Он снял трубку серого, внутреннего, телефона и набрал номер женщины по кличке Цапля, отвечавшей за агентурную работу в Корпусе кавалергардов.

   — ...Да. Меня интересуют твои люди в штабе Корпуса. Периферию опусти. Сколько их у тебя там?

   — Четверо, — мелодичный голос Цапли был спокоен, словно говорил синтезатор. — Доминик, Сквайр, Рыболов и Штангель. Данные по ним нужны?

   — В каких они званиях?

   — Доминик — майор. Сквайр — штабс-капитан. Штангель — подполковник. Рыболов — штатский сотрудник, титулярный советник. Что-нибудь еще по ним?

   — Кого из них тебе не жалко сжечь, в случае чего?

   Цапля задумалась. Ненадолго.

   — Доминика. Он сидит на достаточно заметной должности, но информации дает мало. Сквайра и Рыболова не отдам. Штангель — так на так, его ценность средняя. Но если тебе нужен факел, то лучше Доминика нет.

   — Понятно, спасибо, — Вишневецкий чуть помолчал. Следовало подумать. Проверять работу Цапли — бесполезное занятие, она еще ни разу не ошибалась. Значит... — Алло, слушаешь меня? — он повысил голос.

   — Так точно.

   — Доминику прикажи перейти в "красный" режим. С почасовыми рапортами по нашей связи... ну, ты знаешь. Штангелю — пока в "желтый". Остальных не трогай. Принято?

   — Принято, — отозвалась Цапля. — Скажи, все совсем плохо?

   Вишневецкому показалось, что он ослышался.

   — Ты о чем?

   — О том же, о чем и ты, — ого, неужели голос Цапли дрогнул? — Мы рискованно играем. Все более рискованно. На грани. Мне кажется, или правда пути обратно уже нет?

   Вишневецкий помолчал, держа телефонную трубку в руке. Надо было что-то ответить. Но он никак не ждал такого поворота разговора. Цапля?..

   — Цапля? — он еще миг подумал и решил не церемониться. — Что ты вдруг? Ты не боишься со мной так говорить?

   Из трубки донесся смешок. В меру металлический.

   — Я знаю, кому и что я говорю. Мы с тобой знакомы четыре года. Ты знаешь, что я не стану хуже делать свою работу. Но ситуация меня тревожит. Я уже передала твои приказы, пока мы беседовали. — Она помолчала. — Но я хочу сказать, что уровень опасности тут примерно такой, как если поджигать тигру усы. Ты, правая рука Старца. Ты ко всему готов?

   — Да, — сказал Вишневецкий. А что он еще мог сказать?..

   — Верю, — сказала Цапля. — С твоего позволения, Сквайра и Рыболова я консервирую. Они пригодятся потом.

   — Да, конечно, — сказал Вишневецкий. Он поискал слова. — Все будет хорошо. Старец знает, что делает.

   — Не сомневаюсь, — сказала Цапля. Вишневецкий ждал продолжения, но услышал только гудки. Разъединила... Просто сказала все, что хотела, и положила трубку. Чудесные манеры.

   Ну, теперь, по крайней мере, что-то ясно...

   Он спохватился, что уже темно, и зажег в кабинете свет. Теперь можно было поднять штору, чтобы увидеть корабли, скользящие по заливу. Но он не стал подходить к окну.

   — Боитесь звезд?

   Вишневецкий резко обернулся. Что за черт, пора привыкнуть к манере этого существа входить бесшумно...

   — Садитесь, пожалуйста, — он чуть не указал гостю на кресло.

   Гость, впрочем, легко нашел это кресло сам. Уселся, отставил свою тросточку.

   — Я рад вас узнать, — сообщил он. — Я почувствовал, что по радио мы толком не договоримся, и вот пришел. Сколько мы не встречались?

   — Три месяца, — сказал Вишневецкий. Он уже взял себя в руки.

   Гость покивал.

   — Бурные три месяца, не так ли? Полные новостей...

   Вишневецкий промолчал.

   Гость тоже помолчал. Казалось, он прислушивается.

   — Не надо так напрягаться, Филипп, — сказал он мягко. — У вас сейчас волнение, вызванное свежими делами... Поправьте, если я ошибаюсь: к вам не больше часа назад поступила какая-то новость, из-за которой пришлось принять небольшое, но необратимое решение. Да? А тут еще я... — Он беззубо улыбнулся.

   — Не надо так, — сказал Вишневецкий, стараясь быть спокойным.

