– Спасибо, мама.

В тот день, вспоминал Генрих П., во дворе психиатрической клиники было многолюдно. Выздоравливающие пациенты потихоньку пинали кожаный мяч, а врачи обсуждали проблемы будущей Конституции. Доктор Шефер и доктор Фрёлих оказались поглощены дискуссией.

– Наконец-то у нас появится Конституция, – заявил доктор Шефер. – Но только, скажу я вам, нам не нужно нейтралитета. Иначе нас никто не станет подкармливать.

Доктор Фрёлих в принципе с ним согласен. Он говорит, что в Конституции предусмотрено разделение Германии, но это не так уж страшно.

– Страна должна делиться, словно живая клетка. От этого она только растет.

– Вот как? Звучит не слишком-то патриотично!

– Не патриотично?

– Ну хорошо, может быть, в каком-то смысле вы и правы.

(Диалог реконструирован.)

Из главного здания выходит пациент А. в сопровождении санитара, который ведет его за руку. Генрих слышит разговор врачей и вклинивается в него.

– Доктор Шефер! Я спросил у него, – санитар Генрих П. показывает на пациента А, – не хочет ли он погулять во дворе. И он ответил мне: «Да».

В первый момент доктор Шефер не придал этим словам особого значения.

– Вот как?

– Что у него? – поинтересовался доктор Фрёлих у своего коллеги.

– Дебильность и заторможенность реакций. К тому же он глухой – хотя, вероятно, и не стопроцентно.

– Гм…

– Вообще-то на прогулки он у нас не ходит. Доктор Фрёлих велит санитару, чтобы он дал больному размяться. Санитар выпускает руку А., и тот делает несколько шагов в сторону футболистов. Долго глядит на игру. Игроки уводят мяч от него, показывая А. языки. А. следит взглядом за мячиком. – Поначалу мы думали, что у него военная травма, – продолжает доктор Шефер. – Полная потеря памяти. Но только что это за травма – за четыре года никакого прогресса?

Доктор Фрёлих возражает, что такое встречается у солдат…

– Да, но он-то ведь не солдат! Определенно! Санитар Генрих П. сообщает с толикой энтузиазма в голосе, что А. сегодня произнес «да» и «спасибо». Может быть, даже «мама», но в этот момент дверь как раз захлопнулась, поэтому он мог ошибиться. Только насчет «да» и «спасибо» можно быть полностью уверенным.

Доктор Шефер не придает этому значения:

– Ах ты боже мой. Звуки так легко перепутать. А-а-у… – Он издает гортанный звук, отдаленно напоминающий «да». – А когда больные икают, то они могут издавать такие звуки: «иб, иб»! Их можно принять за «спасибо». Так что не будем морочить себе этим голову!

А. следит за полетом футбольного мяча, затем идет на узкую полоску травы, что зеленеет у подножия высокой ограды. Цветут незабудки. На дворе начало мая 1949 года. А. разглядывает незабудки с трепетным вниманием.

– Как его зовут? – спрашивает доктор Фрёлих.

– Похоже, что Александр.

Доктор Фрёлих громко кричит через весь двор:

– Александр!

А. не реагирует, так и стоит, склонившись над цветком. Доктор Фрёлих подходит и садится рядом с ним на корточки.

– Ну-с, как это называется? Ты знаешь? Это прекрасно, верно? Пре-крас-но…

– С-с-с…

Доктор Фрёлих пытается подсказать ему:

– Цве…

– С-с-с…

– …ток. – Доктор Фрёлих поднимается, хлопает А. по плечу и отворачивается от него.

– Отвести его обратно в палату? – спрашивает санитар П.

Доктор Шефер отвечает:

– Думаю, это будет благоразумно, пока он не перевозбудился от избытка впечатлений.

– Этот больной заинтересовал меня. Отдайте его мне, а? – просит Фрёлих.

– Да, пожалуйста, если хотите. Только осторожно: он кусается! – Доктор Шефер что-то шепчет своему коллеге на ухо.

– Ой… – вздрагивает доктор Фрёлих.

Пациент А. все еще любуется незабудкой.

– С-с-с…

Санитар Генрих П. берет А. под руку, дружески похлопывает его по плечу и собирается вести обратно в корпус, как вдруг слышит:

– Офи…

– Что?

