Эдмунд задумался.

   — Интересная мысль, — сказал он. — Да... я думаю, что подходящие люди в исследовательском флоте как раз есть.

   — И вы беретесь такого найти?

   — Да, — сказал Эдмунд. — Это будет приказ, или он может и не согласиться? Приказать в данном случае трудно...

   — Никаких приказов, — сказал Мятлев. — Ни в коем случае. Предложите. Откажется — откажется. Только попросите его не болтать, но тут уж, думаю, проблем не будет... Слушаю ваш второй вопрос.

   — Название корабля?

   Мятлев и Бертон посмотрели друг на друга.

   — А ведь верно, — сказал Мятлев. — Пора. Эдмунд, а вы не хотите его окрестить?

   — Хочу, — сказал Эдмунд.

   В тридцать лет Алексей Торсон встретил девушку, о которой мечтал всю жизнь.

   То есть это он потом понял, что на самом деле мечтал.

   Эльга — так ее звали. Они встретились в университете Исаака Ньютона, в главном корпусе, на галерее между псевдоитальянскими башнями. Случайно. Был канун первого мая, традиционный для учебных заведений Альянса студенческий праздник. Темнело. Переходя по галерее — она была открытой и выходила на восток, — он замедлил ход, глядя в небо. А потом и остановился. Бездонная, кобальтовая синева. Алексей знал, что этот цвет продержится считанные минуты...

   — Смотри, какое небо, — сказал он проходившей мимо девушке.

   В другое время он никогда не заговорил бы на такую тему с незнакомым человеком. Но встреча выпала именно на тот час — может быть, единственный в году, — когда никто бы не удивился.

   Они проговорили, стоя на том же месте, часа полтора. Он не помнил, о чем. А потом девушка взяла его за руку, и он ее обнял.

   К этому моменту он уже знал, что не расстанется с ней ни за что.

   Эльга потом говорила, что и у нее было такое же чувство: будто вернулась на родину.

   Часам к трем ночи они с трудом разошлись, запомнив наизусть контакты друг друга и договорившись обязательно, что бы ни случилось, встретиться здесь же через неделю. Раньше не получалось: Эльга сдавала докторантские экзамены, а Алексей вообще был в университете как гость, приглашенный, чтобы провести семинар у физиков, и улетал на следующий день. Ничего это уже не меняло.

   Общались они с этого момента постоянно — уж хотя бы по комму. А в конце июня, когда у обоих выдалась свободная неделя, они поехали в Лансинг. Очаровательный город, сочетающий в себе все архитектурные стили от рококо до неоиррационализма и полный милых неожиданностей. Там, на площади у памятника Томмазо Кампанелле, Алексей формально предложил Эльге связать с ним свою жизнь. И получил согласие.

   Потом начались хлопоты. Алексей в эти месяцы горел: он заканчивал стажировку, за которой должно было последовать назначение в звездную экспедицию. Не будет преувеличением сказать, что он шел к этому с детства. Может быть, тут сказалась кровь далекого предка, когда-то открывавшего Антарктиду вместе с Беллинсгаузеном. А может, дело было просто в детских книгах... Ему было лет восемь, когда он впервые об этом задумался, и лет четырнадцать, когда он окончательно понял, что шансы стать путешественником есть далеко не у каждого. Изучение незаселенных областей Пространства не может быть частным делом, уже хотя бы потому, что оно требует кораблей специальной постройки. В этом отношении Галактика напоминает Землю эпохи Возрождения, где трансокеанские путешествия точно так же не могли быть самодеятельностью. Если хочешь получить шанс — надо готовиться. И иметь запасные планы на жизнь, чтобы не остаться ни с чем. К тридцати годам Алексей считал себя готовым. Он защитил два диплома — по астрографии и по флюктуативной психологии. Он имел небольшую, но серьезную научную репутацию. И наконец, он уже был очень неплохим штурманом. Место в звездной экспедиции было ему обещано... Почти обещано.

   Сразу после оформления отношений Алексей привез Эльгу на Рэли, в семейный "Дом над озером", вскоре ставший его личным — для родителей это не было потерей, они никогда тут подолгу и не жили, у них хватало дел в других местах... Благо, самой Эльге, как многим гуманитариям, для работы был только и нужен хороший ординатор. То есть жить тут ей ничто не мешало.

