– Да, может быть. В таком случае, значит, я уже давно отжалел самого себя, но все еще не могу примириться с тем, что потерял и Марианну.

– Продолжаешь лгать, потому что человек не может потерять того, чего никогда не имел.

– Ничего ты не понимаешь, – сказал Робер. – Под «иметь» ты понимаешь – спать в одной постели.

И потом примирительно добавил:

– Еще по одной?

– Если хочешь.

Она уже забыла, что хотела уйти, и Робер не считал нужным ей об этом напомнить, и они все говорили о тех же вещах и выпивали по рюмке, а потом опять говорили, и молчали, и официант три раза объявлял, что уже закрывается, прежде чем ему удалось прогнать их с террасы.

Улицы были пусты, и плевки обоих прозвучали медленно, почти торжественно, в мраке и пустоте. Марианна на своих высоких каблуках быстро идти не могла, а Робер лишь сейчас ощутил всю тяжесть своей усталости, да и что было пользы спешить, если некуда идти.

– Не понимаю, почему ты упорствуешь, – заговорил он, когда они вышли на авеню. – Если хочешь, я могу поспать и в прихожей. Не поверю, если скажешь, что у тебя нет прихожей.

– Прихожая у меня есть, но я не могу предложить тебе даже ее.

– А-а, понял. Квартиру занял любовник. Тот – состоятельный и верный.

– Нет у меня любовника.

– Как нет?

– Так – нет. Это ты ведь придумал, а я приняла, потому что противоречить тебе человек не в состоянии.

– А тот, толстый?

– Знакомый без значения.

– И ты назначала встречи, чтобы поговорить о бессмертии души?

– Принимай, как хочешь.

– Принимаю, как ты хочешь. Но не понимаю, почему ты отказываешь мне в квартире?

– Нет, ну ты действительно зануда. И тупой ко всему прочему. Ты что, думаешь: стала бы я мотаться по улице, да еще с тобой – не с другим кем, а с таким, как ты, – если бы у меня действительно было куда идти? Но послушай, дуралей: хоть я и не хнычу и не говорю о крахе, положение у меня – точь-в-точь, как у тебя. У меня нет денег, нет и квартиры, или, вернее, квартира есть, но я не могу туда войти, не уладив один маленький счет…

– Могла бы и раньше об этом сказать.

– Раньше или позже – какая разница?

– Ты стыдишься своей бедности. Бедная, но гордая девушка.

– Ничего я не стыжусь. Просто не люблю нюни распускать, как ты. Только устаешь без толку.

– Не говори мне про усталость, а то ноги у меня начинают болеть вдвое сильнее. Знаешь, если б мне предложили выбрать одно-единственное из всех благ, я бы выбрал светлую комнату с мягкой постелью и бутылкой «кальвадоса».

– Это уже три блага. Ты просто ненасытен, Робер.

Они оказались перед Оперой. Кафе при «Гранд-Отеле» было еще открыто. В свете, падавшем из широких витрин, официанты в белых смокингах разносили закрытые крышками серебряные блюда.

– Могли бы перекусить, – предложила Mарианна, когда они проходили мимо.

– Ты с ума сошла. Один ужин при самом скромном аппетите стоит здесь шестьдесят франков.

– Я не говорю: здесь.

– Да хоть где.

– Хоть где мы можем взять по бутерброду с пивом, если твои пять франков – действительно реальность, а не наглая ложь.

Робер сунул руку в карман – словно желая убедиться, что монеты действительно там, – но не ответил.

Они свернули на Рю-Комартен и зашли в какое-то маленькое кафе, где истратили деньги по плану Mарианны.

– Да, вот если бы нам сейчас и пятнадцать франков за гостиницу найти, то все проблемы на этот день были бы решены, – заметил Робер, допив свое пиво.

Он достал пачку «Голуаз», чтоб закурить, и выругался:

– Пусто!

Марианна досадливо вздохнула.

– А я-то на твои сигареты расчитывала. Ты только в галлюцинациях и силен: «Вот если бы это…», «Да кабы мне предложили то»… Если б вовремя проверил, обошлись бы и без пива.

– Не говори мне, а то я взбешусь. Мог бы поспать и в лесу. Мог бы и не спать. Мог бы даже идти дальше, если бы только были сигареты…

– Встаем! – прервала его она. – Ты и правда одни глупости творишь.

Они вышли и вновь зашагали по бульвару, а потом свернули на Рю-дё-Сез.