– С-с-с…

– Незабудка, – говорит санитар, – так называется цветок. Пойдем-ка, пойдем, братец.

– Со… фи, – произносит больной.

– Софиты? Какие софиты? Ты, братец, все перепутал.

Санитар Генрих П. тянет за собой больного, но тот упирается и высвобождается из его объятий _;Хрипит. И при желании можно сразу разобрать его следующую фразу, которую он произносит громко, хотя и заплетающимся языком:

– Я… хочу… побыть… здесь.

Услышав эту фразу своими ушами, доктор Шефер от изумления едва не теряет дар речи:

– Что за цирк, черт подери!..

Доктор Фрёлих не может удержаться, чтобы не поддразнить коллегу:

– Конечно, цирк! Абракадабра! Не прошло и десяти минут, как он стал моим пациентом, а уже болтает без умолку!

В ответ доктор Шефер лишь корчит недовольную гримасу.

В последующие недели пациент А говорит еще неуверенно и вынужден снова учиться бегло артикулировать звуки. Доктор Фрёлих уделяет ему несколько часов в день и однажды даже берет пациента к себе домой, что приносит невероятный прогресс. В воспоминаниях больного начинает прослеживаться хоть какая-то хронология. И с каждым днем он вспоминает все больше.

Через несколько лет санитар Генрих П. получит от бывшего пациента А. виллу в подарок. Доктора Фрёлиха ожидает грандиозная карьера. Но до этого пока еще далеко.

После пяти недель тесного общения врач с Александром едут в трамвае по Мюнхену. Доктор Фрёлих повез больного на экскурсию исключительно на свой страх и риск. Юноша проявляет интерес к прогулке и искреннюю любознательность. Но многие из его вопросов странны и причудливы.

– А фюрер на самом деле умер?

– Да, насколько известно. Думаю, это правда. Будем считать, что это действительно так.

– Его… съели американцы?

Доктор Фрёлих не знает, что и ответить. Может, у юноши и в самом деле психическое расстройство? Очень уж многое из того, что он говорит, наводит на такие мысли.

Июльский полдень 1949 года. Они стоят вдвоем на израненной земле, поросшей травой. Доктор и Александр смотрят на остатки подъездной дороги к Ледяному дворцу. От здания осталась лишь обугленная коробка, от китайского павильона – полуразрушенный фундамент, а все деревянные части без остатка поглотил огонь. Алекс одет в старую одежду большего, чем нужно, размера – ее он получил в подарок от доктора.

– Вот здесь вы и жили, как ты говоришь?

Алекс кивает.

– Скажи, еще раз, как звали твоих сестренок?

– Коко.

– Обеих, что ли?

Алекс пытается сосредоточиться, неуверенно, словно извиняясь, отвечает «да» и, сам не веря в то, что такое может быть, делает расстроенное лицо.

Они проходят еще несколько кварталов.

– А что было здесь?

– Софи…

– Софи, а как ее фамилия?

Этого Алекс не помнит, и из его груди вырывается тяжелый вздох.

– Твоя девушка?

– Нет. Мы с ней заболели. У нас сыпь…

– Гм… В какую школу ты ходил?

– Учителя… приходили…

– О-о. М-да. Как и пристало благородному семейству. Может, ты вспомнишь еще кого-нибудь из родственников?

Алекс глубоко задумывается, затем с его лица спадает напряжение, и он улыбается:

– Тетя. Она была… хи-хи-хи.

Многозначительно кивнув, доктор Фрёлих записывает в свой блокнот: «Пациент делает жесты: круговые движения пальцем у виска».

– Как вы думаете… все совпадает?

Доктор пока не решается давать окончательный ответ.

– Да, в свое время там жили Брюккены. И Александр фон Брюккен действительно считается пропавшим без вести. Это достоверная информация. Собственно, затем мы с тобой и пришли сюда.

Они идут по узкой улице вдоль шеренги двухэтажных домиков с малочисленными подслеповатыми окошками. Доктор Фрёлих звонит в дверь, на которую указывает ему Александр; им отворяет женщина лет пятидесяти. Доктор представляется ей.

– Так, я вас слушаю! – Женщина вытирает руки о грязный передник.

– Скажите, здесь жила когда-нибудь девушка по имени Софи?

– Вот не знаю. А вы по какому вопросу?