   Он верил в себя. И он верил, что все будет хорошо. Женатый человек, надо же. И отец семейства в перспективе. Как он этим тогда гордился...

   Первую разлуку они с Эльгой восприняли легко. После первого опыта совместной жизни это только добавило в отношения романтики. Потом стало чуть сложнее. К началу следующей экспедиции у них уже был сын, десятимесячный Артур; Эльга была не очень-то довольна отъездом мужа на полтора года. Но он вернулся, и все стало опять хорошо. Именно период раннего детства сына Алексей потом вспоминал как самый, наверное, счастливый в своей жизни. Память...

   На седьмом году брака он ушел в экспедицию в третий раз. Причем теперь — уже в роли командира. На звездолете "Фламберж" он исследовал систему Йоты Дракона, достаточно далекой звезды, расположенной в ста трех световых годах от Солнца. А когда он вернулся, дом был пуст. Он не сразу поверил. Заглянул в "женскую половину", поднялся на второй этаж... нет. Никого. И он даже не мог связаться с женой по комму — ведь только что же прилетел, о черт... у него и комма-то действующего еще не было... Тогда он бросился в свой кабинет и увидел на столе записку. Всего четыре слова:

   "Любовь — это возраст. Прости".

   На него будто упало небо. Не от потери. А от сознания, что это правда.

   ...Они увиделись, конечно. Не сразу. Эльга была вполне приветлива. Объяснила, что ей все-таки надо быть поближе к коллегам, а главное — сын... Ему уже нужно общество, не только наше. И хорошее образование. Встречаться и со мной, и с ним никто тебе не запрещает, сказала она. И добавила: если хочешь...

   Алексей не стал торопиться. Работы у него после возвращения было — выше крыши. Он проводил дни в доме, за экраном ординатора, время от времени выходя прогуляться по лесу. Иногда летал на маленьком гидроплане. Поздно вставал. Мысли о... случившемся как-то отошли на задний план. Защитная реакция, наверное.

   Или правда все изменилось?..

   "И вдруг понять, как медленно душа заботится о новых переменах".

   Строчка полузабытого земного поэта, случайно задержавшись в памяти, действовала как обезболивание. Он думал об этом, проходя по утрам в кухню-пристройку, заваривая густой кофе. Думал, бродя под деревьями, вороша ногами опавшие листья кленов и каштанов. Думал, глядя из окна второго этажа на черное озеро...

   "Жизнь коротка, разлука — безумие".

   И куда тут денешься?..

   Примерно в таком состоянии он и пребывал, когда в саду перед домом опустился чужой одноместный конвертоплан.

   Сад — это сильно сказано. Ничего тут сейчас не было, кроме куста крыжовника и клумбы с лилиями. Конвертоплан опустился в стороне, рядом с огромным дубом, который Алексей помнил с младенчества. Но откуда?.. До Стэмфорда тут сто пятьдесят километров, до Новокамчатска — все триста. Не расстояние, конечно, для летательного аппарата. Но причина визита должна быть серьезной.

   Алексей вышел на крыльцо. Пилот конвертоплана уже шел ему навстречу. Заранее улыбающийся. В твидовом пиджаке, с тонкими усиками...

   Он заговорил еще на ходу.

   — Здравствуйте, коммодор! Бога ради, извините за визит без предупреждения. Меня зовут Эдмунд Гаррис. Мы заочно знакомы, я сейчас работаю в министерстве науки... собственно, возглавляю его. Еще раз извините. Разрешите с вами немного поговорить?..

   Алексей спрыгнул с крыльца. Протянул руку.

   — Рад познакомиться, — сказал он вполне искренне.

   Проходя в дом, он подумал, что в своем растянутом старом свитере смотрится неважно рядом с одетым с иголочки гостем. Ну, что ж поделаешь...

   — Я часто вам завидую, — сказал Гаррис. — Не вам лично, а — таким, как вы. Первооткрывателям. Выйти на грунт планеты, где ты вообще первый человек... Это же здорово, наверное.