Мария Петровна с улыбкой подошла к Алёше, слегка наклонилась, чтобы видеть рисунок. Улыбка тут же решила отойти, оставив Марию Петровну наедине с Алёшей и его рисунком. Взгляд скользнул по паучьим конечностям, половым органам как животных, так и людей. Подсознательно учительница ИЗО оценила яркость красок и сходство со стилем Здсислава Бексиньского. Подметила излишнюю выпуклость оторванной нижней челюсти, согласилась сама с собой, что «розочка» бутылки, вставленная в глаз по горлышко, излишня при такой уже достаточно красочной композиции. Убедилась: рисунок технически плох, но сам по себе гениален. По крайней мере, имеет право таковым быть.

– У тебя хорошее воображение.

«О чём я и поговорю с твоими родителями».

Мария Петровна болезненно поморщилась и резко, но мягко шлёпнула по запястью, лёгким движением превратив живого комара в мёртвого. Место укуса уже слегка набухло. Поймала вопросительный взгляд Алёши, засмотревшегося на оттёк:

– Оставишь рисунок после урока.

– Но я не хочу его сдавать.

– Позже верну, – предупреждая возмущение мальчика, добавила: – В пятницу, до урока на следующей неделе. Обещаю… Мне надо проверить, подойдёт ли он для конкурса, – соврала она.

Отличница за соседней партой недовольно хмыкнула. Кирилл, меланхоличный полный мальчик и в то же время друг Алёши, улыбнулся ему.

Стрелки часов цокнули слишком громко для Марии Петровны. Женщина поняла, что больше, чем того требует учительский этикет, уделила внимания одному ученику, и педантично поспешила к ближайшей вытянутой руке.

***

Как всегда, Алёша задержался. Задержался и Кирилл, не желающий идти домой один. Весна пробивалась сквозь открытое окно гардероба совершенно летними, жаркими, влажными порывами ветра. И надоедливыми майскими комарами.

– Идём? – Алёша проследил за взглядом друга, тактично, пусть и стыдливо, направленным в сторону задуваемого за шкафчики забытого кем-то воздушного шара. – Трус! И предатель! Выполняй обещания. Ты сказал, что пойдёшь.

– Передумал, – пробубнил Кирилл, от волнения и нетерпения почесал комариный укус. – Не пойду на стройку.

– Ты опять всё портишь. Пруд, развалины завода, теперь заброшенную стройку. Боишься? Потому что ты трус, а, трус?

– Там опасно.

– Мне по фиг!

– Почему?

– Потому что я хочу опасность! И не хочу домой. А ты опять сдулся, трус.

Кирилл поджал губы, почесал, поскрёб ногтями комариный укус. Поросячьего цвета у основания и ближе к «пику» – красного. Из верхушки торчал волос, словно кровожадное насекомое оторвало себе хоботок в конце трапезы.

Хоботок вылетел из укуса, оставив чёрную дырочку. Та начала расширяться, со свистом выпускать воздух. Бугорок сдулся. Тут же небольшим фонтаном выстрелила кровь, забрызгала Алёшу. Фонтан расширился, напор увеличился. Сквозь дыру показалась белизна костей. С кровью вылезла плечевая кость, потянула за собой лопатки. К костям присоединились хлюпающие органы различных оттенков красного и коричневого. Змеёй выползли кишки. В последнюю очередь в кровавых брызгах выстрелили мозги с хвостом спинного мозга.

Кожа, словно скинутый костюм, плавала в бардовой каше.

Алёша моргнул, сфокусировался – кровавое месиво размылось, рябь пошла в обратную сторону, в центр, в начало, возвращая реальность. Кивнул трусливому приятелю:

– Ладно. Давай тогда хотя бы погуляем, м? Подольше. Я не хочу домой.

Кирилл расслабленно выдохнул, кивнул, закинул за спину рюкзак. Секунду подумал и взял красный воздушный шар, за которым наблюдал ранее. В немом извинении протянул другу. Алёша принял пожертвование.

***

Мать не заметила, как вернулся Алёша, либо придала этому небольшое значение. Она была зла, растрёпана. Пьяна. Рот раскрывался широко, словно у зевающей львицы. Ругань, острыми вонючими потоками льющаяся изо рта, рыком вонзалась в грязные стены двушки и хрупким эхом отскакивала в пошатывающегося отца. Тоже пьяного, но, как всегда, неагрессивного в таком состоянии.

– Я спрашиваю ещё раз, сука, где ты был? Хочешь бухать – сиди дома, со мной, а не ходи на улицу к своим так называемым друзьям.

– Ну, Ир-р, – вяло протянул отец, спускаясь в конце на шипение.

– Заткнись, шлюха! Урод! С кем ты был? Кто эта дрянь? Чьи волосы у тебя на ветровке?

Отец был полуголым, с лицом, частично скрытым пеной для бриться. След от ладони розовел на щеке. Казалось, сейчас муж кинется с бритвой на жену, воткнёт в неё безопасные и, к счастью, одноразовые лезвия. Но нет, алкоголь превращал этот плющ в божий одуванчик.

– Мн-н… – только и пробормотал он, втянул голову в плечи, повернулся к ванной комнате.

– Стоять, сука! Лицом ко мне!

Алёша почти дошёл до комнаты, как вдруг зазвонил телефон. Рука сильнее сжала верёвку на шарике. Мать матюгнулась, глубоким кивком, быстрым жестом показала, что думает о своём супруге и подошла к трубке.

Мальчик услышал голос Марии Петровны, учительницы ИЗО.

– Да. Да… Что случилось?.. А без этого никак? Хорошо. – Мать положила трубку. – Сука.

Для кого из трёх претендентов предназначалось восклицание – оставалось загадкой. Женщина без слов подошла к сыну и отвесила пощёчину. Дыхание замерло, тело пробила дрожь.

– Что ты сделал? Зачем меня вызывают в эту сраную школу?

– Ничего! – верёвка выпала из рук, шарик опустился к тапочкам матери.

Ещё раз ударила, но уже по макушке. Слёзы не полились. Что злило мать и возмущало больше, так как не было эффекта. Хотя сам плач вызвал бы отвращение.

– Ир, не надо.

Отец подошёл к сыну, но не спрятал его за собой. Однако всё равно присутствие пьяного умиротворения успокаивало, защищало. Мать пронзила мужа взглядом. Алёша во время этой немой сцены смотрел только на две полоски сверкающих лезвий бритвы в руке отца. Отвлёкся на шар, хотел поднять.

Мать опередила его. Яростно цепляясь, схватила и, подобно той же львице, с рывком укусила у основания, рядом с верёвкой. Сплюнула неприятное ощущение. Шарик начал быстро сдуваться. Женщина ещё раз выругалась и, топая, подошла к своему любимому дырявому креслу. Села, отвернувшись от семьи. Алёша почувствовал грубую руку отца на голове. Услышал пьяный умиротворённый вздох. Мужчина ещё раз вздохнул и ушёл в ванную, сверкая острыми лезвиями бритвы.

Кончик рта женщины слева, особенно на нижней губе, окрасился от некачественной резины шара. Словно она проглотила его целиком. Красный цвет затронул и кожу, почти добрался до подбородка. Лёша, всё ещё немного дрожа, стоял на месте, смотрел на профиль матери.