4. Любoff (которой ты достоин)

Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.

Л. Н. Толстой

Часто ли мы задумываемся о «Шоколаднице» в своей жизни? Временами мы прогуливаем там свою бурную молодость или дряхлую старость, зависаем там на какое-то время между парами, зимой по-шальному заходим туда отогреться чашечкой кофе, а в иные разы подолгу ждем там кого-то в надежде, что этот кто-то все-таки придет. Один из грандиознейших стартапов российского кофейного дела, переросший в гигантского монстра, стал одним из самых посещаемых и известных заведений своего формата.

Все бы ничего, если б только он не стал традиционной погребальницей всех моих отношений. Причем, как водится, в моем случае все отношения были с весьма достойными представительницами противоположного пола. И дело всегда было во мне и только во мне, вроде бы уже хватило мозгов понять это за долгие годы. Каким бы милым ни был первый поцелуй, какими бы страстными ни были предварительные ласки, какими бы громкими ни были стоны во время секса, я все равно оставался конченым гондоном, она — принцессой, а «Шоколадница» — местом встречи, которое нельзя изменить.

Вот и сейчас я жду у метро, когда у нее закончатся пары, и она придет ко мне на встречу, которую я заранее назначаю. Она наверняка догадывается, что мы начнем друг друга тут же лобызать и, не откладывая в долгий ящик, поедем ко мне на съемную квартиру, чтобы как следует потрахаться и выгнать через пот всю эту моложавую спесь (у меня по привычке в прикроватном комоде всегда хранится большая пачка Durex Сlassic на 12 штук). До сегодняшнего дня я, в общем-то, тоже так думал, только сегодня утром, проснувшись и до конца проанализировав свое самочувствие, осознал, насколько мы с ней далеки друг от друга.

Это ее вечное желание курить всякий раз, когда я кончу, быть неуправляемой истеричкой в те моменты, когда я хочу, чтобы она была такой, какой мне хочется ее видеть. Весь этот бесконечный секс и сильнейшие оргазмы, которые мы с ней испытывали, не способны были изменить по-настоящему главных вещей. Что мы с ней не до конца понимаем друг друга, что мы слишком ушли в материальное (двенадцать раз кончить в нее за выходные это, пожалуй, край), но самое главное, за всем этим блудом мы даже не заметили, насколько далеки друг от друга, будучи вместе. Именно поэтому последние недели я все планировал с ней расстаться. Она была на Марсе, в то время пока я искал похожую планету где-то, хер знает где, в одной далекой-предалекой галактике…

Но самое главное, конечно, я сам не сразу это заметил, да и, наверное, до этого никогда не замечал первопричины — я по-прежнему был и оставался законченным мудилой, которому никогда в принципе не светит встретить кого-то, с кем бы я обрел себя.

Помню, бабушка, перед тем как ее не стало, пророчила мне, что я буду таким же одиноким, как и она, потому что родился в январе, и оттого упертый сукин сын. Я тогда был совсем юн и бесконечно далек от ее прикладных и весьма полезных предсказаний. На тот момент я сох по каким-то голливудским актрисам, в которых платонически втюривался и пытался насытиться тем странным чувством избыточной привязанности к человеку, переполнявшим меня изнутри. Так странно, что тогда мне были важнее люди, с которыми я даже не был знаком. А сейчас настало время, когда мне стало похуй на всех.

Почти апрель, солнце почти село. Я стою рядом с метро «Университет» и покуриваю электронную сигарету — никак не завяжу с никотиновой привычкой. Сквозь клубящийся дым отписываю ей: «жду тебя в Шоколаднице».

Я захожу внутрь, сажусь за самый центральный столик, откуда будет легко и просто давать кому-нибудь из нас деру (знаю уже по опыту), заказываю раф и жду неизбежности. Она ведь всегда, черт побери, приходит вовремя.

Часики тикают, а меня начинают одолевать сомнения на счет моего решения. Но выбор сделан, а раф заказан.

Спустя какие-то мгновения, проведенные в замешательстве наедине с собой, появляется она. Виляя бедрами пловчихи-перворазрядницы, она уверенно следует зову своего избранника, убежав от университетской интеллектуальной тоски. В тоненьких девчачьих джинсиках, легоньком свитерке и на каблуках она движется от самозатворяющейся двери в мою сторону с еле заметной ухмылкой на губах, заигрывающей с моим либидо. Пока она идет, я на мгновение забываю, зачем я здесь, и перемещаюсь на пару дней в прошлое, в нашу теплую утреннюю воскресную постель. Тогда я, проснувшись от неимоверного стояка, протягиваю ее руку до него, и пока она ласкает его, я начинаю лобызать ее шею, а сам обхватываю обеими руками ее груди богини четвертого размера, аккуратно вылитые где-то на задворках Олимпа. Я потихоньку начинаю постанывать, а она аккуратно, отточено и ненавязчиво приступает к делу, надевая на меня презерватив… Но от этого я ощущаю сейчас себя не меньшим гондоном.

Я прихожу в себя. Она подходит ко мне c сияющей улыбкой и чмокает в щеку, а затем садится, берет мой раф и отпивает глоток c выражением лица, переполненного наивысшим счастьем.

