.

Дейни не сводила глаз с ямы. Девочка выглядела, как обычно, если не считать того, как она вцепилась в подол своего платьица, словно ища защиту в знакомой вещи.

Бренди снова начала копать.

Прошел еще один час. Ладони покрылись горящими волдырями, нос зудел от обжигающего солнца, скрыться от которого она не могла.

Жжик, жжик, жжик, жжик. Бренди механически отбрасывала землю. В голове была одна мысль: выдолбить в оклахомской степи яму, достаточно большую, чтобы положить в нее человека.

«О, па, — плакала она про себя, — что мне теперь делать?»

Свой двадцатый день рождения Бренди встретила семь месяцев назад. Она знала многих гораздо моложе себя, кто жил самостоятельно. Но сколько Бренди помнила себя, именно Уэйд Эштон содержал семью. Сумеет ли она прожить с Дейни без отца?

Ей вспомнился день, когда умерла мать. После долгих недель болезни ее смерть была почти облегчением. Были и горе, и душевная боль, но не этот почти парализующий страх перед будущим.

С болезненным облегчением Бренди увидела, что вырытая яма достаточно глубока. Руки кровоточили, страшно болела спина, но теперь, когда она закончила, ей хотелось оттянуть тот ужасный момент, который ей предстоял. Впервые с тех пор, как она начала свою тяжкую работу, ее глаза обратились к лежавшей на земле закутанной в одеяло фигуре. От мучительного сознания тяжелой утраты перехватило дыхание.

Глаза Дейни расширились и наполнились слезами. Малышка поняла, что настало время. Они молча подошли к неподвижной фигуре.

Бренди отбросила лопату и взялась за края одеяла. Дейни взялась за одеяло с другого конца, и они потащили свою ношу к могиле.

— Прости, Дейни, — закашлялась Бренди, пытаясь вдохнуть воздух сжатым от горя горлом. Потом она схватилась за край одеяла и столкнула застывшее тело отца в сухую землю.

Дейни охнула, и от этого сдавленного звука мучительно сжалось уже разбитое горем сердце Бренди. Она думала, что слез не будет, но неожиданно зарыдала. Ее тело сотрясалось и дрожало, и девушка крепко прижала к себе сестренку, ища у нее и давая ей силу и утешение. Теперь они остались одни, совсем одни. С этого дня Бренди придется быть матерью, отцом и сестрой. За всю свою жизнь она никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной.

Вскоре могила была засыпана. Бренди, оглушенная горем, не смогла даже прочитать вслух молитву. Она видела, как беззвучно шевелятся губы Дейни, и решила, что этого достаточно. Обняв сестренку, она повела ее к фургону.

Отъезжая, они не обернулись. Лошадь волокла старый фургон, который трещал и стонал, от последнего родного человека. Теперь мысли Бренди были о будущем — прошлое она не могла изменить.

— Все у нас будет хорошо, Дейни, — пообещала она, надеясь, что ее слова сбудутся. — Этот городок должен быть именно тем местом, которое мы ищем.

Глаза Дейни не отрываясь, смотрели на бескрайнюю прерию. Бренди страстно хотелось взять сестренку за руку, но обеими руками она крепко держала поводья. Тогда она легонько толкнула плечом хрупкое плечико девочки.

— Он называется Чарминг [1], Дейни, — сказала она, — Чарминг. Ну, разве не чудесно провести зиму в местечке с таким названием.

Взгляд Бренди охватил небольшую группу людей, собравшихся у самодельной платформы, которая откидывалась от задней стенки фургона. Сначала маленький городок разочаровал ее. Это был скорее сельский поселок с малым бизнесом. Однако после недели торговли своими тониками и домашними снадобьями от всех болезней, начиная от болотной лихорадки и кончая подагрой, она изменила свое мнение.

Глубокие карманы ее рабочего фартука отвисали от заработанных монет. Она посмотрела на сестренку, которая раздавала последние из лекарств, проданных сегодня Бренди. Да, придется признать, что в этом месте есть действительно что-то магическое, если не чарующее. Они с Дейни наторговали здесь совсем неплохо.

Бренди выпрямилась, чувствуя ломоту в усталой спине: сказывалось стояние часами каждый день.

Лучи полуденного солнца отразились от какого-то предмета через улицу, что привлекло внимание девушки. Глаза ее вдруг уловили резкий металлический блеск. По телу пробежал озноб, от которого на согретой солнцем коже появились мурашки беспокойства. Итак, он вернулся.

Мужчина, скрестив ноги и сложив руки на груди, прислонился к толстому старому дубу. Он наблюдал за Бренди, а она, в свою очередь, пристально рассматривала его. Потом он вернул Бренди ее испытующий взгляд, словно говоря, что тоже умеет играть в эти игры.

На лбу скопился пот, и Бренди подавила желание вытереть вспыхнувшее лицо подолом фартука. «Это всего лишь мужчина, — сказала она себе. — Обычный человек, как все другие».

С этого расстояния она не могла разглядеть цвет его глаз или волос под шляпой, не говоря уже о его росте, потому что он стоял, небрежно облокотившись на толстый дубовый ствол. Но, тем не менее, сердце Бренди бешено колотилось, потому что в одном девушка была совершенно уверена: этот человек — шериф, о котором говорили горожане. Его любили в городке, но было совершенно ясно, что его совсем не радует ее присутствие здесь.

Поворот головы и поза шерифа сказали ей, что он продолжает наблюдать за ней. Он что, пытается запугать ее?

Для нее это не было бы первым столкновением с представителями закона. По какой-то причине большинство из них считали своим долгом следить за коробейниками. Бренди находила это забавным. Ведь если людям не понравится то, что она продает, у нее не будет другого выхода, кроме как уехать куда-нибудь еще.

Она могла вычислить скандального шерифа за милю, а этот был именно таким. В его позе были гордость и высокомерие. Это был, несомненно, человек, который всегда получал то, что хотел. А сейчас он хотел, чтобы она знала, что он наблюдает за ней.