   — Не надо так не надо, — согласился гость. — Филипп, вас не затруднит открыть окно? Хочу почувствовать звезды.

   Вишневецкий молча встал, подошел к большому окну, поднял штору, отворил раму.

   Далеко над морем гасли зеленые облака. Кто-то с набережной удил рыбу. В полумиле от берега шел грузовой барк — в его надстройках горел свет, фонарики качались на мачтах. И над всем, в темной вышине, загорались созвездия: Рог Амальтеи, Клинок Императора, Слизняк, Лот...

   Гость уже стоял рядом с Вишневецким.

   — Тиресий, — позвал Вишневецкий. — Вы ведь не просто так ко мне пришли. Я вас слушаю.

   Тот, кого назвали Тиресием, повернулся.

   — Филипп... Вы видите звезды?

   — Да, — сказал Вишневецкий и впервые за этот разговор посмотрел собеседнику в лицо. В гладкое, будто окатанное морем лицо с навсегда закрытыми глазами.

   — Какое созвездие сейчас самое яркое?

   — Рог Амальтеи.

   Тиресий кивнул.

   — Небесная Коза, — сказал он. — Это хорошо. Филипп, почему вы меня боитесь?

   — Я... — Вишневецкий запнулся.

   Тиресий стоял рядом, глядя куда-то в небо... Не глядя, конечно, а — обернув лицо. Вишневецкий никак не мог привыкнуть к этому. Невозможно тут привыкнуть. Все жрецы Урана — слепцы и скопцы. В честь своего бога, искалеченного Временем-Хроносом. Теперь небо слепо. И бесплодно. Афродита из крови Урана повторно не родится...

   — Считайте, что я человек, — сказал Тиресий. — Кажется, вы меня воспринимаете как существо другого биологического вида. Это... знакомо. Но преждевременно. И пришел я по делу, тут вы правы... — Он безошибочно прошагал к креслу и сел. — Новость, которую вы, видимо, получили... Она была не про Корпус кавалергардов?

   Вишневецкий вздохнул.

   — Про Корпус. Да. А зачем вы спрашиваете, если уже знаете?

   Тиресий едва заметно качнул головой.

   — Филипп, не переоценивайте. Я понимаю по статусу, что у вас новость. Неприятная. Именно деловая, а не личная. Значит — что? Новый враг? А кто у нас еще не значится ни во врагах, ни в друзьях? Итак, теперь?..

   — Да, — сказал Вишневецкий. — Корпус. Он теперь против нас. Вас именно это интересует?

   — Не поверите, но да, — сказал Тиресий. — Вы, может быть, еще не знаете, но Корпус в последнее время относится с неприятным вниманием к нашим людям в армии. В наземных силах. Я очень просил бы поделиться, если у вас будет какая-то информация об их работе по этой линии. Не слишком сложно?

   — Не слишком, — сказал Вишневецкий. — Да, я сделаю... Что вы еще обо мне узнали?

   Тиресий как-то перекатился в кресле. Улыбнулся. Его лицо, всегда напоминавшее маску, от улыбки делалось просто безобразным.

   — Ничего интересного, — сказал он. — Вы спали этой ночью часа четыре. Вы боитесь Старца. Вы начинаете сомневаться, нужна ли кому-то вообще ваша работа. Вы отдали сегодня приказ, который будет стоить кому-то жизни — скорее всего, вашему агенту в Корпусе. Все это ожидаемо. Вы — хороший инструмент, Филипп.

   — А кто вы?

   Тиресий развел руками. Как тюлень ластами, почему-то подумал Вишневецкий.

   — Пустой вопрос, Филипп. Вы же знаете, у меня даже имени нет. "Тиресий" — это для удобства. Для вашего. Когда придет другой, вы не заметите разницы.

   Вишневецкий промолчал. Как говорить с существом, которому физически нельзя солгать? Жрецы Урана учатся считывать психоэмоциональный статус собеседника, беря данные буквально из воздуха. Частота сердца, ритм и глубина дыхания, мельчайшие движения, запах пота... При том еще, что они кастраты, и им не мешают гормональные всплески. Каждый такой человек — эмпат высокого уровня, от него ничего нельзя скрыть. Идеальный приемник. Хорошо, хоть мыслей они не читают...

   — Когда-нибудь вы поймете, что, отказавшись от личности, можно получить взамен нечто неизмеримо большее, — сказал Тиресий. — Ну, хорошо. Спасибо. — Он встал.