– Куда ты меня ведешь? – спросил Робер.

– Обожди здесь.

Она направилась к углу, где стояли две женщины, приостановилась, обменялась с ними несколькими словами, потом исчезла в другой улочке.

Робер прислонился к стене, но легче ему от этого не стало. Он достал носовой платок, постелил на бордюр и сел.

«Если бы мне предложили выбрать одно… Mарианна опять бы сказала, что у меня галлюцинации. Она не знает, она не понимает, что так легче проходит время…. Что после того, как проскитался годы и тысячи километров по этому городу, а не смог добиться ничего, ничего реального, то незаметно привыкаешь к галлюцинациям!»

Робер оперся руками о колени и подпер голову.

«Итак, на чем мы остановились?… Если бы я мог выбрать одно… Что бы я выбрал, в самом деле, если бы мог выбрать одно… Mарианну без сигарет… Или сигареты без Марианны… Трудный вопрос…»

– …да ты спишь! Спит, кавалер, пока я тут с ног сбилась, запасы ему разыскивая.

Робер действительно задремал.

– На, держи!

Марианна подала ему сигарету – немного помятую, но целую. Он зажег ее, жадно вдохнул дым, потом опомнился:

– Это что – всё?

– И деньги на одну пачку. Тебе что, мало?

– Да я ничего не говорю. У проституток взаймы взяла?

– Да. И сигарету, которую ты куришь, тоже. Можешь выбросить.

Робер не ответил. Они снова вышли на бульвар и отправились к «Mагдалине». Церковь темнела в глубине – огромная и мрачная, напоминающая своими тяжелыми колоннами не церковь, а языческий храм.

– Вот, значит, в чем дело, – словно про себя сказал Робер. – Это – твое ремесло. Как я раньше не догадался.

– Не угадал.

– Да, да, это – твое ремесло. Поэтому, значит, ты и вертишься тут, в этом квартале. «Святая Mагдалина». Библейская блудница. Покровительница.

– Не угадал, говорю тебе.

– Да ты что, за идиота меня принимаешь? С чего это какая-нибудь проститутка в сумку к себе полезть соизволит, если ты ей не коллега?

– По твоей логике нельзя знать ни одной уличной женщины, если ты сама не уличная женщина…

– Именно так.

– Послушай, дурень, а ты разве не знаком с массой людей в этом городе, не входя непременно в гильдию каждого из них?

– Это – другое дело. Не увертывайся, Марианна.

– Впрочем, у меня нет ни малейшего намерения тебя разубеждать. Продолжай себе думать, что я уличная, и отшатнись от меня.

– Не вижу связи. Я не говорил, что если это – твое ремесло, то я отшатнусь. Просто хотелось выяснить подробность.

– Для тебя это – подробность?

– Да, более или менее. Допустим, что нет. Но ведь не станешь же ты утверждать, что все эти годы оставалась при одном-единственном мужчине, а не сменила их хотя бы несколько. Значит, вопрос лишь в количестве.

– Ты циник, Робер. Вот ты кто.

– Нет, я просто человек без иллюзий.

Кафе на углу Рю-Руаяль было еще открыто.

– Возьмем сигарет, – предложил он.

– Даже на шлюхские деньги?

– Почему нет. Деньги, говорят, не пахнут.

Марианна сделала гримасу в смысле «ты мне противен» и вошла в заведение.

«В сущности, деньги проституток пахнут. Но это – запах любых женских денег, которые лежат в надушенных сумках. Смешанный запах нечистоты и духов. Значит, разница лишь в качестве духов.»

Марианна зажгла сигарету и подала ему пачку. Робер тоже закурил и вернул пачку ей.

– Оставь у себя. А то будешь просить постоянно…

– Нет, пусть у тебя будут. Так на дольше хватит. Двадцать сигарет – не так уж много, когда они есть. У нас еще вся ночь впереди.

Они пошли вдоль Рю-Руаяль, затем наобум свернули на Фобур-Сент-Оноре.

– Не понимаю, почему ты берешь в расчет только ночь, – сказала Марианна после краткого молчания. – Можно подумать, день после нее у тебя полностью застрахован.

– Днем легче. Можно попросить у приятелей.

– Знаешь что, – осенило Марианну, – у меня идея. Если найду одну личность, то вопрос с гостиницей будет решен. Надо только пройтись до Елисейских Полей.