— Приветики!

Я слегка теряюсь, понимая, что переговоры предстоят, пожалуй, одни из самых сложных, которые мне к сегодняшнему дню доводилось проводить в своей жизни. Попробовали бы эти придурки-ораторы финишировать эту ситуацию win-win, я бы посмотрел на них. Вся эта мотивационно-обучающая белиберда на самом деле должна учить главному: в жизни бывают переговоры lose-lose, и к ним, пожалуй, хуй подготовишься.

— Привет, Полин. Как дела?

Я скомкано улыбаюсь, пытаясь выдавить из себя искренность. Меня даже немного потряхивает от необычности ситуации. Но я знаю, что настою на своем, и дело будет сделано, так или иначе.

— Ой, да знаешь, я уже так устала от этих пар. Давай лучше поедем к тебе, так ждала этого момента, чтобы провести этот вечер с тобой.

Ууу, это будет явно тяжко! Даже не знаю, как сказать ей о том, что нам бы неплохо расстаться.

— Полин, слушай. Тут такое дело. Я последнее время много думал на счет нас с тобой, анализировал все те моменты, которые у нас с тобой возникали, пытался впариться в ситуацию, понять какое будущее нас ждет…

Я замечаю, как на ее лице вместо привычной легкости медленно проявляется испуг, недопонимание и дешевая помятость. В глазах читается страх, а ротик слегка приоткрывается от осознания начала неизбежных мук.

— Так вот, — выдыхаю я, — я подумал и понял, что, скорее всего, у нас с тобой ничего не получится, и я знаю, что все мои объяснения сейчас ничего не исправят, потому что у нас все так далеко зашло. Но я хочу быть честным с тобой и поэтому заканчиваю все сейчас… — Чуть помедлив, я добавляю: Оно ведь никогда не будет вовремя.

Полина напротив обомлевает. Она, держа мою кружку с кофе в одной руке и смартфон в другой, просто уставляется на меня с безнадежно оскорбленным моей правдой лицом. Наверное, будет правильно, если она плеснет этим еще не остывшим кофе в мои бесстыжие глаза. Вот только у нее явно произошел какой-то сбой внутри.

Некоторое время она продолжает смотреть мне в глаза, которые мне хочется отвести, но я делаю над собой усилие и не отвожу. Затем она встает и, собираясь, произносит со слезами на глазах:

— Знаешь я… я не ожидала… я думала…

И с текущими по бесконечно прекрасным щекам слезами она исчезает, оставляя после себя лишь привкус безнадежности, горечи и кромешного гадства, на которое приходится идти во имя правды, которая, как показывает человеческая практика, просто нахуй никому не сдалась!

Я какое-то время сижу и думаю: «а вот что ты думала? Ты ведь должна была увидеть сразу, что я законченный придурок! Почему ты не увидела это? Что ты думала? Чего ты ожидала?»

Я достаю из бумажника пятьсот рублей и оставляю на столе. Вставая и накидывая на себя куртку, я замечаю, как из-за соседних столиков на меня неодобрительно смотрят несколько пар глаз. Я никак не отвечаю им, просто игнорирую и выхожу на улицу.

В меня ударяет легкий бриз летнего прохладного вечерка, хотя уж лучше бы это была декабрьская морозная стужа. Чтобы я сразу подхватил какое-нибудь воспаление легких, меня бы ничто не спасло, и я бы закончил свои дни в съемной однушке, никому не нужный, в адских мучениях.

Я стреляю у прохожего сигарету и закуриваю, в носоглотку ударяет стойкий столб табачного дыма. Я выдыхаю и чувствую себя крайне паршиво. Наскоро вызвав такси, я запрыгиваю в него и прошептав «аревуар» пересечению Ленинского и Вернадского, покидаю это несчастное место.

Что же такое любовь? Почему одному неидеальному человеку так важно найти второго неидеального, чтобы у них получилась та самая любовь, которую так любит воспевать наша эстрада и о которой эти нециничные люди вокруг так много любят рассуждать?

Учитывая то циничное время, в котором мы живем, любви уже давно пора бы стать чем-то само собой разумеющимся, а не тем, во что люди по-прежнему верят, на чьи вопросы безуспешно пытаются найти ответы, во имя чего уже пали смертью храбрых столько пар в моем окружении и разбито столько сердец.

Хотя, собственно говоря, почему тебя должны любить просто так? Учитывая, что все преходяще, то тезис вечной любви вообще теряет свой смысл и в разы усложняется, потому что ты никогда не сможешь любить стабильно, любить одного человека всю жизнь. Этот человек, как и ты сам, будет меняться, и ваша любовь тоже будет менять обличие. Но тогда как это вообще можно назвать любовью?

Проще всего в наше время вообще сказать, что любовь — хуета, и воспринимать ее как ошибку молодости, как не решающееся неправильное уравнение, случайно созданное небезупречным временем, как погрешность нашего общечеловеческого сознания.

Романтическая любовь — вообще чистейшей воды миф, выдуманный этими верующими людьми, из-за чьих выделений, вызванных скачком гормонов, я уже начинаю поскальзываться.