Пока Молотов отсутствовал, Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), глава правительства И. В. Сталин определил задание каждому из членов высшего руководства страны. Кагановичу — по транспорту, Микояну — по снабжению. Маленкову — по оргвопросам, Берии — по безопасности… Говорил короткими фразами, тихо.

Поручения касались вопросов максимального обеспечения войск и граждан, перевозок народнохозяйственных грузов, оперативных, снабженческих, а также эвакуационных задач. Каждый принимал задание, спрашивал о деталях — и Сталин влезал в подробности.

— На войска НКВД ляжет охрана тыла действующей армии, — говорил он Берии. — У вас есть практический опыт. По финской кампании.

— Товарищ Сталин, нет правовой базы. Опыт показывает, что могут быть конфликты между войсковым командованием и охраной тыла.

— Готовьте постановление, рассмотрим.

Можно было подумать, что он сочиняет задания и ответы на лету, просто в силу того, что он — Сталин. Как иначе, ведь он, вместе с ними всеми, только что узнал о нападении! А он давно держал в голове своей, какие могут быть внешние вызовы, какие проблемы и угрозы могут следовать друг за другом, и как надо действовать в разных ситуациях, чтобы стране была максимальная польза…

Через некоторое время в кабинет быстрым шагом вошёл Молотов:

— Германское правительство объявило нам войну.

Сталин сидел на стуле, свесил голову. Он был вымотан донельзя. В голове звенело, накатывало состояние полуобморока. Официально подтверждено начало войны. А товарищ Сталин уже сказал, что делать. Дальше — работа Красной Армии.

Наступила длительная пауза, все смотрели на него и чего-то ждали. Жуков, тяготясь молчанием, резко встал и показал себя самым здесь решительным руководителем:

— Предлагаю немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

— Не задержать, а уничтожить, — сурово уточнил Тимошенко.

— Дайте директиву, — пожав плечами, вздохнул Сталин. — Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде не нарушали немецкую границу.

Жуков бросил на него быстрый оценивающий взгляд. Он не мог понять вождя. Неужели тот всё ещё надеется как-то избежать войны? Война уже стала фактом!

Этого взгляда полководца не заметил никто, кроме Л. П. Берии.

Военные составили документ, и в 7 часов 15 минут директива вооружённым силам об отражении гитлеровской агрессии, за подписью Тимошенко, Маленкова и Жукова, ушла в округа. К сожалению, ни один из этих начальников не знал соотношения сил и обстановки на фронтах, а потому, как выяснилось вечером того же 22 июня, написанная ими директива оказалась нереальной и не была никем выполнена.

…Как объявить о войне народу? По общему мнению, нужно было организовать по радио выступление товарища Сталина. Но он отказался:

— Пусть Вячеслав говорит.

— Возражаю, — мгновенно среагировал Маленков. — Народ не поймёт.

— Почему в такой исторический момент выступит не Сталин, а его заместитель? — поддержал Маленкова Микоян.

— Нужен призыв к народу: всем подняться на оборону страны!

— Мне пока нечего сказать народу. Я выступлю в другой раз.

— В какой другой раз?!

— Когда прояснится политическая обстановка, — сказал Сталин.

Из радиокомитета сообщили, что по немецкому радио началась трансляция обращения Адольфа Гитлера к немецкому народу в связи с началом войны против Советского Союза. Обращение зачитывал не Гитлер, а рейхсминистр доктор Геббельс. Это надо было учитывать. Кроме того, прежде чем обращаться к народу, следовало побольше узнать и всё обдумать. Одно дело — давать указания высшему слою управленцев: здесь у каждого свой участок работы, надо только объяснить новые задачи в новых условиях. Совсем другое дело — разговор с народом. «Вождь» — высокое слово. «Тот, кто ведёт». Вождь обязан сказать народу чётко и точно, что происходит и что будет дальше. А товарищу Сталину пока непонятно, что происходит и что будет дальше. Товарищ Сталин не желает будоражить народ лозунгами и призывами. Не его уровня задача. Оставим призывы политработникам, литераторам и… Да, без церкви тоже не обойтись! Она отделена от государства, но совсем не отделена от народа…

Так как Сталин упорно отказывался, решили: пусть выступит Молотов.

Сели за составление речи. Непосредственно пером по бумаге водил Молотов, но добавляли и редактировали все члены Политбюро. Откуда появились слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит, победа будет за нами», — никто в запале дела не расслышал.

…Для заседавших вторые сутки руководителей СССР устроили небольшой перекус, но Сталин глотать не мог и не пошёл со всеми в столовую. Вместо этого он, придвинув к себе чистые листы бумаги, обмакнул перо в чернильницу и стал писать:

«Фашиствующие разбойники напали на нашу Родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона…

Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, учёным, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства. Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину…»

Перечитал, кое-что поправил. Вызвал Поскрёбышева, отдал ему листки со словами:

— Перепечатайте, заклейте в конверт и передайте отцу Сергию, местоблюстителю патриаршего престола. На словах пусть ему сообщат о войне. Он ведь ещё и не знает. Пусть скажут: товарищ Сталин будет благодарен, если его святейшество изыщет возможность огласить этот текст. От своего имени, со своими правками и дополнениями.

У Поскрёбышева сложилось впечатление, что товарищ Сталин желает сохранить факт передачи этого документа в руки церковного деятеля в абсолютной тайне. Иначе почему же он давал распоряжение в пустом кабинете, еле слышным шёпотом?..

До 12 часов дня по радио, открыто, Молотов обратился к правительству Японии с просьбой выступить посредником в урегулировании вспыхнувшего вооружённого столкновения между Германией и СССР.

Чуть позже Сталин распорядился, чтобы начальнику Генштаба Жукову сообщили о вчерашнем решении Политбюро: послать его, Жукова, на Юго-Западный фронт.

Примерно в час дня Жуков позвонил сам. Был недоволен, задавал резкие вопросы:

— А кто будет руководить Генеральным штабом в такой сложной обстановке?

— Оставьте за себя Ватутина. Езжайте, мы тут как-нибудь обойдёмся.

…День продолжался. Пришёл Молотов. Его речь, обращённая к народу, уже прозвучала по радио.

— Ну и волновался ты, — заметил Сталин. — Но выступил хорошо.

— А мне казалось, я сказал не так хорошо, — не согласился тот.

— Хорошо, хорошо выступил. Молодец.

В который уже раз прибыл нарком обороны Тимошенко:

— Товарищ Сталин! Удар превзошёл все ожидания. Враг массированно бомбит аэродромы и войска. Много наших самолётов уничтожено прямо на земле.

— Сколько?

— По предварительным подсчётам, около семисот.

— Это же чудовищно! Народ доверил вам оружие! А вы?.. Надо головы поснимать с виновных! — и тут же позвонил в НКВД с поручением расследовать это дело.

Возмущался:

— Павлов, командующий Западным фронтом, не имеет связи с войсками… Говорит, опоздала директива… Почему опоздала? А если б мы вообще не успели дать директиву? Разве без директивы армия не должна была уже находиться в полной боевой готовности, разве я должен приказывать своим часам, чтобы они шли?..

Весь день в кабинете был только он, остальные менялись: приходили, уходили, возвращались. У каждого был свой управленческий аппарат, каждому надо было передать вниз по цепочке распоряжения товарища Сталина. В половине пятого опять пришёл Лаврентий Павлович: